Запретная быль
Основные методы защиты отечественного производителя возникли на Руси еще до появления самого отечественного производителя. И в этом нет никакого парадокса. В те времена, когда промышленностью с большой натяжкой можно было назвать только кузни и мелкие ремесленные мастерские, защиты и покровительства властей безостановочно требовали представители отечественной торговли. Чаще всего купцы в своих челобитных нижайше просили князей об устранении конкуренции, в особенности иностранной. И в результате иноземные торговцы были вынуждены продавать привезенные на Русь товары только русским купцам. Так что самые богатые из русских торговцев — первостатейные гости могли зарабатывать огромные деньги, буквально не ударяя палец о палец. Ведь персидские купцы не могли продать свои шелка или пряности, доставленные в Москву, английским коллегам. А те, в свою очередь, не могли продавать изделия своей промышленности китайским купцам без посредничества русских.
Правило это нарушалось лишь дважды. Иван Грозный, надеявшийся установить прочные союзнические связи с Англией, разрешил английским купцам продавать свои товары по всему царству. Возражать суровому царю торговый люд, естественно, не решился. Но после его кончины, а в особенности после завершения Смутного времени, во все приказы и на государево имя пошел бесконечный поток челобитных и доносов, где говорилось, что англичане торгуют не только привозным, но и русским товаром, разоряя отечественных купцов, и мошенничают с пошлинами. И в результате английские привилегии в правление Алексея Михайловича отменили. Однако во время того же царствования власти сделали поблажку для армянских купцов, страдавших от мусульманских притеснений, и разрешили им напрямую торговать с европейскими купцами на Руси. И снова почтенные русские гости и торговые люди помельче принялись писать челобитные, описывая свои бесчисленные убытки и потери.
Зарождавшаяся в те же времена отечественная промышленность находилась на периферии этих больших и малых конфликтов за привилегии, и о ее защите начали заботиться лишь во времена Петра I. Царь-реформатор, в начале своего самостоятельного правления всячески поощрявший иностранных купцов, ознакомившись с зарубежным опытом, для защиты русских мануфактур стал запрещать ввоз товаров, аналогичных производимым ими, из-за границы. Мало-помалу этот метод стал главным направлением русской торговой политики, и в 1791 году при Екатерине II появились весьма суровые таможенные правила с крайне высокими пошлинами или запретами на ввоз всего, что производила пусть и утлая отечественная промышленность.
Оценки того, к чему привели запретительные меры, на рубеже XVIII-XIX веков различались диаметрально. Сторонники протекционизма во внешней торговле писали о небывалом росте числа поташных, горных и ткацких производств. А их противники ехидно замечали, что, несмотря на бурное развитие суконных мануфактур, больше половины служащих в русской армии одеты в форму, сшитую из британского сукна, и, случись перерыв в его поставках, не только военные, но и немалая часть чиновничества и обывателей вскоре будет ходить в рванье.
Тем временем в Европе появлялось все больше приверженцев идеи свободной торговли. "Всего полезнее,— говорилось в прусской правительственной инструкции 1806 года,— как вообще для целого государства, так и для отдельных его членов предоставить все отрасли промышленности естественному их ходу, т. е. ни одной из них не благоприятствовать, посредством искусственных мер, но в то же время не полагать препятствий к их появлению или развитию, если только они не нарушают чужих прав. Тогда те из них, которые могут приносить пользу для общества и по самой природе своей свойственны какой-либо стране, укоренятся в ней без всякого покровительства. Поэтому совершенно неосновательно полагают некоторые, что для государства полезно заниматься производством таких вещей, которые можно приобрести дешевле за границей. Чем выгоднее фабрикант может сбывать свои изделия, тем больше старается их произвести, а чем больше их производит, тем менее можно опасаться за их недостаток... Торговля не требует никаких привилегий, только не нужно стеснять ее. Свободное соперничество производителей служит самым лучшим ограждением интереса потребителей".
В качестве следующего шага в Пруссии после победы над Наполеоном королевским указом отменили все таможенные пошлины на сырье и ввели крайне низкий для того времени 10-процентный налог для остальных ввозимых товаров. Подобные же меры приняла союзница Пруссии и Австрии по Священному союзу — Россия. В 1816 и 1819 годах таможенные тарифы в Российской империи резко снизили, что, как писали современники, "вызвало гнетущее влияние на русскую промышленность". Так что уже в 1822 году пошлины подняли на прежний уровень, доведя его в отдельных случаях до запретительного.
Чайная пыль
Чиновники Министерства финансов могли быть удовлетворены эффектом от запретительных мер. За первые двадцать лет их применения вывоз русского зерна, леса, пеньки и прочих традиционных экспортных товаров превышал импорт из-за границы на колоссальную сумму — 116 млн руб. Российская промышленность росла небывалыми темпами. Если в 1801 году в Российской империи насчитывалось 2423 фабрики, то в 1825 году — 5261, а в 1850 году — 9843. Число промышленных рабочих с 1801 по 1850 год выросло с 95 до 518 тыс. Однако при этом наблюдался и еще один рост: цены за тот же период столь же неуклонно повышались. Благодаря огромным пошлинам на ввоз импортных товаров цены внутри страны превышали зарубежные в несколько раз. Так, в 1850 году чугун в Соединенных Штатах стоил в переводе на рубли 43 коп. за пуд, а в России — от 90 коп. до 1 руб. 30 коп.
Из-за дороговизны металлов и топлива машиностроение и военная промышленность в России продолжали оставаться на самом низком уровне. Транспорт, прежде всего железнодорожный, плохо развивался. В результате страна потерпела позорное поражение в Крымской войне 1854-1956 годов. Когда эта простая истина дошла до сознания властей и нового императора Александра II, в России началась подготовка к пересмотру таможенных тарифов. Все ведомства и видные экономисты представляли свои соображения — как тогда говорилось, на уважение назначенной императором специальной комиссии.
Примеры самых негативных последствий от поддержки отечественного производителя содержались в докладе, подготовленном знатоком таможенного дела Н. И. Тарасенко-Отрешковым. Он, например, описывал цены на чай, доставляемый из Китая в Европу и Соединенные Штаты по морю, а в Россию — по суше через главный пункт российско-китайской торговли — Кяхту: "Если сравнить наши цены на чай с ценами, существующими в других местах, как, например: в Англии, Гамбурге, Америке,— то разница окажется весьма значительная; а именно --1 фунт, русского веса, обыкновенных разборов чаев, стоит: в китайских пристанях, откуда они идут в Европу и Америку, от 10 до 25 копеек серебром. В Лондоне фунт такого же чая стоит от 15 до 35 копеек; в Гамбурге от 20 до 40 копеек. В России на месте — в Кяхте, не считая пошлин, стоит: цветочный чай — 1 рубль, обыкновенный — 50 коп.; в Нижнем Новгороде, тоже не считая пошлин, цветочный чай 1,75 руб., обыкновенный 1 руб. Этот же обыкновенный чай в лавках Петербурга и Москвы продается по 2 и по 2,5 руб.".
Разница в цене, как писал Тарасенко-Отрешков, образовывалась из-за долгого и трудного пути, по которому чай доставлялся к российским границам: "Чтобы дойти до Москвы, центра этой торговли, чаи остаются в пути 9 и 10 месяцев, а часто и гораздо более. Расстояние, проходимое этими чаями, изумляет воображение: они делают от Фу-Чань до Кяхты более 5000 верст, а от Кяхты до Москвы 5936 верст. Итого около 11 000 верст! Препятствия, встречаемые по пути чаями, идущими в Россию, чрез страны климата столь сурового, бесчисленны. Из Фу-Чань и вообще из области Сань-си чаи идут сухим путем; потом у города Цзянь-Шань, на расстоянии 150 верст, ящики с чаями (цыбики) привязываются к коромыслам и на них людьми переносятся чрез горы; далее чаи идут по рекам; потом грузятся в суда и плывут вдоль морского берега Восточного моря, оставаясь здесь на воде около месяца; наконец у города Тянь-Цзина нагружаются на верблюдов и быков; таким образом после 3-4-месячного и более пути достигают Кяхты. Из Кяхты чаи идут сперва сухим путем; а потом опять водою по рекам: Томи, Оби, Иртышу, Туре, Каме и по Волге доходят до Нижнего".
Однако те же китайские чаи по морю могли достигнуть Петербурга или южнорусских портов на Черном море во много раз быстрее, а затраты на перевозку составили бы всего 1 копейку за фунт чая. Но чайные мытарства были нужны для поддержки отечественного производителя. Секрет заключался в том, что чай в Кяхте не продавался, а обменивался на товары, произведенные на русских фабриках,— ситцевые и прочие ткани, изделия из металла и кожи, сбыть которые из-за невысокого качества никуда, за исключением отсталой северной части Китая, не удавалось. А чтобы у отечественного потребителя не возникало желания купить дешевый чай, привезенный из Англии или Гамбурга, правительство установило на импорт чая через западные границы огромные запретительные пошлины. И сбыт низкокачественных отечественных товаров оплачивал из своего кармана отечественный потребитель чая.
Рыбная гниль
Еще одна история о защите отечественного производителя касается рыбной отрасли. Если верить исследователям и публицистам XIX века, прибрежные воды Российской империи в те времена были необычайно богаты рыбой. "Сельди,— писал видный русский экономист Г. П. Небольсин,— входят в Беломорье из Ледовитого океана обыкновенно в июле, августе и позже. В это время они появляются бесчисленными стадами, теснясь, образуют огромные массы: так, что воткнутый в них шест может держаться. Сельди, избегая преследующих их морских рыб, входят стремительно в заливы и бухты рек, где они выбрасываются волнами на берега в таком множестве, что занимают вдоль них большие пространства. Там они сгнивают и съедаются птицами; впрочем, не редко прибрежные жители кормят сельдями и домашний скот".
"При всем том,— замечал Тарасенко-Отрешков,— только весьма небольшое число из прибрежных жителей Белого моря занимается ловлею или, можно сказать, сбором сельдей. Почти никто из них не солит, не коптит сельдей; продаются же они в соседних деревнях мерзлыми и часто совершенно испорченными от оттепелей. Что касается других пород рыб, то весьма немногие из прибрежных жителей, которые и занимаются солением рыб,— не умеют ни солить, ни коптить их. Наловленную рыбу собирают в сырых ямах, где она более или менее портится. При таких сборах рыбу едва пересыпают солью. Притом соль употребляется весьма дурная и грязная. Она добывается из тамошних источников, которые, впрочем, могли бы давать и хорошую соль, если бы употребить несколько больше старания".
При этом страна ежегодно экспортировала сельдь из Голландии и состоявшей в унии со Швецией Норвегии на грандиозную сумму — миллион рублей. И потому правительство решило посодействовать отечественному производителю. Из главных экспортировавших сельдь стран выписали за немалые деньги специалистов по солению рыбы, отменили пошлину на ввоз на беломорские пристани заграничной соли. По некоторым сведениям, специально снизили тарифы на перевозку бочек с селедкой до столицы империи, а также повысили пошлину на импорт сельди. Однако из всей этой затеи не вышло ровным счетом ничего. Сельдь в нарастающих количествах ввозили из-за границы, а любители этого продукта еще долго оплачивали старания правительства обеспечить страну рыбой собственной качественной заготовки.
Зеркальная боль
Рассмотрев вопрос о запретительных тарифах, в 1857 году их несколько снизили. Затем, в 1868 году, произошло еще одно снижение тарифов, но и после этого таможенные пошлины на ввоз товаров в Россию оставались одними из самых высоких в мире. К примеру, пошлина на ввоз рельсов в Россию была в 4,5 раза выше, чем в Соединенных Штатах. При этом отечественные производители неуклонно повышали цену на свои рельсы и, только когда правительство в 1898 году пригрозило им передать заказы на рельсы за границу, снизили цену на 26%.
"Если бы мы имели возможность пользоваться заграничными рельсами при постройке железных дорог,— писал экономист С. Ковалевский,— то в настоящее время имели бы по крайней мере на 5% больше железных дорог. В России за 12 лет (1884-1895) было потреблено 113 млн пудов рельс, изготовленных на русских заводах. Покупка их в Англии дала бы сбережения в 92 млн руб., а если прибавить к этому только половину всех премий, выданных рельсопрокатным заводам, то переплата будет равна 100 млн руб. На эти деньги могли бы быть выстроены новые 2000 верст железных дорог по 50 000 руб. за версту, которые дали бы заработок населению".
Качество отечественной продукции оставляло желать лучшего: "На Курско-Харьково-Севастопольской железной дороге,— констатировал С. Ковалевский,— употребляются рельсы двух заводов — французского Баро и одного из южнорусских. Рельсы Баро служат по 20 лет, а рельсы русские не выдерживают и 10-летней гарантии".
О качестве изделий для крестьянства говорить и вовсе не приходилось. В 1886 году журнал "Сельский хозяин" так описывал испытание сделанной в России машины для сортировки сельхозпродукции: "При первом повороте колеса (сортировки) оно стало срываться; оказалось, что болты, которыми прикреплены к деревянному бруску подшипники, все раскачались, и гайки с них свободно свинчивались... Но это зло небольшой руки: вооружившись ключом, гвоздями, молотком, пилой и стамеской, мы скоро все наладили, предварительно утвердив станок подпорками, но сито прорвалось, и пришлось обратиться к сортировке "Фруг" (заграничной), служившей уже восемь лет".
Как писали современники, Министерство торговли и промышленности империи было завалено прошениями промышленников и фабрикантов, настаивавших на снижении пошлин на сырье, из которого они производили свой товар, и резком увеличении пошлин на иностранные изделия, аналогичные производимым ими. Многие из них удовлетворялись, однако этот ход вел лишь к стагнации защищенных от конкуренции отраслей производства.
"Зеркальные стекла считаются у нас как бы олицетворением роскоши,— писал промышленник Я. А. Новиков.— Так, зеркало в 4 аршина длины и 2,5 аршина ширины, которое с провозом в Россию стоит 338 франка, обложено пошлиною в 158 руб. золотом, или 632 франка. Русскому потребителю оно обходится, следовательно, в 970 франков, тогда как французскому только в 300, т. е. втрое дешевле... Фабрикантов зеркальных стекол у нас, в России, всего три: один в Лифляндской и два в Рязанской губернии. Все эти господа производят на 500 000 руб. зеркальных стекол в год. Они не могут удовлетворить потребности края, и каждый год Россия выписывает из-за границы на 1 046 000 руб. зеркал. Предположим, что эти фабриканты зарабатывают 30% продажной цены своих продуктов; они, следовательно, получают ежегодно 166 000 руб. чистого барыша".
При этом, естественно, ни один из фабрикантов не был заинтересован ни в расширении производства (ведь тогда пошлины могли исчезнуть, а цены — упасть), ни в удешевлении собственной продукции (ведь отечественный производитель не привык получать прибыль с оборота). Так что ситуация оставалась неизменной многие годы.
Мало того, в отдельных случаях, получив от правительства тарифную защиту, отечественные предприниматели губили целые предприятия и отрасли. Так произошло в черноморском бассейне, где для защиты отечественного перевозчика от конкуренции правительство ввело запрет на перевозки иностранными торговыми судами грузов между российскими черноморскими портами — каботажное плавание. В результате отечественный перевозчик поднял цены на свои услуги настолько, что доставка соли из Евпатории в Одессу на расстояние 143 мили российским судном стала стоить столько же, что и доставка соли из Евпатории в Петербург на расстояние 4600 миль вокруг Европы иностранным пароходом. Правда, возить соль в столицу империи не было нужды так далеко. Так что в результате оказалось выгодным доставлять соль в Одессу из-за границы, а промысел в Евпатории влачил жалкое существование.
Из-за протекционистских мер в 1887-1888 годах на юге России случился топливный кризис. Донбасские промышленники добились введения пошлины на уголь, доставлявшийся из Италии, так что его цена выросла в несколько раз. А сами при этом не могли, да и не хотели расширять собственную добычу угля. И в итоге после распродажи запасов топлива по новой цене множество предприятий обанкротилось, а жители безлесных степных мест мерзли, болели и умирали всю зиму.
Похожая картина наблюдалась и после того, как металлурги добились очередного повышения пошлин на сталь. Цены они, понятно, тут же подняли, и судостроительные верфи и машиностроительные заводы оказались на грани и за гранью банкротства.
Контрабандный путь
В отличие от заводов и мануфактур торговцы и население за десятилетия запретительных пошлин научились ловко обходить возводимые властями препятствия. Еще Тарасенко-Отрешков в 1850-е годы отмечал странность в русской таможенной статистике. По его наблюдениям, пристрастие русских людей к чаю постоянно росло, а таможенные сборы за ввоз чая столь же неуклонно падали. Объяснением этому мог быть только столь же неуклонный рост контрабанды через западную и финляндскую границу.
Таможенные правила Великого княжества Финляндского отличались от общеимперских и потому на границе существовали таможенные посты. Но жители Финляндии прекрасно знали маршруты, по которым товар можно было доставлять в великорусские губернии, прежде всего в Петербург. Да и кроме финского и польского маршрутов существовало еще множество разнообразных способов доставки контрабанды в страну.
"Хотя,— писал Ковалевский,— в настоящее время на борьбу с контрабандой уходит более 7% таможенных доходов, но прекратить ее нет физической возможности: ухищрений, которыми пользуются для беспошлинного ввоза, нельзя и перечесть. Большинство неоплаченных товаров проходит даже через таможню в виде конфискаций и пр. (например, чтобы переслать беспошлинно партию перчаток, поступают так: левые пересылают через одну таможню, а правые через другую, а затем их выкупают, как товар, не имеющий цены)".
Тем же способом попадал в Россию товар, считавшийся самым опасным для отечественных производителей,— сахарин. Это вещество, в 300-500 раз более сладкое, чем сахар, открыли в 1878 году, и поначалу никакой отрицательной реакции сахарин у российских властей, промышленников и ученых не вызывал. Наоборот, в опубликованном в 1888 году отчете о сахарине приводились данные многочисленных медицинских исследованиях, где говорилось: "Сахарин для человека при долгом употреблении совершенно безвреден, даже в таких дозах, которые в 10-20 раз превышают обычные приемы его в качестве сладкого вещества".
Однако после того, как сахарин начали активно применять в пищевых производствах для замены сахара, в русских правящих кругах забеспокоились. Проблема заключалась в том, что сахарные производства, как правило, принадлежали крупным землевладельцам, имевшим возможность выращивать сахарную свеклу на больших площадях. А крупные землевладельцы и были правящей элитой Российской империи. Именно поэтому сахарная промышленность защищалась от иностранной конкуренции самыми высокими таможенными пошлинами. А в годы больших урожаев, дабы не упали цены, казна значительными доплатами сахарозаводчикам стимулировала вывоз сахара в Персию и Турцию, где он продавался во много раз дешевле, чем в России.
Поэтому сахарин вскоре стал восприниматься как опасность существующему государственному строю. Вот только меры борьбы с ним и все запреты на ввоз оказывались малоэффективными. Из Германии, где наладили массовое производство сахарина, его везли в Россию под видом лекарств, паковали в корсеты дам, промышлявших контрабандой, отправляли в Финляндию, где правила ввоза были не столь строги.
Изнемогавшие под напором синтетической сладости сахаропромышленники решили, что нужно бороться не с контрабандистами, а теми, кто использует сахарин. Для производителей пищевых продуктов, использующих зловредное вещество, было пролоббировано введение штрафов. Однако из-за мздоимства полиции нарушители закона отделывались взятками и легким испугом. Не помогла и кампания с участием именитых врачей, объявивших, что сахарин крайне вреден для здоровья.
И тогда в 1909 году вопросом занялось правительство Российской империи. В его решении говорилось: "Хотя опыты, производившиеся с целью выяснения вредоносности или безвредности сахарина для человеческого организма, являются еще далеко не достаточными, нельзя, тем не менее, забывать, что сахарин, будучи в 300-500 раз слаще сахара и распространяясь в количестве нескольких тысяч пудов, вытесняет из народного потребления миллионы пудов столь необходимого для поддержания здоровья населения продукта, как сахар. Это обстоятельство, нежелательное ни в какой стране, имеет особо существенное значение в России, где, как известно, питание низших классов является вообще далеко не достаточным. С другой стороны, сахарин, вытесняя продукт акцизного обложения — сахар, наносит немаловажный ущерб интересам казны, вследствие чего приравнение нарушений закона об искусственных сладких веществах к нарушению интересов фиска, по существу, представляется вполне справедливым. Нельзя при этом упускать из вида и того, что сахарин является почти исключительно предметом ввоза в Россию из-за границы, а при таких условиях распространение его служит поощрением иностранного производства в ущерб отечественной сахарной промышленности. Конечно, наилучшим средством борьбы с искусственными сладкими веществами представлялось бы международное соглашение, устанавливающее общие меры надзора за их приготовлением. К сожалению, однако, такое соглашение трудно достижимо в ближайшем будущем, так как некоторые государства, воспрещая распространение сахарина в своих пределах, в то же время поощряют его производство в качестве продукта для экспорта".
В итоге было введено наказание за использование сахарина, предусматривавшее кроме значительных штрафов еще и до трех месяцев заключения. Но и это не помогало. Контрабанда сахарина, да и то не полностью, прекратилась только в 1914 году после начала войны с Германией.
И эта же война окончательно доказала пагубность системы защиты отечественного производителя. Оставшиеся совершенно без конкуренции и привыкшие жить за счет завышенной прибыли, а не оборота промышленники начали вздувать цены абсолютно на все, доведя страну до глубокого кризиса, а монархию — до краха.