8 августа, в годовщину пятидневной войны в Южной Осетии, президент России Дмитрий Медведев прибыл во Владикавказ, чтобы наградить бойцов воевавшей в прошлом году 58-й армии и встретиться с жителями Южной Осетии. О чем глава комитета "Голос Беслана" Элла Кесаева хотела поговорить с президентом России, выяснил корреспондент "Власти" Заур Фарниев.
Несколько дней назад было принято решение о начале работ по консервации разрушенной после теракта бесланской школы N 1. Но некоторые пострадавшие считают, что ее нужно снести и построить на месте спортзала, где погибло большинство заложников, мемориал или храм.
Решение законсервировать школу — это результат нашего труда. Если школы не будет, то не будет и перспектив объективно расследовать теракт. Изначально власти не хотели сохранять школу, стоял вопрос о строительстве храма, какого-то памятника. Хотя это противоречит закону, который предписывает сохранять вещественные доказательства до конца следствия. Школа является именно таким доказательством. А просьба о строительстве на месте школы храма антирелигиозна и может повлечь за собой межконфессиональный конфликт. Никакая религия не должна иметь здесь превосходства. Бесланская школа должна быть вне религии, вне политики и вне национальности.
Но ведь расследование идет уже пять лет, неужели все вещдоки еще не изучены?
А расследования как такового нет и не было. Это была только видимость расследования. Ну не могут два человека проводить нормальное расследование. А именно такой штат у группы, расследующей теракт. Все это делается для того, чтобы хоть каким-то образом успокаивать людей, говоря им, что следствие идет. Но мы надеемся, что объективное расследование все-таки проведут, потому что на бесланской трагедии нужно учиться предотвращать терроризм и учиться, как нужно спасать заложников. А на Кавказе теракты продолжаются.
А следят ли потерпевшие каким-то образом за ходом следствия? Ведь по закону они имеют на это право.
Это право нарушалось все время, пока идет расследование. Никто нас ни о чем не ставит в известность. Но самым важным вопросом мы все-таки считаем результаты судебно-медицинской экспертизы тел погибших. Эксперты в большинстве случаев заключали, что не смогли выявить причину смерти. Мы консультировались со специалистами, которые однозначно заявили, что документы о причинах смерти составлены просто безграмотно. Все эти документы мы направили в Страсбургский суд вместе с жалобой от имени более 200 пострадавших. То есть это люди, которые прошли через все судебные инстанции России, и такого количества заявителей нет ни под одной жалобой, которую рассматривают в Страсбурге. В этой жалобе мы заявили о нарушении государством наших прав на жизнь, на объективное расследование и на беспристрастное судебное разбирательство. И мы надеемся, что государство будет признано виновным, и оно сделает простые выводы: что теракты надо предотвращать, а если уж допустили, то всеми силами спасать людей, а виновных в них наказывать. Более того, если суд удовлетворит нашу жалобу, то мы будем иметь право на новые рассмотрения этих дел в России.
Вы об этом собирались говорить с Дмитрием Медведевым, который 8 августа прилетел во Владикавказ и к которому вас не пропустили?
И об этом, и о принятии закона о жертвах терактов, которого в России нет в отличие от большинства других стран, и о программах помощи и реабилитации пострадавших.
Таких в Беслане много?
Я знаю, что в администрацию района на сегодня поступило 124 заявления о предоставлении помощи.
Это, наверное, те, кому после теракта были выделены средства на лечение, которые закончились?
Стоп! Во всех цивилизованных странах никто не считает гуманитарную помощь. Скажем, матери погибшего ребенка было выделено государством 100 тыс. руб. на похороны. А все остальное — деньги пенсионеров, служащих, простых людей, в общем, к которым государство не имеет отношения. Это делается везде, но считается крайне неэтичным тыкать в лицо гуманитарной помощью, как это принято у нас, когда чиновники чуть ли не в упрек ставят пострадавшим то, что они получили гуманитарную помощь.
То есть, можно сказать, что помимо денег из гуманитарной помощи государство не тратило денег на реабилитацию пострадавших?
Нет. Нет ни одной государственной программы реабилитации, за исключением программ, организованных зарубежными странами. Более того, здесь, в России, мы платили и продолжаем платить за все, при том что как только кто-то из нас пересекает ее границы, отношение к нам становится совершенно другим. А сколько детей нуждается в помощи! Они все в болячках из-за пережитого стресса. Их надо лечить, как и их матерей. Власть единственное что делает — выделяет иногда путевки в санаторий. Но это же не лечение. А про то, что где-то государство помогает проводить операции и предоставляет места в больнице, мы не слышали. Если это и делают, то очень тайно. Мало того, сейчас врачи стали называть приобретенные детьми во время теракта болезни приобретенными с рождения. Моей дочери Зарине был поставлен диагноз уменьшение почки, и проводивший обследование врач заявил, что это у нее врожденное, хотя у меня сохранились все документы с самого ее рождения, где говорится, что с почками у нее все нормально. И детей с таким диагнозом очень много. Правда, теперь их болезни почему-то вдруг стали "врожденными". Это очень похоже на "Норд-Ост", когда Путин сказал, что те, кто там погиб, умерли от своих болезней.
А почему не получилось поговорить обо всем этом с Дмитрием Медведевым?
Да мы даже не столько поговорить хотели, сколько просто передать ему короткое обращение, в котором просили установить в законодательном порядке статус жертвы теракта и поспособствовать объективному расследованию. Не получилось. Его охранники скрутили меня, заломив руки за спину, один из них расцарапал мне лицо. Я им кричу: забирайте все, только пустите меня к нему с письмом! Не помогло. Отпустили, только когда услышали по рации, что он уже подъезжает. Тогда тот, который меня крутил, говорит: "Выбежите на дорогу — будем стрелять по ногам". Если честно, мы думали, что даже если нас не пустят к президенту, то по крайней мере передадут письмо. Но такой реакции мы не ожидали. Мы, женщины, у которых погибли близкие, хотели донести свое мнение до гаранта Конституции, и нам непонятно, почему его так от нас оградили?