Если ареал обитания сократить с одной шестой суши до шести соток, все страхи, надежды и социальные коды народа окажутся прямо под носом — и расцветут, как махровые маки в моем садоводстве под Питером.
Взгляд с крыльца: без признаков цивилизации
В нашей семье с начала мая и по октябрь — дачный сезон. Это значит, мы с женой каждую пятницу набиваем багажник продуктами и едем за 130 километров под Выборг, где среди лесов затеряно садоводство, в котором с весны по осень ведет натуральное хозяйство моя теща Марь Николавна.
Меня больше чем на выходные не хватает. Перебои с электричеством — обычная вещь. Ни канализации, ни газа, ни водопровода (не считая огородного, с мутной желтой водой из ручья). Именно здесь я легко верю в страшилку, рассказанную знакомым силовиком: что "Газпром" де-факто — банкрот. Поскольку зарубежные покупатели у него тают на глазах (это правда, поставки газа в Европу сократились на 38 процентов, там теперь покупают норвежский газ), а внутренний потребитель отсутствует.
Однако моя теща — невероятно легкий человек. То есть неизменная солнечность, с которой она катится пушинкой по жизни, заставляет ее, не замечая, преодолевать обстоятельства, которые другому человеку, критично и рационально мыслящему, кажутся непереносимыми. И это делает ее очень русской, то есть искренне живущей одним днем. Однако я был бы слеп, если бы не видел, что эта русская легкость принятия судьбы есть оборотная сторона ее столь же искреннего эгоизма.
Взгляд из теплицы: делай, как мы
"Мне поставили парник",— звонит по сотовому в город теща.
Прекрасно.
На шести сотках у нее штук пять тепличек и парничков, каждый год убедительно доказывающих, что помидоры в этих широтах могут быть только зелеными, превращая овощеводство из промысла в забаву.
Но вот мы подъезжаем к участку и застываем.
Перед покосившейся дачкой вырос — ну как бы поточнее сказать? — тепличный храм. Напоминающий лондонский Хрустальный дворец, построенный для Всемирной выставки 1851 года.
Алюминиевый каркас. Ребристый пластик. Три огромные секции.
— О господи, это ж, наверное, тысяч десять стоило? Или даже пятнадцать?
— Да ладно тебе! За десять тысяч сейчас даже конуру не купишь! Я тридцать тысяч отдала, выгодно, со скидкой! У вас денег не брала — всю зиму копила!
Мы с женой столбенеем вторично. Тридцать тысяч — даже для нас сумма серьезная. Поверить, что теща могла ее накопить (с мизерной пенсией!), невозможно. Значит, залезла в долги или другим каким способом извернулась.
Вечером идем гулять по поселку — и начинаем хохотать, соображая, в чем дело. Ровно такие же замки-теплицы выросли на каждом втором участке (а на одном участке сразу три!)
То есть механизм процесса понятен: Марь Николавна из кожи вон вылезет, но сделает так, как сделала Ольга Сергевна, которая не может допустить, чтобы было хуже, чем у Татьяны Семенны, а та увидела, что теплицу начал строить Михаил Ервандыч...
Деньги (а также простейшая калькуляция, сравнивающая цену помидоров со стоимостью теплицы) — они вторичны. Главное, "чтобы все, как у людей".
Взгляд из травмпункта: само рассосется
В прошлом сезоне теща повредила руку, упав с одной из лавочек, воткнутых там и сям в огороде. Рука болела, теща проконсультировалась по телефону с сестрой (тоже пенсионеркой) и решила: пустяки, дело житейское, само пройдет!
Когда мы появились на даче, тещина рука превратилась в опухоль. Мы ужаснулись — и едва не силком повезли жертву скамейки в Выборг, в травматологию, где ей был сделан рентген и наложен гипс. Я же, томясь в коридоре, разглядывал окружающих.
Больше всех впечатлил прилично одетый мужчина с багровым лицом: его укусила змея. Мужчине было действительно худо, но его жена охотно рассказала, что он нашел в лесу гадюку и, вспомнив рассказы соседа о целительных свойствах заспиртованных змей при лечении поясницы, принес гадину в дом, где попытался засунуть пресмыкающееся в емкость с водкой. В итоге получил несимметричный ответ.
История была совершенно невероятной, но совершенно по-российски типичной. И вот тут — в приемном покое выборгской районной больницы — я постиг наконец непостижимую тайну русской души. Тайна эта состоит в прекрасном пренебрежении жизнью — хоть своей, хоть чужой.
Потому что в странах, где ценность жизни крайне высока, никаких тайн души нет. Там тайну составляют приготовление кролика в горчичном соусе, или пошив приталенного пиджака, или расчет передаточных чисел трансмиссии, причем цена жизни придает этим низменным благам вполне возвышенный смысл.
А русская душа потому и загадочна, что летит себе по эмпиреям, лишенная балласта в виде тела. И никто не знает, куда ее на ветру занесет — то ли прогнившие скамейки ценностью объявить, то ли страну с дурными дорогами признать поднявшейся с колен великой державой, то ли ревматизм лечить посредством гадюк.
Если жизнь ничего не стоит, разницы между гадюками и величием нет.
Взгляд со второго этажа: на чужую страну
Есть вещи, которые в отечественной системе смыслов никакой логикой не объяснить. Скажем, Гончаров любовно прописывал Штольца и был брезглив по отношению к Обломову — но национальный герой у нас именно Обломов, а не Штольц.
Никакие реформы, тектонические сдвиги, революции, войны, даже отмена крепостного права — ничего судьбоносного к сущностным сдвигам в отечественной жизни не приводило: всюду так же полно дураков и всюду так же дурны дороги, как и при Пушкине; все перед начальниками стелются, а попав в начальники — хамят. Стоит чуть отъехать от любого большого города — все та же "Россия, нищая Россия", по которой Блок слезу проливал. С теми же "избами темными". Ну разве что крышу кроют не соломой, а каким-нибудь ондулином. А ведь тут же, рядом, у соседних финнов — совсем другая жизнь. Даже под ондулином домики чистенькие, уютные, идеально вписанные в природу. И без заборов. Ну почему у нас, строя дом на природе, начинают от нее тут же отгораживаться забором?
Потом я понял.
Дело было в обед, когда Марь Николавна непременно смотрит телевизор, а в обед по выходным телевизор транслирует либо дивертисмент с Петросяном и "Вся жизнь впереди!" (по Первому), либо изнасилования с расчлененкой (по НТВ). Ну и когда мы с женой завели очередной разговор, что это не телевизор, а средство превращения людей в идиотов (теща махала рукой: мы мешали ей это средство потреблять), наш ребенок вдруг сказал:
— Отстаньте от бабушки! Это вообще не ваша страна. Это бабушкина страна. А вы здесь прав ни на что не имеете...
Мы прикусили языки. И не потому, что садоводство действительно записано на тещу. Причина куда глубже.
Дело в том, что наша временная ниша в садоводчестве — это комнатка на втором этаже, где мы сделали ремонтик в милом европейском стиле и даже биоунитаз поставили — в качестве основного удобства. Но этот наш второй этаж ни с первым, ни с реальной жизнью вокруг никак не связан. И это отсутствие связи не ограничивается тещиными шестью сотками.
У нас, если вы еще не поняли, существуют две страны в одной. Они обе расположились на одних и тех же захваченных и загаженных землях, просто на разных этажах. Эта сцепка, этот симбиоз и не дает России никак измениться.
Что будет, когда вешние воды подмоют общий фундамент, не знаю.