Вчера в Петербурге прошли похороны капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова — первого из опознанных членов экипажа подлодки "Курск". Репортаж ОЛЬГИ Ъ-МЯГЧЕНКО.
"Проходите быстрее. Шире шаг!"
Гражданскую панихиду решено было устроить в Высшем военно-морском училище имени Дзержинского, которое в 1995 году закончил Колесников. Задолго до начала церемонии здание училища оцепили военные и сотрудники спецслужб, и до 11 часов — времени начала панихиды — внутрь никого не пускали. Собравшиеся терпеливо мокли на улице под проливным дождем. Наконец, приехали родные Дмитрия, и вход в училище открыли.
Актовый зал, в центре которого стоял покрытый андреевским флагом гроб с телом Колесникова, с трудом смог вместить всех пришедших. Рядом с гробом на плакате был воспроизведен фрагмент предсмертной записки Дмитрия: "12.08.2000. 15:45. Здесь темно писать, но на ощупь пробую. Шансов, похоже, нет, %10-20. Будем надеяться, что хоть кто-нибудь прочитает здесь списки л/с отсеков, которые находятся в 9-м и будут пытаться выйти. Всем привет, отчаиваться не надо. Колесников".
Мать Дмитрия, Ирина Иннокентиевна, увидев гроб и записку, заплакала и долго не могла успокоиться:
— Почитайте, почитайте записку! Видите, он пишет: не надо отчаиваться. Митя до последнего момента верил, что они спасутся!
Родных и близких усадили на специально принесенные стулья. Но их не хватило: попрощаться с Дмитрием пришли почти все его одноклассники, друзья, школьные учителя и однокурсники по училищу. Люди шли сплошным потоком мимо гроба, останавливаясь на несколько секунд, чтобы положить цветы и пробежать глазами записку. Многие крестились и плакали. Время от времени офицеры, следившие за порядком в зале, поторапливали задержавшихся у гроба: "Проходите быстрее. Шире шаг!"
— Трое суток в темноте — вполне реально,— вполголоса переговаривались какие-то военные в толпе.
— Им невозможно было спастись, они так и написали...
— Ведь у Митеньки прямо перед аварией был день рождения — он августовский, а Сашенька, его братик, июльский. Саша ведь тоже на подлодке служит — какая беда для матери! — рассказывала какая-то женщина.
Церемония прощания продолжалась два часа. За это время в почетном карауле у гроба подводника успели постоять прибывшие на панихиду командующий Северным флотом Вячеслав Попов, губернатор Санкт-Петербурга Владимир Яковлев, председатель городского законодательного собрания Сергей Тарасов. Все они по очереди с суровыми лицами подходили к родным Дмитрия, жали руки отцу и брату.
Ровно в полдень доступ к телу закрыли, и настоятель Морского кафедрального Николо-Богоявленского собора отец Богдан начал отпевание. Когда он дошел до слов "мы не должны отчаиваться — у Бога нет мертвых, у Бога все живые", несколько девушек из числа родных и близких зарыдали в голос.
По окончании церемонии всех попросили выйти из зала, чтобы родные Дмитрия смогли попрощаться с ним наедине. После этого гроб с телом моряка погрузили в ритуальный черный "Форд", и процессия направилась на Серафимовское кладбище.
"Ну, бардак!"
На кладбище людей собралось еще больше, чем в "Дзержинке". Казалось, все старушки Приморского района пришли посмотреть на похороны. Любопытствующие шли напролом через могилы, желая увидеть как можно больше, залезали на оградки и даже на памятники.
— Куда прете? Совести нет! — возмущенно отбивалась зонтиком забравшаяся на могильную плиту бабушка.
— Не кричите на меня, я плачу больше вас!
Место для могилы родные Дмитрия выбрали рядом с братскими захоронениями погибших во время блокады Ленинграда. Первым на траурном митинге выступил адмирал Вячеслав Попов. Он говорил очень тихо, хриплым, дрожащим голосом, едва сдерживая слезы. Во время его речи некоторые молодые матросы из оцепления кусали губы, чтобы не заплакать.
Остальные выступающие обошлись дежурными фразами. Самой эмоциональной оказалась школьная учительница Дмитрия, Галина Аширова: "Больше всего я жалею о том, что, когда мы виделись с Митей в последний раз во время празднования десятилетия его школьного выпуска, я с ним очень мало поговорила". Спустившись с трибуны, она продолжала вспоминать, уже ни к кому конкретно не обращаясь: "Он был такой веселый, затейник. Не был отличником, но сочинения всегда писал сам, никогда не списывал, хотя физику любил больше, чем литературу".
— Эта трагедия заставила нас на многое смотреть честнее и глубже,— сказал полпред президента в Северо-Западном федеральном округе Виктор Черкесов.
Тем временем между могилами сновали сотрудники спецслужб. Их можно было узнать по радионаушникам и бесцеремонному поведению.
— Отойдите отсюда, я вам говорю! Ну что вас, стрелять, что ли? — расталкивал людей высокий человек в сером.— Ну, бардак! Вы кто? Журналист? Ну и идите отсюда!
Опустить тяжелый гроб в могилу оказалось не так просто. Он застрял в яме, и родные напряженно следили, как шестеро рабочих кладбища проталкивают его вниз. Когда гроб, наконец, опустили и стали закапывать, матери Колесникова стало плохо. Ее муж и сын Саша с трудом удержали ее, ухватив с обеих сторон под руки.
— Надо, чтобы ему удобно было,— прошептала она, поправляя на засыпанной могиле венок.
Кто-то положил на венки две конфеты. Вдруг одна женщина из толпы вышла вперед и истерически прокричала:
— Спасибо тебе, Дима, ты своей грудью спас нас от ядерной катастрофы!
Пожилой мужчина запел какую-то заунывную песню. Но его прервал оркестр, бодро грянувший "Варяг". Под эту музыку, как-то не очень соответствовавшую общему настроению, народ стал расходиться.
Неподалеку, у одной из свежих могил, собралась небольшая группа людей — там начинались чьи-то поминки. Любопытствующие бабушки перекочевали к новой траурной церемонии. Похороны капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова закончились.