Какая национальность у легионера Французского иностранного легиона? Правильный ответ — легионер. Где бы он ни родился, в любой точке земли он служит интересам Франции. Наш соотечественник побывал в Легионе и встретился там с бывшими русскими*
* Книга Василия Журавлева "Повседневная жизнь Французского иностранного легиона" выходит в издательстве "Молодая гвардия".
У легионеров есть клич "Легион, ко мне!". Всякий, кто служил в Легионе, знает, что это — сигнал о помощи. Где бы он ни прозвучал — в африканской пустыне, азиатских ли джунглях или в марсельском баре, легионер придет на помощь своему товарищу.
Во время парада 14 июля на Елисейских Полях все подразделения идут несколькими колоннами. Все, кроме одного — Французского иностранного легиона. Почему? "Потому,— ответит вам любой легионер,— что Легион никогда не разделяется, а всегда остается вместе!" В бою, в мирной жизни, в драке в баре легионеры всегда заодно.
В Легионе до сих пор существует традиция — при вступлении ты можешь назваться любым именем. Сегодня этой привилегией мало кто пользуется — контрразведка все равно выяснит твое настоящее имя и твое прошлое, но легионеры остаются для французов людьми без имени. Иностранцами. Добровольцами.
Давно прошли те времена, когда по тюрьмам и лагерям военнопленных рыскали представители Легиона и предлагали заключить контракт: все лучше, чем здесь гнить! Нет больше беглецов, выбравших воздух свободы на Западе вместо духоты социалистического лагеря... Нет больше очередей перед КПП недавних "братьев по оружию" из стран Восточной Европы, России и СНГ, как в недавние 90-е. Сегодня стать легионером совсем непросто: для этого нужно родиться солдатом.
В Легионе не принято спрашивать о причинах, побудивших вступить вас в это элитное подразделение французской сухопутной армии. Сколько людей — столько же и причин. В Легион всегда вступали, чтобы похоронить прошлое и найти свое будущее. И он давал этот "второй шанс", пусть и не на самых выгодных условиях: никто не скрывал, что легионеры существуют лишь для того, чтобы умирать за чужую страну за мизерную плату. Так было. Сегодня Легион — это элита армии. Но и сегодня никто не обещает ни богатства, ни славы, а лишь то, что будет интересно. А в старости не будешь всеми забыт, покинут и одинок.
Новые русские легионеры
Легион начинает говорить по-русски, когда дела в России идут совсем плохо. За прошедшее столетие это уже успело случиться трижды — в 1914, 1920 и 1993 годах.
Читая воспоминания ветеранов Легиона и разговаривая с сегодняшними легионерами, понимаешь, что отношение к Легиону русского человека — это не отношение к армии, а отношение к Франции и французам. От восторженного почитания, как у генерала Зиновия Пешкова (брата Якова Свердлова и приемного сына Максима Горького), до резкого неприятия, как у кавалериста Николая Матина, служившего в Северной Африке в одно время с Пешковым.
Понять разницу в восприятии Легиона как символа Франции в этой паре антиподов легко: один — бесправный в Российской империи еврей, добровольно покинувший страну, а Франция признала в нем героя и дала ему все, а другой — казак, офицер русской армии, белогвардейский "доброволец", оказавшийся на французской службе не по своей воле, а по крайней финансовой нужде.
Трудно точно подсчитать — до 1934 года точный учет рекрутов в Легионе не велся, но ряд сравнений в различных источниках показывает, что на 32 тысячи добровольцев-иностранцев, вступивших в Легион в Первую мировую войну, около 4 тысяч были подданные Российской империи.
"Третье хождение" в Легион за прошедшее столетие началось после 1993 года. Тогда командование Легиона было вынуждено отказывать многих кандидатам просто из-за их национальности — слишком уж много желающих послужить Франции неожиданно объявилось на просторах бывшего СССР. Сейчас их гораздо меньше, но эта тропа, протоптанная русской молодежью от России до Прованса, зарастет бурьяном, похоже, еще не скоро.
...Однажды за полночь я оказался в разрисованном граффити вагоне электрички Марсель --Тулон среди сомнительного вида личностей афрофранцузского происхождения. Моя остановка — первая. Городок Обань. "Отчий дом" Легиона. Пустой перрон и тишина звездной провансальской ночи. Я вышел один — все остальные отправились дальше. Стало ясно, что мои попутчики отнюдь не будущие легионеры.
Автобус подкатывает точно по расписанию. Где находится Легион, в Обане знает каждый. Есть даже такая остановка. "Один билет до Легиона, сильвупле. Сколько с меня?" — "Нисколько. Бесплатно!" Думаю, разыгрывает. На всякий случай осведомляюсь: "У вас что, власть в городе захватили социалисты?" В ответ араб водитель хохочет: "Хуже. Коммунисты! От того и проезд теперь бесплатный!" Позже замечаю, что повсюду в городке мэрией развешены флаги-плакаты "Равенство. Братство. Бесплатность".
В Обане расквартирован Первый полк. Самый старый в истории Легиона, но сегодня это не боевой полк, а административный: штаб, Музей Легиона со всеми реликвиями и знаменами полков, оркестр, редакция журнала "Белое кепи" и архивы.
Расположение Первого полка чем-то напоминает мне санаторий на юге: белые двухэтажные здания на фоне гор, так напоминающие мне крымские. Кипарисы. Стрекот цикад и горы. Вот только вместо деловитых женщин в белых халатах — поджарые парни со всего мира в своих белых кепи. При встрече они каждый раз с шиком отдают друг другу честь. Если кепи на голове нет — просто хлопают ладонью по правой ляжке: здесь тоже "к пустой голове руку не прикладывают".
Мы идем обедать в офицерское собрание. Это уже традиция: пиво перед обедом, потом обед из трех блюд, которые подает официант-легионер. Я не поспеваю за офицерами: как все военные, они едят быстро. Офицеры вытирают кусочком хлеба тарелку — подбирают остатки соуса. Что для нас моветон, для французов норма: это уважение к повару. Соус — главное во французской кухне!
Какая музыка была
Прибываю на КПП ровно в 9:00. На скамеечке двое новых кандидатов. Один — негр, другой — белый. Майор Дагийон рапортует, что сегодня по плану встречаемся с русскими музыкантами.
Оркестр Легиона — один из старейших во французской армии: возник вместе с созданием Легиона, в 1831 году. Это один из лучших музыкальных коллективов в мире. Раньше оркестр был в каждом полку, сегодня — только в Первом полку.
Легион уже дважды побывал в России — в Крымскую и Гражданскую войны. Оба раза крайне неудачно. Чего нельзя сказать о выступлениях оркестра Легиона в Санкт-Петербурге и Москве в последние годы. Двухэтажная казарма с балконами. На входом — кованый скрипичный ключ. Дневальный, явно "наш", вызывает дежурного офицера. Тот начинает "сгонять" на встречу со мной "русских", то есть тех, кто происходит из бывшего СССР.
Сидим в большой комнате за огромным столом под зеленым сукном. В витрине — коллекция фуражек музыкантов со всего мира. Говорим по-французски — не только из вежливости к офицерам, но и согласно уставу. В личном общении легионеры мешают все известные им языки.
Солдаты с территории бывшего СССР служат под своими именами. Общаются между собой по-русски. Быстро нахожу своих "зем" — москвичей: сержан-шеф Юрий Васильев из Москвы. Ему 35. В Легионе служит уже третий срок. В Российской армии такой сержан-шеф как минимум старший лейтенант. Джазист Андрей Громов прибыл недавно и пока пребывает в почетном звании легионера, то есть рядового. Он тоже из столицы. Андрей Прутков служил в Кремлевском оркестре. А вот капрал Андрей Коняхин — из Белгорода. Все прошли школу Российской армии.
В первую очередь музыканты — это легионеры, а потом уж служители муз. Их, как и всех, посылают в командировки: Джибути, Афганистан, Косово... Раз в полгода — месяц полевых учений.
В Легионе поют до сих пор — такова традиция. Музыканты рассказывают: с песней легче изучать иностранный язык. А потом поют уже для себя. А когда приходится тяжело, то поют все вместе. У каждого полка есть своя песня. Музыкальный строй песен легионеров такой, что их всегда можно исполнять на марше или во время короткого отдыха после тяжелого дня.
В Легионе служат разные сроки. Некоторые застревают и на 25 лет. Это в основном французы и афрофранцузы. Среди "наших" таких ветеранов пока нет: слишком еще мало прошло времени с тех пор, как не стало СССР.
Домой в Россию никто не спешит. Там их никто, кроме мамы с папой, не ждет. Да и те у многих уже в пенсионном возрасте, а значит, должны жить за счет детей.
По российскому законодательству служба в иностранной армии приравнивается к наемничеству и строго преследуется по закону. Этот, еще советский закон никто не отменял. Спрашиваю своих собеседников, знают ли они об этом. Знают. Но пока все тихо: домой пускают. В российском консульстве в Марселе взамен просроченных выдают новые паспорта. Российские паспорта они предъявляют на въезде-выезде в Россию. Вернувшись во Францию, в аэропорту Шарль Де Голль достают уже свой французский паспорт... Так и живут на две страны.
В правилах Легиона записано, что в случае военного конфликта на родине легионера воевать его туда никогда не отправят. В Легионе считают, что такая "передислокация" может оскорбить национальные чувства солдата. Во всяком случае, такова официальная версия. Так что домой — только в отпуск. С подарками, проведать родителей и погулять со старыми друзьями на честно заработанные "еврики".
...На следующий день на КПП встречаю музыканта Андрея Коняхина. Он с ребятами едет на денек в Марсель. "Поваляться на пляже и прошвырнуться по магазинам..."
С легионерской зарплатой особенно не разгуляешься: 1200 евро в месяц. Правда, на всем готовом, но ребята отсылают деньги домой, в Россию и на Украину: помогают родителям-пенсионерам. На себя остается немного. Такие вот гастарбайтеры в погонах. А вот французы и легионеры из восьмерки "цивилизованного сообщества" домой ничего не отсылают. Не в привычках легионеров копить деньги: сегодня есть, а завтра нет.
На высокооплачиваемые командировки в горячие точки в Африке и прочие неблагополучные места на планете выстраивается очередь. Там платят в два-три раза больше.
Отслужив год, наши легионеры приглашают к себе в гости близких. Мамы и папы приезжают к легионерам не в Обань, и даже не в Марсель, а в Париж. А русский миф о Париже посильнее будет французского мифа о Легионе.
Живописец Легиона
В газетных киосках во Франции еженедельно появляются десятка полтора "маленьких энциклопедий": небольшой журнал по теме, а к нему прилагается оловянный солдатик, модель автомобиля или самолета. Есть такая серия и про Иностранный легион: история костюма, сражений, вооружения, судьбы людей, старинные фотографии... И в каждом выпуске — бравый оловянный солдатик.
Я поинтересовался: кто же художник в журнале? Оказалось, русский, Евгений Пономарев.
Дневальный по магазину при Музее Иностранного легиона Владимир Козодий с Украины говорит: "Наш Женька — пример того, как Легион дает человеку второй шанс в жизни..." — "Это как?" — "Ну, дали ему возможность не только с парашютом сигать, но и рисовать: вот и вышел из него художник... Очень мне его работы нравятся. Особенно про Камерон: эта ферма в Мексике, когда 60 легионеров в окружении 2 тысяч мексиканцев отказались сдаться и все до единого полегли. Нас иногда наемниками называют, так наемники сразу сдаются, если угроза жизни серьезная. А мы — нет. Мы — легионеры! Лучше смерть, чем бесчестье".
...Из-за стола навстречу мне поднялся голубоглазый здоровяк под два метра и весом в сто кило с остриженными под бокс пшеничными волосами. Настоящая десантура! Но на этом парубке — камуфляж французский. И белое кепи на столе.
"Десант" широко улыбнулся: "Здравствуйте! Солдатское радио уже передало, что приехал корреспондент из Москвы".
Евгению — 30 лет. Десять из них он служит в Легионе. А до этого отслужил свои два года в десантном полку в Кубинке, вернулся к родителям в Минводы. Он умел стрелять, прыгать с парашютом и рисовать. Все это не пригодились. Кто-то из товарищей пошел в ОМОН, другие — в охранники. Евгений пошел на стройку. Пахал много, получал мало. И вдруг вспомнил, что пока у него был "дембельский аккорд" — рисовал стенгазеты вперед своему замполиту, а полк участвовал в совместных учениях с французами. Пацаны притащили в Кубинку брошюрку про Иностранный легион. Подумал, занял денег и купил тур на юг Франции. Туристические планы сына отцу не понравилась: "Ты куда это собрался? У них что, своих не хватает? Сдался ты им..." С отцом Евгений дружит. Любит его. Советуется. Слушает. А тут, может быть первый раз в жизни, настоял на своем. Уехал. Сказал только, что, если возьмут в легионеры, позвонит месяцев через пять... Его попросили приехать через несколько месяцев — сейчас перебор "славян". Вернулся. Снова пошел на стройку. Заработал и раздал долги. Опять одолжил денег и уехал. И пропал. Позвонил через четыре месяца. Взяли! Служит на Корсике. Во втором парашютном.
"У нас в РЕПе ("Regiment Etranger Parashutiste" — парашютно-десантный полк Иностранного легиона.— "О") было 70 процнтов русскоговорящих,— вспоминает Евгений свой первый срок службы.— Русские, украинцы и все остальные эсэнговцы. Болгары, чехи, поляки. Легче там французу было учить русский, чем нам — французский".
Потом был в командировках в Гвиане, Габоне, Новой Каледонии и Косово. Везде по четыре месяца. "В Косово патрулировали. Сербы действительно к нам, русским, хорошо относятся... В Новой Каледонии на выходные можно поплавать с аквалангом, туристов много из Австралии и Японии. Габон — полная задница! Там не было боевой операции, так, просто презанс: присутствие французских войск".
К доске рабочего стола прикреплен эскиз Репина — любимый художник Жени. В столе — книжки по живописи. Среди них — ни одной французской. Только русская школа. Он поясняет: "Музыканты, художники — в России школа сильнее. А реалистическая особенно. Я, конечно, по-простому рассуждаю, как мой батя-полиграфист. Это он меня в школу рисования в детстве отвел, когда увидел, что я все время рисую. Да я и теперь ему работы посылаю — на критику".
"Битву у Камерона", которая так нравится легионерам (недаром ее часто перепечатывают в журналах), Евгений рисовал, когда сломал руку: неудачно приземлился с парашютом. Сам он к своей работе относится иронично: "Слишком уж мужественно они там у меня воюют. Наверное, на самом деле было иначе..."
Евгений подходит к мольберту и отбрасывает бумагу: полевой аэродром в Индокитае, старая "Дакота" идет на посадку.
Пономарев признается: "Хотелось бы сделать выставку, но для этого нужно 10-15 таких картин. А я пока больше занимаюсь оформительской работой: с фотографии, коллаж. Карандаш, масло, гуашь, пастель... Чем прикажут, тем и сделаю. Иногда работать приходится в выходные, но я знаю, что это нужно и потом я всегда получу свободные дни".
От живописи переходим к оружию. Евгений честно признается, что французская винтовка FAMAS ему не нравится: "В Чечне FAMAS вообще стрелять бы перестал, там грязь, сырость, все ржавое... А "калаш" работает. Уж больно этот FAMAS для меня нежный, что ли. Как рукопашный бой с ним вести? За что держать-то, когда дело до драки дойдет?"
До драки у французов дело обычно не доходит. Год назад отряд легионеров на бронемашинах был обстрелян в горах Афганистана. Точно так же, как наши воины-интернационалисты лет 30 тому назад, легионеры полезли в горы. В результате боя — 10 убитых французских солдат. Потом афганцы, как всегда, растворились в горах...
Спрашиваю: хорошо ли быть французом? "Можешь ездить, куда хочешь. Все в очереди стоят, а ты раз — прошел. Где виза, спрашивают. А ты второй паспорт показал и вперед. Свобода передвижения! Но на поездки за границу нужно получить разрешение от начальства. Если узнают, что был за границей неофициально, то наказание может быть суровым. Посадят на "толь", то есть загремишь на "губу"".
Служба у десантников здесь не похожа на нашу: все заранее знают, когда будет война. О боевой готовности номер один подразделение предупреждают за три дня, минимум — за сутки. Известно, в какой точке мира предстоит работа, а значит, что брать с собой: плавки или теплую шапку.
"Демонстрация удали", которой грешат российские спецподразделения, у французов не в чести. Во-первых, вряд ли она пригодится в современной войне. А во-вторых, у всех — "асюранс", то есть страховка, и никому неохота оплачивать лишний раз лечение травм на тренировках. Лучше заняться плаванием, велосипедом, бегом, сходить в тренажерный зал. Если кто хочет заняться "боевыми искусствами", то есть секция. Свое умение демонстрируют на праздниках.
По мнению русского легионера, современному солдату нужна отличная физическая подготовка и выносливость. И мозги. Тесты на интеллект, которые проходят все рекруты при отборе, не всегда помогают. "Вся Восточная Европа физически лучше смотрится на фоне всей этой западной... ерунды,— говорит Евгений.— Тут один итальянец пришел, его взяли. И сразу, как принято, мобильный отобрали. Так он сразу вопить начал: а как я маме позвоню? Ты же в армию пришел, мужик, к тому же добровольно. Вот курс подготовки, "инструксьон", пройдешь и через четыре месяца позвонишь... Раньше, говорят, вообще сурово было — до пяти лет контакты с внешним миром ограничивали".
В Легионе отношения со всеми хорошие, но не близкие. И так у всех славян. Друзей среди французов у него нет. Что мешает? Характер французов и стереотип отношения к русским: "У них свои интересы, у нас — свои. Работать вместе можем, а чтоб дружить по-настоящему... Слишком уж мы разные".
Евгений не лукавит, скорее скромничает. Чувствую, что он один из тех русских парней, кто будет сражаться насмерть, как в Камероне: отстреливаться до последнего патрона от лезущих "духов" или еще кого-нибудь, кто в то время будет угрожать Франции. А потом подорвется с ними на последней гранате. Или полезет, матерясь, под перекрестный огонь: вытаскивать раненного "зему" любого цвета кожи. У таких, как он, не принято цитировать кодекс легионера. Это в нем заложено батей в российском детстве, но только в Легионе по нему можно легко жить. Не случайно же, что после своей армии Евгений поступил во французскую. И все же мне жаль, что все они, мои "обанцы", теперь там.