Не приехав на церемонию вручения "Большого русского приза" и премии "Слава/Gloria-98" по вполне понятным причинам — потеря движения и речи, Альфред Шнитке прислал вместо себя свою жену и свою Девятую симфонию. Впрочем, знатокам музыкальной нумерации мемориальный номер симфонии не оставляет надежд: ни Десятой, ни Одиннадцатой в послужном списке композитора-мученика, вероятно, уже не будет.
Ритуал публичного прощания со Шнитке казался неизбежным, но его отрадно скрашивал контекст — присуждение композитору самой внушительной музыкальной премии и исполнение его Девятой симфонии под грифом "мировая премьера". Шутки скептиков, еще до начала церемонии утверждавших: "Это будет самая мировая из премьер Геннадия Рождественского", имели под собой почву, но не достигали цели. Заинтересованные искренне верили, что услышат гения застойного времени, страдальца, оракула, отказника. Услышат, несмотря ни на что. Буклет осторожно внушал им: "Да, да. Это Шнитке. Видите, целая страница партитуры с его почерком? Кто не знает этого почерка?" Гром грянул вместе с первым аккордом, взятым оглушительно громко только для того, чтобы так же повториться в конце. Никаких прозрений, сопровождавших "жизнь после жизни",— хотя бы похожих на эдисон-денисовское "Воскрешение Лазаря", написанное им после собственного воскрешения,— не последовало.
Римейк из молодого и зрелого, кино-, симфо- и прочего Шнитке был сделан адептом и медиумом Шнитке дирижером Геннадием Рождественским бесстрастно и деловито. Тем обиднее было купиться на обещание мировой сенсации, неприятно отдающей больничным анамнезом: придумал сам, записал сам (только очень непонятно), контролировал сам... Чем чаще Ростропович на пару с Рождественским упирались в вопросы банальной текстовой расшифровки, тем больше сомнений вызывала эта благородная мистификация. Как будто "Премию жизни" дать просто за жизнь — мало.