Знаменитый американский фотограф в Москве
В Музее личных коллекций ГМИИ им. Пушкина продолжает работать выставка "Уильям Кляйн. Хрущевская оттепель. 1959-1961", открывшаяся в рамках фотофестиваля "История Москвы глазами русских и зарубежных фотографов". На открытии экспозиции присутствовал и сам мастер, входящий в когорту "тридцати фотографов, которые создавали историю фотографии".
Эти фотографии особо не нуждаются в подписях, настолько точно в них отпечаталась эпоха. Еще жива знаменитая Яблочкина и не эмигрировал писатель Виктор Некрасов, еще с ребячьим задором смотрят молодые Вознесенский и Евтушенко, на первомайских транспарантах среди профилей бородатых вождей уже нет "усатого", хотя его бюсты еще маячат на вокзальных платформах (их стали убирать в 1961), еще не снесены бараки и выщербленные брандмауэры прикрывают киноафиши, москвичи одеваются в драп и китайский габардин, модницы примеривают состроченные на "Зингере" бикини. Это рубеж 50-60-х, краткий период "оттепели", демисезон либерализма.
Большой формат, резкий контраст света и тени, а также ближнего и дальнего планов, живописно зернистая фактура отпечатка, "случайность" снимка, подкарауленного художником-компоновщиком, глубокий скепсис в отношении всего официального и показного, а порой и сатира, и "черный юмор", щадящие лишь естественность и искренность, — техника и артистическое кредо Уильяма Кляйна. О нем можно было бы сказать словами Корнела Капа (также экспонированного в ГМИИ): "Я не создаю образы, которые бы радовали зрителя своим чисто эстетическим содержанием. Конечно, я полагаю, что зачастую мои фотографии содержат определенное настроение, отличаются хорошей композицией, а иногда и даже красотой, — но я занят прежде всего работой над фоторассказом, а не созданием отдельных фотографий-шедевров". Кляйн всегда проигрывал в тактике (или в тактичности?), но выигрывал в стратегии. Его знаменитый впоследствии фотоальбом "Возвращение в Нью-Йорк" в середине 1950-х был забракован американскими издателями ("Это не фотографии, это не Нью-Йорк"), но издан в Париже и удостоен престижной "Премии Надара".
Разрушитель мифов разного рода (политического официоза, масс-медиа и т.д.), Кляйн приехал в Москву в период "разоблачения культа личности". Въедливый критик мог бы превратиться в благодушного заграничного апологета из гостиницы "Националь" и по известному примеру Лиона Фейхтвангера создать оптимистическую книгу, но в фотографиях — типа "Москва 1959-го". Не создал, не смог. Однако фотоальбом о Москве настолько получился, что последовало предложение сделать подобное издание о Токио.
Наверняка у Кляйна были и местные "наводчики", иначе бы он не снял круг столичных артистов, и безусловно был пропуск на кремлевские трибуны: как в противном случае вблизи сфотографировать демонстрации с оцеплением из якобы праздных в штатском? Однако, как видно по снимкам, фотограф с взыскующей оптикой время от времени ускользал от ока как друзей, так и филеров. Он — то на Киевском, то на Белорусском вокзале, то в толпе ГУМа, то в каком-нибудь московском дворике или вообще на окраине города среди домишек-хибар. Долго выжидает: как фотограф — нужного освещения, как журналист — момента истины. И удача ему сопутствует: девушка с распахнутыми от удивления глазами среди бдительных теток в ГУМе; скульптор Томский, растерявшийся посреди своей мастерской от обилия созданных им изваяний вождей (какой нынче нужен-то?); гостиничные коридорные-стукачки, не догадывающиеся, что за ними тоже подглядывают; косой взгляд бабки, помнящей плакат "Не болтай!"; ребятня, не ведающая, что несколько лет назад фотографирование на иностранную "Лейку" могло обернуться 58-й статьей.
На снимках Кляйна нет вождей, нет соцдостижений, нет встречи первого космонавта. Просто жизнь. Это было непонятно в тогдашнем СССР, где невинный французский фильм "Жить, чтобы жить" запретили лишь из-за одного названия.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ