// Вне игры
Специальный корреспондент "Ъ" начинает серию репортажей из Ванкувера с истории о том, как он нес олимпийский факел и что с ним в связи с этим было.
Вся эта история началась полгода назад, когда МОК выделил квоту в олимпийской эстафете для российского журналиста. Эту квоту, то есть 400 метров факельного шествия по Канаде, МОК, посоветовавшись с оргкомитетом "Сочи-2014", предложил мне. Я недолго думал. Вернее, я вообще не думал. То есть я отказался. Шутка.
Следующие полгода я заполнял разнообразные анкеты. Я рассказал о себе комиссии МОК по организации забега больше, чем я кому-нибудь когда-нибудь рассказывал или даже мог подумать, что расскажу. Мой друг, который знает обо мне все, удивился бы как минимум половине этой информации. Там открылась такая бездна... Своими письмами и анкетами они вынули из меня всю душу, а я и не заметил.
Они расспрашивали не только о работе. Ни в коем случае. Их гораздо больше интересовала моя не только семейная, а личная и вообще частная жизнь. И все это прикрываясь флагом олимпийских идеалов, которым я, как и все остальные факелоносцы, очевидно, должен был максимально полно соответствовать. В конце концов, я даже хотел написать им письмо и сказать, что я отказываюсь от этой чести, потому что они своими бесконечными допросами добились своего: дали мне понять, какое я на самом деле ничтожество.
И в этот момент от них пришло подтверждение: да, мы поняли, что вы именно тот, за кого себя выдаете, то есть вы нам подходите. В письме выражалась надежда, что я отдаю себе отчет в том, какая все это честь для меня лично и для моей газеты, и что я смогу рассказывать про этот момент своей жизни не только своим детям, а и своим внукам, так что организаторы уверены, что редакция возьмет все расходы по проезду и проживанию в Ванкувере на себя. Она взяла, разделив их бремя с компанией "Боско".
В последнем письме организаторы спросили, как я хочу бежать: очень быстро, быстро, не очень быстро, медленно, идти шагом, передвигаться в инвалидной коляске самостоятельно или пользоваться при этом помощью друга. Было соблазнительно — чтобы поездка и правда запомнилась на всю жизнь — выбрать последнее, но мне не хотелось начинать служение олимпийским идеалам с их предательства.
Я выбрал "не очень быстро".
Еще через несколько дней мне домой пришла посылка с формой (свои размеры я указал в самом начале): ветровка, штаны, шапка и рукавицы. Все форменное, бело-зелено-синее и почти невесомое. Они пытались максимально облегчить мне этот путь, я понял.
В городок Уайт-Рок велено было подъехать ровно в пять утра. Мы подъехали в 4.45. Дорога из Ванкувера заняла полчаса. Мы двигались по темному мрачному городишке, в котором мигали, раскачиваясь на ветру, светофоры, шуршала перекатывающаяся по асфальту бумага и изредка слышались вздохи кошек. В таком городке снимаются малобюджетные фильмы ужасов. На улицах мы не встретили ни одного человека. Городок был вымершим, и мне не казалось это преувеличением.
Я думал уже даже не о том, что бежать с факелом по такому местечку просто позор, а утешал себя хотя бы тем, что, пока темно, свет факела будет распугивать крыс на дороге (я полагал, что шуршали по асфальту все-таки они, а не оберточная бумага).
Мы подъехали к школе. Свет был выключен, как и везде в городе. Я осторожно постучал в единственную дверь. Мне долго не открывали, я уже отошел было, но потом защелкали замки, и старушка, по-моему, уборщица или сторожиха, сварливо поинтересовалась, что мне тут надо. Я попробовал объяснить ей, что тут собираются факелоносцы, и она расхохоталась мне в лицо.
— Может, где-то в другом месте и собираются,— сказала она, смилостивившись,— но только не здесь, дружок.
— Но это же элементери скул, как и написано,— осторожно возразил я.
— Верно,— кивнула она.— Школа. Но их тут много. Тут до американской границы пять минут ехать, отсюда видно. Может, тебе в Америку лучше? Тут Сиэтл недалеко...
Я не спорил с ней. Мне было просто очень тоскливо. Я воображал себе праздник мирового спорта, который должен был начаться здесь, по крайней мере для меня, и теперь мне было очень жаль себя, и я винил себя за то, что вдруг поддался каким-то иллюзиям, от которых давно, думал, уже отказался даже в мыслях. И ничего так живется.
А тут поддался. И вот расплата.
Я хотел уже уехать, потому что делать здесь было явно нечего, я что-то перепутал или они, уже неважно... И тут одна за другой к школе стали подъезжать машины, из которых начали выскакивать мои клоны: люди в таких же белых шапочках и болоньевых курточках да штанишках. Я посмотрел на часы: 5.00. Как было назначено. Подъехала еще одна машина, из нее выбежала девушка, открывшая дверь школы своим ключом, зажгла свет, махнула нам всем рукой — и мы оказались в спортзале школы, куда через несколько минут ее помощник притащил и раздал 13 увесистых факелов.
Девушка дала нам всем время познакомиться, и я не упустил свой шанс. Поскольку мне на куртку наклеили номер 12, я сначала нашел номер 11. Им оказался индус, топ-менеджер, как он выразился, из Уайт-Рока (так я понял, что в Уайт-Роке все-таки живут люди). Индус очень волновался. Он перекладывал факел из одной руки в другую, опирался на него в страшной и непоправимой задумчивости, пока девушка не сделала ему замечание. Она объяснила, что все факелы ручной работы и что, если их вертеть, как вот он, они могут взорваться. Для примера она даже разобрала на наших глазах один факел, и я увидел две медные трубочки, которые вели к газовому баллончику. Да, мы могли оказаться послами мира, а могли и террористами мирового масштаба — такого же, как сама Олимпиада.
Девушка объяснила нам правила поведения на улице во время забега. Полицейский спецприспособлением открывал заслонку, шел газ, и я должен был поджечь свой факел от факела коллеги. Потом, когда я пробежал свои четыреста, заслонку перекрывал тот же самый полицейский (хотел бы я знать, как он там окажется).
Нам дали еще несколько минут на неглубокое погружение в себя, и я решил, что раз уж я в спортзале, то не лучше ли мне размяться перед забегом. Я начал активно разминаться, чем привлек внимание коллег. Ко мне подошел номер 13. Оказалось, что это лондонский журналист Мартин Циглер. Ему тоже, одному из всех британских журналистов, доверили великую честь как представителю страны, где пройдет Олимпиада.
Мы порепетировали с ним передачу олимпийского огня. Жаль, что мы не сделали этого с индусом.
Потом я поинтересовался у девушки, нашего куратора, могу ли я еще купить факел. Дело в том, что организаторы давно предложили сделать это в интернет-магазине специально для факелоносцев, а я совсем про это забыл и вспомнил перед самой поездкой, но тут-то, конечно, и выяснилось, что магазин закрылся за семь дней до Олимпиады, то есть буквально вчера.
Раньше факелы отдавали за так, но канадцы уверенно изменили этой традиции и просили за факел 400 канадских долларов, а за подставку к нему — 99. Девушка эта, Мари, объяснила мне, что попробует мне помочь, надо только поискать машинку для кредитных карточек, где-то она у нее была на всякий случай в автобусе, который нас повезет на пробежку. И в самом деле, она принесла ее. Им подходила только Visa, она у меня была.
Но от банка поступил категорический отказ. И по второй карточке, и по третьей. За меня болели все факелоносцы без исключения. Все они позаботились о себе заранее в интернет-магазине и не очень понимали, почему этот странный русский достает и достает из бумажника одну за другой уже которую карту, а все они у него фальшивые, что ли, и на что он надеется, непонятно. А мне вдруг стало понятно. Я только что приехал с Украины и там ими пользовался, а банк считает эту зону криминально опасной для банковских операций и заблокировал их. Так потом и оказалось.
Девушка виновато улыбнулась, и тут фотограф Андрей Голованов, который был все время рядом, как из рукава, достал еще одну карточку, уже свою и, спасая честь родины, выдавшей ее, предложил попробовать. Когда платеж прошел и медленно вылез чек, факелоносцы бешено зааплодировали. Один господин Голованов был, кажется, не очень рад. Но все-таки в перспективе у него были если не вернувшиеся к нему от меня деньги, то тогда уж факел.
Нас посадили в автобус, украшенный изнутри и снаружи, как новогодняя елка, гирляндами и бусами, Мари попробовала включить музыку, и оказалось, что работает и репродуктор, установленный на крыше, а потом выключила (чтобы никого в городе не разбудить, догадался я, а то потом же по судам затаскают).
Я с ужасом подумал, что мы сейчас выезжаем на этом автобусе, полном факелоносцев, на центральную улицу, по которой нам предстоит бежать, и не спеша, наслаждаясь жизнью и обрушившейся на нас славой, едем по пустому предутреннему городу, который презирает нас своим младенчески крепким сном. Сумасшедший автобус с сумасшедшими факелоносцами.
Мы повернули на центральную улицу, и я вздрогнул. Вдоль дороги, сколько хватало глаз, стояли сотни людей. Взрослые привели детей (или наоборот), все они были в кленовых листьях и в цветах национального флага, у каждого в руках по фотоаппарату, а то и по два. Они кричали нам что-то, одобрительно хлопали автобус по бокам, Мари включила музыку на полную, но ее уже не было слышно.
Так бывает, когда герой фильма, усталый, приходит домой, не включая света в коридоре, сваливает на пол покупки, открывает дверь в спальню, чтобы рухнуть в кровать в одежде и забыться, а тут включается свет, в спальне три десятка человек орут ему: "Happy birthday!!!" А он и забыл.
Так и у нас. Фильм ужасов сменился вдруг сентиментальной мелодрамой. Да, многие утирали слезы. И в нашем автобусе бабушка-факелоносец из Бельгии плакала навзрыд, и никто не пытался ее успокоить, потому что было ясно: от счастья же.
Автобус начал высаживать нас на расстоянии 400 метров, как кусты; исторгать прямо в человеческую массу, где душили в объятиях и целовали, тоже до удушья, и фотографировали до слепоты. Когда пришла моя очередь, мне стало страшно — это как первым прыгнуть с парашютом, я хотел остаться в этом автобусе, лучше навсегда, но Мари подтолкнула меня: иди навстречу своему счастью!
И я пошел. Я не буду про это рассказывать. Я это запомню. Запомню два красных двухэтажных автобуса, которые проехали мимо меня за пару минут до появления индуса с факелом, и с самого верха автобусов в мегафон какие-то люди кричали на весь город, что сейчас с факелом побегу я, Андрей Колесников, простой ярославский парень. Я запомню гордого индуса, с которым мы не успели порепетировать, он бежал с высоко поднятой головой и с ярко горящим факелом и абсолютно, законченно счастливый, не замечал никого вокруг, в том числе и меня. Он пробежал мимо меня, хотя полицейские пытались остановить его, он бежал еще 50 моих метров, а готов был, я уверен, бежать до Ванкувера и с таким же бессмысленно ясным взором внести его на олимпийский стадион. И кажется, он действительно намерен был сделать это.
Наконец полицейские намертво преградили ему дорогу и заставили вернуться, и он, гордый и счастливый, вернулся ко мне, и мы запалили мой факел. Я бежал, под собою не чуя страны, и думал только о том, чтобы не споткнуться, а вокруг стоял тот же счастливый крик, который рвался из меня, только моего крика никто не слышал, потому что я держался.
Я пробежал свои четыреста, обнялся с англичанином, дал ему прикурить, и он рванул вперед — и тут я увидел, что мой факел все еще горит. Полицейский, видимо, не до конца завинтил заглушку. И я еще некоторое время ходил с этим горящим факелом в толпе, и она следовала за мной, покоряясь языку пламени.
Потом, когда меня спросили, посвящаю ли я этот забег кому-нибудь, я сказал, что, конечно, детям своим — Маше и Ване, который занимается джиу-джитсу, и что мне даже после этого факельного шествия есть за что бороться в жизни: надо, чтобы джиу-джитсу включили в программу Олимпийских игр.
В Starbucks, куда мы заехали еще через несколько минут, чтобы промочить горло, которое пересохло, еще когда мы подъезжали к школе, кофе мне дали без очереди.
И без денег.