В Государственном музее изящных искусств им. А. С. Пушкина прошли мемориальные чествования, посвященные 100-летию закладки первого камня в фундамент будущего Музея изящных искусств Александра III. Свое следующее 100-летие Пушкинский музей сможет отпраздновать уже через 14 лет.
Учебный музей
В юбилеи принято предаваться воспоминаниям. Так вот, у Пушкинского музея очень странная история. Взять хотя бы название. Сперва он именовался Музеем изящных искусств им. Александра III, затем просто Музеем изящных искусств, потом (с 1937 года) Государственным музеем изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. В период с 1949-го по 1953 год Пушкинский называли Музеем подарков Сталину, поскольку, кроме подношений вождю от всех народов Земли, там ничего не показывали.
Примечательно, что музей всегда носил имена людей, которые к нему не имели никакого отношения. В то же самое время Третьяковка оставалась Третьяковкой, Русский музей — Русским, а Эрмитаж — Эрмитажем.
А вот еще одна странность Пушкинского. У большинства музеев есть точная дата рождения. Например, Эрмитаж отсчитывает стаж от 1764 года, когда Екатериной Великой была выкуплена роскошная коллекция западноевропейской живописи Гоцковского, предназначавшаяся ранее прусскому королю Фридриху II. А берлинская Картинная галерея — от 1828 года, года первых приобретений, сделанных Фридрихом-Вильгельмом III.
С Пушкинским сложнее. Правление Императорского университета учредило его в 1848-м, закладка фундамента произошла через 50 лет, а для публики музей открылся в 1912 году. Собственно же картинная галерея ГМИИ начала формироваться лишь в 1924 году.
В этой неопределенности есть свои неудобства, но есть и своя прелесть — сразу несколько именин и дней рождения, которыми можно удачно пользоваться. Что и было, например, сделано в 1982 году, когда отпраздновали "Государственному музею изобразительных искусств — 70 лет". Что делается и сейчас, когда отмечают 100-летие закладки первого камня.
Вероятно, в самой идее этого музея была некая странность, двусмысленность. Он появился благодаря рвению московской интеллигенции, но вопреки желанию московской городской думы. Как писал о депутатах думы основатель музея профессор Цветаев, "они все жилы напрягали к тому, чтобы не дать площади Колымажного двора под музей изящных искусств, желая в своем упрямом неразумии застроить площадь промышленным училищем, с его химическими и даже мыловаренными лабораториями и фабриками". Музей планировался как государственный — все же при Императорском московском университете,— но строился на частные пожертвования; он задумывался как всего лишь учебное собрание наглядных пособий-копий с мировых шедевров, но притягивал к себе лучших отечественных историков искусства — в нем работали такие знаменитые ученые, как Тураев, Мальмберг, Лазарев, Эфрос, Виппер, Губер...
Столичный склеп искусств
Пушкинский мог так и остаться университетским музеем местного значения, если бы не интересы высшей власти. Ставшей при советской власти столицей Москве требовалось соответствующее статусу культурное оформление. В русле этой программы и началась в 1924 году массированная подпитка музея.
Из соседнего Румянцевского музея сюда перешло около 200 картин немецкой и голландской живописи XVII века (среди них Калф, Гойен, Терборх и знаменитая рембрандтовская "Артаксеркс, Аман и Эсфирь"), а также коллекция графики из 2 тыс. листов (некогда дар Александра II). Из Третьяковки (бывшее собрание Сергея Третьякова) — Коро, Курбе и барбизонцы. Из Эрмитажа — Рембрандт, Ван Дейк, Пуссен и Лоррен. Спустя шесть лет снова из Эрмитажа — Перуджино, Рубенс, Кранах, Буше и поздние портреты Рембрандта. При распределении национализированных собраний Юсуповых и Шуваловых приоритет — к неудовольствию руководства Эрмитажа — отдали столичному Пушкинскому.
Разумеется, даже этим переливанием ценностей в музей на Волхонке невозможно было сделать из него московский Эрмитаж. Тут не помогла бы и такая сверхпитательная инъекция, как коллекция импрессионистов и мастеров начала XX века, часть собрания расформированного Государственного музея новейшей западной живописи. Тем более что эти работы не были предназначены для публики и хранились под спудом. И хотя Пушкинский перестал быть лишь музеем репродукций, но на долгие годы (до 1953 года) стал склепом искусств, демонстрируя зрителям лишь подарки Сталину.
Художественный филиал МИДа
О том, что здание на Волхонке все же предназначено для искусства, советская публика, да и мировая, узнала в 1955 году — во время прощального показа собрания Дрезденской галереи, уезжающей на родину. И хотя Западу было очевидно, что возвращено далеко не все, в Пушкинском стали проходить привозные выставки. Чаще всего из собраний ЧССР, ГДР, ПНР, СРР, ВНР, с вкраплениями из Индии и Финляндии, реже Франции, еще реже Великобритании.
Выставочная программа ГМИИ напоминала телепрограмму "Международная панорама": "Страна и народ. Графика Новой Зеландии", "Боевая графика СРР" (с кем вы, мастера культуры?), "Рисунки детей Франции" (пусть всегда будет солнце!), "350 лет со дня рождения Рембрандта" (памятные даты) и прочее. Исключительно редко это были осмысленно искусствоведческие выставки ("Французский романтизм" в 1968 году), штучно — мастера XX века: Пикассо, Мунк, Моранди...
Но главное заключалось в том, что музей чутко реагировал на колебания политического барометра. Стоило Хрущеву в очередной раз помириться с Тито, как организовалась выставка "Народные художники-примитивисты Югославии" (1963), мягчали отношения с Грецией — проходила выставка Кацикояниса (1964), поспокойнее стало с Ираком — "Сокровища Ирака. Древнее Двуречье" (1968), а после признания ФРГ Восточной Германии вполне закономерно показали "Гравюры немецких художников" из Штутгарта (1971).
Пушкинский, словно отдел МИДа, делал пробные зондажи вроде "Выставки современной графики Израиля" в 1965 году, впрочем ничем не рискуя, поскольку санкционировались они высшими инстанциями. Немалую роль в этом сыграла бессменный с 1961 года директор музея Ирина Антонова.
Безбедная жизнь — с демонстрацией импортных коллекций (за счет их владельцев) и бесплатными каталогами — продолжалась до конца 80-х — начала 90-х. Билетная касса тех выставок приносила ГМИИ небольшой, но ощутимый доход. Когда же закончились и эти экспозиции, подоспели "реституционные" показы с "Золотом Трои" и рисунками из бывшего собрания Кенигса.
А потом стал назревать кризис. Пресса постоянно нападала на музей, критиковала его позицию в вопросе о реституции и явный недостаток концептуальных идей. По справедливости говоря, в наметившейся стагнации был виноват не только сам музей — средств на организацию масштабных международных выставок не было.
Музею срочно нужно было привлечь к себе внимание. И тут удачно подоспел очередной юбилей — 100-летие закладки первого камня музея. И ГМИИ не прогадал. Сейчас в музей стоят трехчасовые очереди на "Музеи мира — партнеры ГМИИ" (в мертвый летний сезон это и в самом деле единственная любопытная выставка), власти наперегонки спешат подкормить Пушкинский (из президентского фонда ему выделено 1,2 млн рублей, от мэра — 1,24 млн).
Музей снова в центре внимания. Последний ли это шанс? Конечно, нет! Ведь в 2012 году можно будет отметить 100-летие открытия музея.
МИХАИЛ БОДЕ
------------------------------------------------------
Пушкинский всегда носил имена людей, которые к нему не имели никакого отношения. А свой 100-летний юбилей он вправе праздновать как минимум три раза
Музей им. Пушкина чутко реагировал на колебания политического барометра, словно иллюстрируя своими выставками советскую внешнюю политику
Музею нужен соответствующий директор — персонаж импозантный, светский, но и по-настоящему советский. Такой человек нашелся. Это Ирина Антонова
-------------------------------------------------------
Источники и составные части ГМИИ им. А. C. Пушкина
Собрание Юрия Нечаева-Мальцова (Москва): копии мозаичных панно собора Сан-Марко в Венеции, уникальный фаюмский портрет "Юноша в золотом венке".
Собрание Владимира Голенищева (с 1909 года в спецхране Госдумы, Санкт-Петербург): более 6 тыс. произведений древнеегипетского искусства (скульптуры, папирусы, стелы, фаюмский портрет и т. п.).
Собрание князей Юсуповых (особняк на Мойке, Санкт-Петербург, и подмосковная усадьба "Архангельское"): "Похищение Европы" и "Пейзаж с мостом" К. Лоррена, "Смерть Дидоны" Дж. Б. Тьеполо, "Геркулес и Омфала" Ф. Буше, а также работы Ж. Верне, Г. Робера.
Собрание графов Шуваловых (дом на Фонтанке, Санкт-Петербург): картины Ж. Б. Греза, Я. Йорданса и работы мастеров Северного Возрождения.
Картинная галерея герцогов Лейхтенбергских (Мариинский дворец, затем Академия художеств, Санкт-Петербург): картины П. Бордоне, Ф. Гверчино, Д. Ч. Прокаччини и др.
Собрание Сергея Китаева (до 1924 года хранилось в Румянцевском музее, Москва): японская живопись и гравюра XVIII-XIX веков.
Собрание Макса Кагановича (Париж): картины Дюфи, Утрилло, Вюйара и других мастеров "парижской школы" 1920-х годов.
Собрание Лидии Делекторской (Париж--Ницца): обширное собрание живописи, керамики, графики и скульптуры Матисса.
Собрание Дмитрия Ровинского (Москва--Санкт-Петербург): 10-тысячная коллекция русской и западноевропейской гравюры, а также русского и дальневосточного лубка.
Иван Цветаев (1847-1913). Профессор Московского университета, основатель и первый директор Музея изящных искусств им. Александра III. Почетный член Петербургского и Болонского университетов, директор Румянцевского музея и заведующий кафедрой теории и истории изящных искусств Московского университета.
Юрий Нечаев-Мальцов (1834-1913). Промышленник, камергер, вице-председатель Общества поощрения художеств. С 1897 года взял на себя почти все расходы по сооружению Музея изящных искусств и приобретению для него коллекции слепков.
Самые знаменитые выставки ГМИИ им. А. С. Пушкина в советское время
1955. "Дрезденская галерея"
1956. Выставка французской живописи XIX--начала XX века
1968. Выставка французского романтизма
1971. Живопись и графика Ван Гога из музея Кроллер-Мюллер (Нидерланды);
"Французская живопись второй половины XIX--XX века". Произведения импрессионистов из музеев Франции.
1972. Выставка произведений Э.А.Бурделя. Скульптура. Графика. (Франция);
Выставка из собрания Арманда Хаммера (США)
1974. "Джоконда" (Лувр)
1975. "Микеланджело. К 500-летию со дня рождения" (Италия);
"100 картин из музея Метрополитен" (США)
1976. "Западноевропейская и американская живопись из музеев США"
1980. "Шедевры испанской живописи XVI--XIX веков" (Прадо, Мадрид)
1981. "Москва--Париж"
1986. "Шедевры живописи эпохи Возрождения из итальянских музеев"
1987. "Шедевры западноевропейской живописи XIV--XVII веков из собрания Тиссен-Борнемиса"
1988. "Графика Сальвадора Дали из коллекции П.Аржиле" (Франция)
1989. "Эпоха открытий. Современное французское искусство" (Париж)
1991. Генри Мур. Скульптура и графика. (Великобритания)
1994. "Дважды спасенные. Произведения европейской живописи XIV--XIX веков, перемещенные на территорию СССР из Германии"
1995. "Пять веков европейского рисунка. Рисунки старых мастеров из бывшего собрания Франца Кенигса"
1996. "Москва--Берлин";
"Золото Трои"
Ценнейший экземпляр ГМИИ им. А. С. Пушкина
Музею со специфическим политико-культурным статусом требуется соответствующий директор: не столько человек науки, сколько дипломатии; разумеется, интеллигент, но чутко улавливающий пожелания сверху и превращающий их в жесткий приказ для подчиненных; персонаж импозантный, достаточно светский, но и по-настоящему советский; достаточно молодой и очень энергичный.
Такой человек нашелся. Это Ирина Антонова. С детства преисполненная любви к искусству (как пишет корреспондент журнала Art News, она сызмальства любила копию микеланджеловского "Давида" в ГМИИ), окончившая истфак МГУ в 1944 году, проработавшая несколько лет в Пушкинском в качестве экскурсовода, занимавшаяся итальянским Ренессансом и в меру интересовавшаяся в меру современной польской скульптурой. В 1961 году Антонову назначили директором ГМИИ. В музее тогда еще работали зубры искусствоведения — международные авторитеты Борис Виппер и Андрей Губер. Но при всей их мудрости и учености они были не настолько молоды и управляемы, ценили себя и не поддавались административным амбициям — словом, не годились для ответственной работы.
Ирина Антонова не проявляла характер, как ее коллеги, шефы советского музейного дела,— директор Эрмитажа Михаил Пиотровский-старший (он отказался дать напрокат музейный сервиз для цэковской свадьбы) или Юрий Королев из Третьяковки, с напористостью скульптора-монументалиста выбивавший для музея деньги из ЦК. Да и особой нужды в том не было.
Антонова многих терпела: и капризных, сумасбродных и привередливых дарителей с Запада (выставки графики Матисса, например, развешивались и переразвешивались по ночам по указаниям мадам Делекторской, некогда натурщицы мэтра, а затем наследницы части его работ), и местных благодетелей (старейшина советского искусствоведческого цеха Андрей Чегодаев любил иной раз на уже готовой выставке перетасовывать акварели "по пятнам"). Антонова способствовала "научной работе" министра культуры Демичева. В 1984 году автор этой статьи, тогда еще лаборант отдела графики музея, отнес в приемную Минкульта кипу фотографий с гравюр: оказалось, министр забыл, на каком материале он пишет диссертацию "Война и мир в произведениях советских художников".
Естественно, покладистость вознаграждалась. И потому Пушкинский мог позволить себе вольности. На рубеже 50-60-х ГМИИ вывел из своих запасников экспозицию импрессионистов, что стало событием для тогдашних художественных кругов. В 1981 году он ошарашил интеллигенцию авангардом "Москвы--Парижа" так же, как в 1973-1974-х — богатством и престижностью "Сокровищ гробницы Тутанхамона". Он периодически показывал модернистские рисунки из личной коллекции Святослава Рихтера (абстракции Ханса Арпа, Ханса Хартунга, Пьера Сулажа и Де Сталя) — конечно, к музыкальным "Декабрьским вечерам", когда выступал маэстро. Сверху на это смотрели сквозь пальцы, потому что были уверены, что, когда нужно, ГМИИ вовремя покажет и "Боевой карандаш", и ретроспективу "Окон РОСТа", и все, что нужно в этом роде.
При этом Антонова всегда умела добиться того, чего хотела: внимания властей, средств спонсоров (в том числе германских, французских, британских, американских). Связи и хорошие отношения с видными искусствоведами и музейщиками вывели "Випперовские чтения", ежегодную искусствоведческую конференцию ГМИИ с участием Лотмана и Раушенбаха, на мировой уровень.
Еще Антонова имеет талант дружить. Элитарно, но широко. И потому дружественные контакты с Ильей Зильберштейном позволили ей на основе роскошнейшего дара известного литературоведа и собирателя заложить фундамент Музея личных коллекций (филиала ГМИИ). Теперь на очереди открытие еще одного филиала — музея-квартиры Святослава Рихтера. И это тоже несомненная заслуга Антоновой. Моральные дивиденды от этого переходили в дивиденды вполне материальные. Музей расширял свое влияние и завоевывал все новые и новые здания на Волхонке — в районе того самого Колымажного двора, где профессор Цветаев с таким трудом выцарапал у городских властей участок для строительства Музея Александра III.