Зависть как двигатель прогресса
Во всех культурах зависть считается чувством постыдным, а стремление к справедливости, наоборот, высоким и гуманным. Однако между благородной жаждой справедливости и подлым чувством зависти много общего.
В детстве мы завидуем чужим игрушкам, в школьные годы — физической силе или математическим способностям кого-нибудь из одноклассников. Подростки завидуют взрослым, старики — молодым, бедные — богатым, больные — здоровым, женщины завидуют мужчинам, а мужчины — женщинам. Но все признают, что зависть — чувство неприятное, постыдное и разрушительное. Это признак слабости, и мало кто из людей открыто признается, что он завистник.
С другой стороны, зависть есть ощущение допущенной по отношению к человеку несправедливости. Почему кому-то досталось, а мне нет? Я ведь не хуже! Если основой зависти является стремление восстановить справедливость, то ее следовало бы признать вполне допустимым и даже благородным чувством. В том, как все культуры единодушно осуждают зависть и так же единодушно превозносят справедливость, содержится парадокс. Одно из двух: либо зависть не так плоха, либо справедливость не так хороша.
Закономерно, что социальное напряжение и чувство несправедливости сильнее не там, где существует огромный разрыв между положением различных социальных групп (как, например, при традиционной кастовой системе в Индии), а там, где равные политические права и формальное, публично признанное социальное равноправие соседствуют с фактическими различиями в имущественном положении и уровне образования.
Этот разрыв не был большим в четко структурированном сословном обществе. Средневековый крестьянин не сравнивал себя со своим господином, ремесленник — с рыцарем и т. д. Крестьянин равнялся в лучшем случае на более богатого или уважаемого крестьянина, и точно так же дело обстояло у всех: сравнение проводилось только внутри собственной сословной сферы. В социалистическом обществе, где не только формально признавался, но и на практике осуществлялся принцип имущественного равенства, поводов для зависти тоже было немного.
Максимальный заряд зависти существует в таком обществе, где достигнуто скорее формальное, нежели реальное равенство, что характерно, например, для объединенной Германии, западные области которой опережают восточные по уровню жизни. В одном из исследований профессора Юргена Маеса из университета Трира, посвященном этой теме, анализируется восприятие справедливости западными и восточными немцами. Участники опроса (более 6 тыс. человек из обеих частей Германии) оценивали справедливость собственного социально-экономического положения и положения жителей другой части страны. Западные немцы объясняли свой более высокий социальный статус и уровень доходов высокой квалификацией, хорошим образованием и умением работать, а неудачи других — ленью, безынициативностью и недостатком способностей. Те же, кто относил себя к неудачникам, склонны были считать свое положение справедливым, признавая себя ответственными за собственные неудачи.
Большинство восточных немцев рассматривали свое материальное положение как несправедливое независимо от уровня дохода. Считающие себя бедными видели несправедливость в том, что получают меньше по сравнению с аналогичными специалистами из западных областей. Оценившие свое положение как успешное полагали, что им просто повезло: судьба оказалась к ним несправедливо милостива.
Такое странное распределение ответов исследователи объясняют существованием двух моделей справедливости: верой в постоянную справедливость и верой в конечную справедливость.
Трудно примириться с жизнью в мире, устроенном заведомо несправедливо. Поэтому большинство людей полагают, что каждый получает то, что заслуживает, и заслуживает то, что получает. Просто одни считают, что справедливость осуществляется сразу (упорный труд вознаграждается, зло наказывается и т. д.), а другие верят, что сегодняшняя несправедливость обязательно компенсируется в будущем.
"Сам виноват!"
В середине 1960-х годов американский психолог Мелвин Лернер провел эксперимент, продемонстрировавший изменение отношения к человеку, подвергшемуся унижению или насилию. В эксперименте участвовали несколько человек. Одному из них по жребию доставалась роль обучаемого, ему в случае ошибки достается удар электрическим током. После 20 минут наблюдений за мучениями жертвы большинство участников эксперимента сочли ее тупой, грубой и не заслуживающей сострадания.
Причиной такого "обвинения жертвы" психологи считают глубоко укоренившуюся в людях веру в справедливость всего происходящего: больные несут ответственность за свои болезни, бедные — за свою бедность, а богатые, здоровые и красивые испытывают заслуженную гордость за свои успехи.
У людей, уверенных в немедленном осуществлении справедливости, зависть проявляется в форме недовольства собой, стремления подражать кумирам, сравняться с ними или их превзойти. Именно такая зависть является двигателем прогресса, заставляя людей ставить перед собой все более высокие цели, создавать капитал или добиваться признания.
Вера в немедленную справедливость удобна до тех пор, пока сам человек преуспевает или занимает привилегированное положение. В случае неудачи такая установка лишь добавит страданий тому, кто причину своих бед склонен искать только в себе.
"Рано радуешься!"
В случае собственных неудач спасает вера в то, что справедливость осуществляется не сразу, а в качестве окончательного воздаяния по заслугам. Нужно только потерпеть, и рано или поздно, в этой жизни или в другой, не самому страдальцу, так его детям или внукам суждено насладиться торжеством окончательной справедливости.
Люди, верящие в конечную справедливость, проявляют больше сострадания к жертвам катастроф и несчастных случаев. Но зато чужая удача вызывает у них жгучее чувство несправедливости и рождает надежду на то, что рано или поздно за несправедливо посланные человеку блага придется расплачиваться. При случае они даже готовы поспособствовать устранению несправедливости — например, поджечь дом внезапно разбогатевшего соседа или пустить грязную сплетню о делающем успешную карьеру сослуживце.
Поскольку любое превосходство над окружающими кажется этим людям несправедливым, они сами не предпринимают ничего, чтобы добиться успеха. При встрече с удачей они испытывают неловкость и боятся всяких проявлений радости: как бы не пришлось потом расплачиваться за незаслуженное счастье. Их отличительные черты — критика выскочек, преувеличенное сострадание к чужим бедам и ханжеское осуждение победителей. Их девиз: "Рано радуетесь! Погодите, придет час расплаты!"
У сторонников немедленной справедливости зависть принимает форму конкуренции, желания во что бы то ни стало добиться того, что есть у других. Чувства поборников окончательной справедливости — смесь ненависти, зависти и бессилия.
"Победитель"
Первый тип завистника — известный голливудский self-made man, добившийся в жизни головокружительного успеха, прошедший путь от нью-йоркских трущоб или провинциального захолустья до вершин политики, науки, спорта или шоу-бизнеса. Истории успеха большинства американских знаменитостей на редкость похожи. В них всегда присутствует тяжелое детство: развод родителей, бедность, физическая слабость или болезнь, насмешки одноклассников или неразделенная любовь. Каким бы ни было реальное положение будущего героя, оно всегда воспринимается им как несправедливое: у других есть отец, собака, бассейн, друзья, а у него нет.
Вся дальнейшая жизнь становится борьбой за приобретение недостающего (денег, силы, славы, любви). В этой борьбе все средства хороши — часто на пути к успеху герою приходится преодолевать не только козни врагов, но и нарушать моральные нормы. Жестокость — обратная сторона целеустремленности, которой создатели голливудского мифа постарались придать максимум очарования.
Даже добившись поставленных целей, завистник не перестает сравнивать себя с другими, достигшими большего. Стоит ему стать чемпионом и насладиться триумфом, как появляется кто-то, кто уже подписал контракт на гораздо большую сумму, приобрел более дорогой дом или женился на самой красивой женщине.
"Подвижник"
Если первый тип завистника является положительным героем, воплощением "американской мечты", то противоположный тип, страдающий черной завистью, обычно рисуется темными красками. Это Сальери, из зависти отравивший Моцарта, или Яго, своей клеветой поселивший ревность в сердце простодушного Отелло.
Однако у этого типа есть и свои положительные качества. В отличие от карьериста, стремящегося к успеху любой ценой и презирающего неудачников, завистник второго типа нередко испытывает искреннее сострадание к жертвам несправедливости. Конечно, ему в первую очередь не дает покоя мысль о несправедливости по отношению лично к нему. Но постепенно она преобразуется в боль о судьбах мира, о "слезинке ребенка", о всех страдающих и угнетаемых.
Поскольку бороться за шкурный интерес ему не позволяет убеждение в несправедливости любого успеха, он может начать бороться за общее благо или против несправедливости, грехов и пороков. Такие люди часто становятся религиозными проповедниками или идейными борцами за социальную справедливость — революционерами, членами оппозиционных партий или общественных организаций, защищающих права детей, животных, женщин-руководителей или отцов-одиночек.
Если обычная зависть почти всегда обнаруживается у истоков жизненного пути "победителя", черная зависть часто определяет судьбу "подвижника". Его, как многих нормальных людей, влекут власть, счастье, богатство, красота, физическая сила, но стремление к этому он осознает как тщетное. Он как бы себе говорит: "Все это гроша ломаного не стоит. Ценности, которые действительно следует предпочесть, заключены в прямо противоположных явлениях — бедности, страдании, самопожертвовании". С помощью этой установки человек избавляется от мучений: ведь теперь люди, обладающие недоступными благами, уже не достойны зависти, ненависти, мести. Напротив, они заслуживают сострадания, ибо погрязли во зле.
АННА ФЕНЬКО
В детстве мы завидуем чужим игрушкам, в школьные годы — физической силе или математическим способностям кого-нибудь из одноклассников. Подростки завидуют взрослым, старики — молодым, бедные — богатым, больные — здоровым, женщины завидуют мужчинам, а мужчины — женщинам. Но все признают, что зависть — чувство неприятное, постыдное и разрушительное. Это признак слабости, и мало кто из людей открыто признается, что он завистник.
С другой стороны, зависть есть ощущение допущенной по отношению к человеку несправедливости. Почему кому-то досталось, а мне нет? Я ведь не хуже! Если основой зависти является стремление восстановить справедливость, то ее следовало бы признать вполне допустимым и даже благородным чувством. В том, как все культуры единодушно осуждают зависть и так же единодушно превозносят справедливость, содержится парадокс. Одно из двух: либо зависть не так плоха, либо справедливость не так хороша.
Закономерно, что социальное напряжение и чувство несправедливости сильнее не там, где существует огромный разрыв между положением различных социальных групп (как, например, при традиционной кастовой системе в Индии), а там, где равные политические права и формальное, публично признанное социальное равноправие соседствуют с фактическими различиями в имущественном положении и уровне образования.
Этот разрыв не был большим в четко структурированном сословном обществе. Средневековый крестьянин не сравнивал себя со своим господином, ремесленник — с рыцарем и т. д. Крестьянин равнялся в лучшем случае на более богатого или уважаемого крестьянина, и точно так же дело обстояло у всех: сравнение проводилось только внутри собственной сословной сферы. В социалистическом обществе, где не только формально признавался, но и на практике осуществлялся принцип имущественного равенства, поводов для зависти тоже было немного.
Максимальный заряд зависти существует в таком обществе, где достигнуто скорее формальное, нежели реальное равенство, что характерно, например, для объединенной Германии, западные области которой опережают восточные по уровню жизни. В одном из исследований профессора Юргена Маеса из университета Трира, посвященном этой теме, анализируется восприятие справедливости западными и восточными немцами. Участники опроса (более 6 тыс. человек из обеих частей Германии) оценивали справедливость собственного социально-экономического положения и положения жителей другой части страны. Западные немцы объясняли свой более высокий социальный статус и уровень доходов высокой квалификацией, хорошим образованием и умением работать, а неудачи других — ленью, безынициативностью и недостатком способностей. Те же, кто относил себя к неудачникам, склонны были считать свое положение справедливым, признавая себя ответственными за собственные неудачи.
Большинство восточных немцев рассматривали свое материальное положение как несправедливое независимо от уровня дохода. Считающие себя бедными видели несправедливость в том, что получают меньше по сравнению с аналогичными специалистами из западных областей. Оценившие свое положение как успешное полагали, что им просто повезло: судьба оказалась к ним несправедливо милостива.
Такое странное распределение ответов исследователи объясняют существованием двух моделей справедливости: верой в постоянную справедливость и верой в конечную справедливость.
Трудно примириться с жизнью в мире, устроенном заведомо несправедливо. Поэтому большинство людей полагают, что каждый получает то, что заслуживает, и заслуживает то, что получает. Просто одни считают, что справедливость осуществляется сразу (упорный труд вознаграждается, зло наказывается и т. д.), а другие верят, что сегодняшняя несправедливость обязательно компенсируется в будущем.
"Сам виноват!"
В середине 1960-х годов американский психолог Мелвин Лернер провел эксперимент, продемонстрировавший изменение отношения к человеку, подвергшемуся унижению или насилию. В эксперименте участвовали несколько человек. Одному из них по жребию доставалась роль обучаемого, ему в случае ошибки достается удар электрическим током. После 20 минут наблюдений за мучениями жертвы большинство участников эксперимента сочли ее тупой, грубой и не заслуживающей сострадания.
Причиной такого "обвинения жертвы" психологи считают глубоко укоренившуюся в людях веру в справедливость всего происходящего: больные несут ответственность за свои болезни, бедные — за свою бедность, а богатые, здоровые и красивые испытывают заслуженную гордость за свои успехи.
У людей, уверенных в немедленном осуществлении справедливости, зависть проявляется в форме недовольства собой, стремления подражать кумирам, сравняться с ними или их превзойти. Именно такая зависть является двигателем прогресса, заставляя людей ставить перед собой все более высокие цели, создавать капитал или добиваться признания.
Вера в немедленную справедливость удобна до тех пор, пока сам человек преуспевает или занимает привилегированное положение. В случае неудачи такая установка лишь добавит страданий тому, кто причину своих бед склонен искать только в себе.
"Рано радуешься!"
В случае собственных неудач спасает вера в то, что справедливость осуществляется не сразу, а в качестве окончательного воздаяния по заслугам. Нужно только потерпеть, и рано или поздно, в этой жизни или в другой, не самому страдальцу, так его детям или внукам суждено насладиться торжеством окончательной справедливости.
Люди, верящие в конечную справедливость, проявляют больше сострадания к жертвам катастроф и несчастных случаев. Но зато чужая удача вызывает у них жгучее чувство несправедливости и рождает надежду на то, что рано или поздно за несправедливо посланные человеку блага придется расплачиваться. При случае они даже готовы поспособствовать устранению несправедливости — например, поджечь дом внезапно разбогатевшего соседа или пустить грязную сплетню о делающем успешную карьеру сослуживце.
Поскольку любое превосходство над окружающими кажется этим людям несправедливым, они сами не предпринимают ничего, чтобы добиться успеха. При встрече с удачей они испытывают неловкость и боятся всяких проявлений радости: как бы не пришлось потом расплачиваться за незаслуженное счастье. Их отличительные черты — критика выскочек, преувеличенное сострадание к чужим бедам и ханжеское осуждение победителей. Их девиз: "Рано радуетесь! Погодите, придет час расплаты!"
У сторонников немедленной справедливости зависть принимает форму конкуренции, желания во что бы то ни стало добиться того, что есть у других. Чувства поборников окончательной справедливости — смесь ненависти, зависти и бессилия.
"Победитель"
Первый тип завистника — известный голливудский self-made man, добившийся в жизни головокружительного успеха, прошедший путь от нью-йоркских трущоб или провинциального захолустья до вершин политики, науки, спорта или шоу-бизнеса. Истории успеха большинства американских знаменитостей на редкость похожи. В них всегда присутствует тяжелое детство: развод родителей, бедность, физическая слабость или болезнь, насмешки одноклассников или неразделенная любовь. Каким бы ни было реальное положение будущего героя, оно всегда воспринимается им как несправедливое: у других есть отец, собака, бассейн, друзья, а у него нет.
Вся дальнейшая жизнь становится борьбой за приобретение недостающего (денег, силы, славы, любви). В этой борьбе все средства хороши — часто на пути к успеху герою приходится преодолевать не только козни врагов, но и нарушать моральные нормы. Жестокость — обратная сторона целеустремленности, которой создатели голливудского мифа постарались придать максимум очарования.
Даже добившись поставленных целей, завистник не перестает сравнивать себя с другими, достигшими большего. Стоит ему стать чемпионом и насладиться триумфом, как появляется кто-то, кто уже подписал контракт на гораздо большую сумму, приобрел более дорогой дом или женился на самой красивой женщине.
"Подвижник"
Если первый тип завистника является положительным героем, воплощением "американской мечты", то противоположный тип, страдающий черной завистью, обычно рисуется темными красками. Это Сальери, из зависти отравивший Моцарта, или Яго, своей клеветой поселивший ревность в сердце простодушного Отелло.
Однако у этого типа есть и свои положительные качества. В отличие от карьериста, стремящегося к успеху любой ценой и презирающего неудачников, завистник второго типа нередко испытывает искреннее сострадание к жертвам несправедливости. Конечно, ему в первую очередь не дает покоя мысль о несправедливости по отношению лично к нему. Но постепенно она преобразуется в боль о судьбах мира, о "слезинке ребенка", о всех страдающих и угнетаемых.
Поскольку бороться за шкурный интерес ему не позволяет убеждение в несправедливости любого успеха, он может начать бороться за общее благо или против несправедливости, грехов и пороков. Такие люди часто становятся религиозными проповедниками или идейными борцами за социальную справедливость — революционерами, членами оппозиционных партий или общественных организаций, защищающих права детей, животных, женщин-руководителей или отцов-одиночек.
Если обычная зависть почти всегда обнаруживается у истоков жизненного пути "победителя", черная зависть часто определяет судьбу "подвижника". Его, как многих нормальных людей, влекут власть, счастье, богатство, красота, физическая сила, но стремление к этому он осознает как тщетное. Он как бы себе говорит: "Все это гроша ломаного не стоит. Ценности, которые действительно следует предпочесть, заключены в прямо противоположных явлениях — бедности, страдании, самопожертвовании". С помощью этой установки человек избавляется от мучений: ведь теперь люди, обладающие недоступными благами, уже не достойны зависти, ненависти, мести. Напротив, они заслуживают сострадания, ибо погрязли во зле.
АННА ФЕНЬКО