В прокат выходит эсхатологическая мелодрама "Последняя любовь на Земле" (Perfect Sense), в которой романтические отношения между героями помещены в мрачные декорации охватившей планету пандемии: у инфицированных сначала отнимается обоняние, потом вкус и слух. Какое из оставшихся пяти чувств атрофируется последним — зрение или осязание, ЛИДИЯ МАСЛОВА так и не узнала, поскольку для авторов это не важно в свете поразившего их открытия, что любовь все равно сильнее даже самых экзотических болезней.
Впервые обнаружив у себя в кровати героиню Евы Грин, герой Юэна Макгрегора ведет себя несколько неприветливо для последнего пылко влюбленного на свете: он теребит спящую девушку за плечо, повторяя "Эй-эй!" (ее имя запомнить он не успел), и предлагает ей покинуть помещение, потому что устройство его организма не позволяет ему спать в компании посторонних граждан. "Странно", — замечает немного обескураженная героиня, хотя эта невинная особенность ее партнера меркнет в сравнении с той странностью, которой ее наделили авторы, возможно, сами того не желая. Дело в том, что, стремясь подчеркнуть не частный, а глобальный, общепланетарный смысл своей истории, они снабдили повествование лирическими отступлениями, иллюстрирующими, как в различных частях света протекает человеческая жизнь: некие абстрактные человеческие массы занимаются повседневной жизнедеятельностью — едят, работают, пользуются общественным транспортом... За кадром при этом звучит довольно печальная музыка несколько прощального оттенка (вот, мол, недолго нам еще осталось наблюдать это копошение протоплазмы), а также мудрый задумчивый голос героини, по тексту которой можно сделать вывод, что она обладает удивительной способностью представлять себе весь мир одновременно как некое целое и сопереживать незнакомым людям в самых разных точках земного шара.
Возможно, это умение героини мысленно объять всю необъятную планету в какой-то степени связано с ее профессиональной деятельностью — она эпидемиолог. Так что пока ее негостеприимный партнер, шеф-повар ресторана, расположенного аккурат под ее квартирой, суетится на кухне с лобстерами и обнюхивает дораду, героиня интервьюирует первого пациента, лишившегося обоняния: "Вы чувствуете дискомфорт?" Этим представления авторов о содержании работы эпидемиолога в общем-то исчерпываются — ну, разве что, еще они показывают Еву Грин в маске, внимательно присматривающуюся к лабораторной мыши в клетке. То ли дело простая и всем понятная работа повара, который находит ключ к сердцу героини, заманив ее на свою кухню и воспользовавшись тем, что она, при всей тонкости натуры, очень любит пожрать. Впрочем, манговое желе и яблочный пирог вскоре теряют часть своей привлекательности, когда запахи начинают потихоньку покидать героев, буквально как в известном романсе: "И стайкою, наискосок уходят запахи и звуки". Исчезновение обоняния философски настроенный закадровый голос героини комментирует соображением, что "запах — это память", а авторы, со своей стороны, показывают очередную нарезку иллюстративных кадров из серии "Камера смотрит в мир", публицистической направленности — тут символически отражены и экология, и экономика, и политика, и религия.
В придуманной авторами "Последней любви..." клинической картине исчезновение тех или иных чувств компенсируется бурными эмоциональными проявлениями: пропаже нюха предшествует припадок ужасной скорби и тоски, а когда пациент впадает в ярость и начинает крушить все вокруг, это верный симптом, что скоро он перестанет слышать. Человек, однако ж, ко всему привыкает, и вот уже погоревавшие и пометавшиеся больные снова сидят в любимом ресторане, что-то едят и пьют, не чувствуя ни запаха, ни вкуса, и объясняются языком жестов. В общем, жизнь продолжается, несмотря на то, что в рамках борьбы с эпидемией по телевизору все время показывают титр буквально такого содержания: "Оглох? Сиди дома", — и специальные люди в защитных комбинезонах разносят по квартирам инфицированных "доширак". Возлюбленная пара, сближающаяся все больше, тем временем сидит в ванне и с наслаждением кушает мыльную пену, потому что по тактильным ощущениям она мало отличается от взбитых сливок. Если бы при этом на месте Евы Грин и Юэна Макгрегора были какие-нибудь необаятельные голливудские идиоты, "Последняя любовь на Земле" приближалась бы к настоящей катастрофе. А так — исполнители главных ролей облагораживают происходящее, и, в общем-то, из одной эротической сцены между ними можно извлечь больше жизнеутверждающего пафоса, чем из всех этих тщательно продуманных режиссером Дэвидом Маккензи экуменических коллажей с Мао Цзедуном, Папой Римским, Стеной Плача и летающими тарелками, под которые подложены глубокомысленные наблюдения о человеческой природе: "Есть люди, которые не верят ни во что, только в конец света, а есть и другие люди, которые верят, что жизнь все равно будет продолжаться".