21 сентября в Москве закончилась перерегистрация иногородних. Теперь ходят слухи, будто не прошедших регистрацию будут сопровождать под конвоем к месту прописки или свозить в фильтрационные лагеря. Пока ясно только, что сотрудники паспортных столов заработали неплохо. За легальную перерегистрацию вне очереди им платили 2000 рублей. За нелегальную — 5000 рублей.
Где находится Пицунда?
У этой женщины в руках вязание, и, пока сидит в очереди, она связала уже полсвитера.
— Племяннику,— говорит она.— Должна же я что-то делать. Нельзя же просто так сидеть у сестры на шее.
Ей 40 лет. Зовут Мзия. Фотографироваться отказывается. До начала грузино-абхазской войны в Пицунде у нее был дом, муж и, насколько я могу судить, счастье.
— Абхазцы,— говорит она,— симпатичные, потому что ленивые и веселые. У нас есть такая гора, на которую мы ездим с котлом. Варим мамалыгу с козлятиной и копченым сыром. И дети там играют. Но это храм. Там приносят жертвы.
— Какому Богу?
— Иисусу Христу, наверное. Мы же христиане.
Разговор наш происходит в длиннющей очереди в паспортном столе в Новокосино, где Мзия живет теперь у сестры. По необходимости.
— Мне в Москве жить не нравится,— говорит Мзия.— Тут постоянная зима, мандарины не цветут, козлятину не едят и рыба барабулька не считается деликатесом. Хочется домой.
— Так почему ж не едете?
Мзия не едет домой, потому что дом ее во время войны разрушили, а мужа убили. Выращивание мандаринов, традиционный абхазский бизнес, благодаря которому отец Мзии всю жизнь содержал своих многочисленных детей, тоже теперь невозможен, потому что ничего не перевезешь через границу в Россию. Так что мандарины в Абхазии гниют, а работы нет. Туристы тоже не ездят. Боятся войны и Кавказа, который в сознании россиянина населен исключительно чеченцами.
Через два с половиной часа, когда подойдет Мзиина очередь, работница паспортного стола спросит:
— Вы откуда?
— Из Абхазии.
— Абхазия граничит с Чечней?
— Нет.
— Не может быть. Значит, с Дагестаном граничит.
— И с Дагестаном не граничит. Может слышали, Гагра?
— Это же у нас, на Черном море. Вы еще скажите, что Пицунда в Абхазии.
Мзия улыбнется:
— Пицунда тоже в Абхазии.
И за этот урок географии получит перерегистрацию в паспорт.
"Тридцать шесть паспортов — как договорились"
Очередь идет медленно. Состоит она почти что из одних кавказцев. На их фоне резко выделяются два украинца. Гастарбайтеры. У обоих высшее образование: ветеринарная академия. Но вот уже шестой год они работают в Подмосковье, строят "новым русским" дома. Все эти годы спокойно жили в Московской области без всякой регистрации. Просто платили взятки патрульным милиционерам. Теперь боятся, что отправят-таки под конвоем на родину, а это значит, что нечем будет кормить детей и сорвется вот уже в течение трех лет устраиваемая эмиграция в Аргентину. Решили все же зарегистрироваться в качестве гостей того "нового русского", которому строят дом.
— Степан Бандера не был предателем,— объясняет украинец сидящему рядом азербайджанцу, а тот кивает.— Он был народным героем и боролся за "незалежну Украину". Это же надо понимать.
— Эй, хохляндия! — работник паспортного стола, проходя мимо по коридору, останавливается на мгновение и говорит покровительственно.— Ты что здесь делаешь?
— Как? — украинец, похоже, с удовольствием наварил бы паспортисту по роже за "хохляндию", но вместо этого встает и мямлит.— Я это... перерегистрироваться...
— Зачем? — улыбается паспортист и похлопывает парня по плечу.— Видишь, кавказцев регистрируем. Кто тебя тронет? Кому ты нужен?
А кавказцы сидят и слушают.
Маленький человек с портфелем протискивается вслед за паспортистом и повторяет:
— Тридцать шесть паспортов. Тридцать шесть паспортов. Как договорились.
Потом, заручившись моей клятвой разве что только не на Коране, этот человечек расскажет мне, что он азербайджанец. Что у него на рынке работает тридцать четыре человека. Что все их паспорта он сейчас перерегистрирует. Плюс еще свой паспорт и паспорт девушки. По две тысячи рублей за паспорт.
— Вы,— говорит он,— заполняли когда-нибудь анкету с паспортными данными? Паспорт номер... серия... паспорт прописан... — азербайджанец хитро улыбается: — Зачем, скажите, отвлекать от работы людей, если никого не волнует, где человек живет, а волнует только, где прописан паспорт?
Зона национальных конфликтов
Мзия говорит, что со дня последнего взрыва на Каширке патрульные милиционеры на улицах стали значительно вежливее.
— Мужа сестры,— говорит она,— даже ни разу не ударили.
Раньше Мзию часто останавливали в метро. Небрежно проверяли документы, говорили что-нибудь обидное и отпускали.
— Теперь,— говорит Мзия,— почти всегда ведут в отделение. И раз уж привели в отделение, то сажают в клетку. Если бы мой папа узнал, что меня забрали в милицию и посадили в клетку, он, наверное, умер бы от стыда. Почему мне нельзя посидеть просто на стуле? Разве я убегу? Они спрашивают: "Зачем вы приехали в Москву? К сестре в гости? Зачем вам понадобилось жить у сестры в гостях полгода?" — "Потому что мне негде больше жить".— "Кто может подтвердить, что вы живете в гостях? Давайте позвоним вашей сестре".— "У нее нет телефона".— "Тогда по закону мы имеем право продержать вас четыре часа". И так далее...
Не договорив фразы, Мзия неожиданно вскакивает, преграждает дорогу тому щуплому азербайджанцу, у которого 36 паспортов в портфеле, и говорит:
— Дорогой, если я еще раз увижу, что ты здесь шмыгаешь, просто не знаю, что с тобой сделаю! Убью, наверное! — и после паузы, в сторону:-- Чертовы азерботы!
— Уважаемая,— из дальнего конца очереди поднимается пожилой человек с благородной проседью.— Уважаемая,— он вежливо берет Мзию под локоть.— Я понимаю, вам, наверное, кажется, что этот уважаемый человек регистрируется без очереди. Мне тоже так кажется, но я помню, что у нас вот с таких же разговоров начиналась война в Нагорном Карабахе.
Человек из Армении. Его зовут Артуром. Он говорит так спокойно и улыбается так доброжелательно, что Мзии становится стыдно.
— Я понимаю,— говорит Мзия.— Азербайджанцы тоже ведь это не от хорошей жизни. У меня просто нет денег на взятку. Извините.
Она извиняется перед щуплым азербайджанцем, и тот идет со своим портфелем к заветному окошку.
Окно в Москву
Обычная очередь тянется к двери, за которой две паспортистки переоформляют кого надо, руководствуясь неведомыми инструкциями.
Третья паспортистка сидит у окна, выходящего на улицу. У этого окна снаружи, на улице, тоже стоит очередь, но совсем маленькая. Человек пять.
Люди подходят, просовывают в окно паспорт, в паспорте уже лежит требуемая сумма. Насколько мне удалось выяснить, если у тебя уже есть регистрация и ты просто хочешь перерегистрироваться, минуя очередь, то в паспорт нужно положить 2000 рублей. Если же регистрации у тебя в паспорте нет — 5000 рублей. В отдельных случаях, когда не можешь указать, на какие доходы живешь или у кого гостишь в Москве, нужно идти непосредственно к начальнику паспортного стола, а там уж как договоришься.
— Понятно же,— говорит человек у окошка,— что это просто новая форма городского налога. Понятно же, что все, стоящие здесь, не террористы. Подумайте сами, если у террористов хватило денег на такой взрыв, неужели же у них нет денег на московскую прописку? $2000 стоит. Дешевле, чем гексоген.
Думать головой
И все говорят о чеченцах.
Щуплый азербайджанец говорит, что всякий раз, когда встречает чеченца на улице, очень боится, потому что вдруг у того бомба и вдруг он из тех самых басаевских камикадзе, обвязанных взрывчаткой.
Артур говорит:
— Вы слышали, чеченская диаспора утверждает, что 20 тысяч чеченцев уехали из Москвы. Куда, спрашивается? В Чечню. К кому? К Басаеву. Здесь у этих ребят была работа. А там что они будут делать? Вот увидите, большинство уехавших из Москвы, не хотелось бы никого обидеть, станут — нет, не так,— могут стать боевиками.
— Чеченцы не плохие,— говорит Мзия.— У меня муж был чеченец. Они просто другие. Я, например, так и не научилась с ним шутить. До самого дня его смерти. Иногда на самую невинную шутку он вдруг обижался и всегда говорил мне: "Думай головой. Думай, когда говоришь или делаешь что-то. Ты ведь не знаешь, как устроено у другого человека внутри. Думай, иначе человек может стать твоим врагом".
ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН