Я так и не узнал, о чем думают дети, которых некому защитить.
У врачей пересмена. Сижу под рентген-кабинетом, жду.
Пожилая уборщица, наваливаясь всем телом, толкает перед собой поломоечную машину, шумную и тяжелую. Машина похожа на вырезанный и запаянный с торцов отсек подводной лодки. Зовет куда-то себе под мышку:
— Андрейка!
Андрейка прибегает из дальнего конца коридора, становится перед обрубком подлодки, которым командует его бабушка, и так шествует перед ним, высоко поднимая колени. В кого он играет, угадать трудно. Может быть, аппарат для него похож на танк. И тогда он — офицер, марширующий на параде во главе танковой колонны.
Примерно через час, когда я, уже после рентгена, поднимаюсь на восьмой этаж, где должен дождаться врача, застаю переполох, главным героем которого стал Андрейка.
Он ощипал цветок. Ярко-красные лепестки разбросаны по полу.
— Варвар! — кричит ему доктор в белом халате, крупная женщина средних лет.— Дикарь! Ты зачем цветок такой красивый оборвал? Руки бы тебе оборвать за это! Вот взять и оборвать тебе руки за это! Вот жук! Стоит он, смотрит! Чего смотришь?!
Доктор не на шутку рассержена. К слову, цветок на довольно пышном кусте, торчащем из кадки в углу вестибюля, был единственный. Аленький цветочек и сгрызший его жук-вредитель. Скоро к доктору присоединяется ее коллега. К вышесказанному она добавляет "псих малолетний" и "всыпать, чтоб дошло".
Андрейка стоит молча, приоткрыв рот, слушает взрослых. Об его глуповатое молчание все ругательства рассыпаются, не причиняя ему, кажется, никакого вреда,— это явно злит женщин. Как только они уходят, из-за двери, ведущей к пожарной лестнице, озираясь, выходит бабушка Андрейки. Быстро подбирает лепестки с пола. Похоже, пока внука распекали за цветок, она пряталась.
Не говоря ни слова, бабушка берет Андрея за ухо и тащит в бытовку.
— Ты зачем цветок оборвал? — доносится оттуда сдавленный бабушкин шепот.— Зачем, говорю, цветок оборвал?
Андрейка молчит. Слышно сопение и какая-то возня — бабушка наказывает внука, приговаривая:
— Цве-ток! Цве-ток!
В какой-то момент он все-таки ойкает и выскакивает в коридор. Его уши и левая щека красны, как лепестки оборванного им цветка. Бабушка следом. Андрей ныряет на пожарную лестницу и тут же показывается обратно, сжимая в руках коротенькую швабру.
— Убью тебя! — говорит он строго, копьем наставив швабру на бабушку.— Ясно? Убью!
Азарт экзекуции не покинул ее, она бы не прочь потрепать Андрейку еще. Но швабра мешает подойти.
— Тьфу, мерзавец! — плюет бабушка себе под ноги и уходит.
Андрейка убирает швабру за дверь и возвращается в вестибюль, где сижу я. Трет уши и щеку. Глаза у него сухие. Кажется, обида уже оставила его. С ходу — как только обидчик оставил его в покое. Эх, мне бы так... В другом углу вестибюля растут еще какие-то зеленые, в салатных разводах "языки". Наверное, в последнее время их забывают поливать. Самые длинные листья сникли. Андрей берет два, поднимает кверху. Конечно, они не стоят, клонятся обратно.
— Они не будут стоять,— говорю я Андрейке.
Он смотрит на меня взглядом без взгляда — так усталые взрослые смотрят в пустоту.
— Видишь, падают. Я же говорил.
Он молчит. Пробует вставить один лист в желоб другого.
— Или ты что-то другое затеял? Хочешь переплести их?
Я пробую и так и сяк его разговорить — Андрей игнорирует меня.
— Андрюша, хочешь жвачку?
Попытка взятки тоже проваливается — мальчик и бровью не повел.
— Помочь тебе? Ты чего задумал-то?
Не будет он со мной говорить. Этот не из тех, домашних и ухоженных, которые охотно откликаются на предложение взрослых поиграть. У него — свои игры. Молчаливые, сосредоточенные — и понять их вот так, с ходу, уже не получится. Может, и тот цветок тронул его своей красотой, но как распорядиться этим чувством, Андрейка не знает. Вот и оборвал лепестки. Говорят, акулы чаще кусают купальщиков не от голода, а из любопытства: кусая, они исследуют объект.
— Мой сын в твоем возрасте шишки любил собирать. Ты собираешь шишки?
Нет, не достучаться. Может, и был шанс, да я им не воспользовался. Нужно было заступиться за Андрейку, когда врачицы кричали на него дуэтом, тогда, глядишь, и удостоился бы.
Есть ли в твоей жизни, Андрейка, взрослые, которые заступались бы за тебя даже тогда, когда ты категорически не прав и кругом виноват? Хотя бы один? Потому что и у самих взрослых ведь должны быть такие заступники. Хотя бы один, самый близкий и важный человек.