Что будет, если гигантов советского ВПК разом подставить всем ветрам мирового рынка? Если колхозы распустить, расходы бюджета не выпускать за рамки доходов, а все налоговые ставки заморозить? Если Центробанк не будет давать кредиты правительству? Если "малую приватизацию" завершить за два года? А еще отменить пошлины на импорт? И объявить программу сближения с ЕС — и педантично ее выполнять? Если позволить предпринимателям увольнять работников лишь из-за "утраты доверия"? Если — вот где ересь! — резиденцию главы государства разместить на опушке в городском парке, не окружив даже зеленой изгородью? Простое любопытство, а также подозрение, что результаты проведенного исследования на месте могут оказаться еще интереснее, побудили политологов МАРИНУ и ВИКТОРА КАЛАШНИКОВЫХ взглянуть на происходящее за рекой Нарва, в стране под названием Эстония, с близкого расстояния.
Каждый эстонец знает пределы своего маневра
Всякий житель этой маленькой балтийской страны усвоил несколько цифр, вокруг которых вращаются карьера и быт: DM1 = 8 EEK (эстонских крон); ставка подоходного налога для частных лиц и на прибыль предприятий — 26%; налог с оборота — 18%; после приватизации предприятие обязано сохранить не менее 70% персонала; за 1 год трудового стажа в 1949-1990 годах положен бесплатно 1 кв. м приватизируемой жилплощади. Еще все помнят, что 20 июня 1992 года каждому выдали по 150 крон, что знаменовало старт в новую финансовую реальность. Таков статистический минимум, который усвоен буквально во всех регионах людьми разных поколений, социальных групп и национальностей. Для тех же, кто действует в более широком масштабе, набор рамочных констант и переменных тоже не очень широк. Внешнеторговые тарифы касаются лишь импортеров спиртного и автомобилей. Лицензий на экспорт нет. Субсидии государство не выдает никому, даже аграриям. Банк Эстонии не дает кредитов ни правительству, ни частным фирмам. Зато полностью обеспечивает крону золотовалютными резервами и неограниченно меняет двум десяткам комбанков марку на крону. Эстонская финансовая система, как выразился премьер Тийт Вяхи, "в хорошем смысле примитивна". Над возможными дискуссиями по указанным вопросам тяжелым спудом лежит стратегический принцип: баланс бюджета и по закону, и по благоволению международных финорганизаций всегда равен нулю. 80% предприятий уже перешли к частным владельцам в ходе открытых международных аукционов. На очереди — почти все остальные, а затем и транспорт, энергетика, связь.
Вопрос "что мы строим?", если бы им кто-нибудь задался, считался бы в Эстонии риторическим. Детализированные проекции будущего никого не прельщают. Но и сказать, что центральная администрация вместе с предпринимателями зациклились на cash flow, тоже нельзя. Реальным, на каждом шагу очевидным фактором является сумма идейных и, если угодно, культурологических установок (образ жизни и прочее). При этом "эстонскую идею" никто специально не разрабатывал и не внедрял. Просто ее сохранили в предыдущие десятилетия, теперь она по мере возможности самореализуется наравне, скажем, с идеей финской или датской. Именно в этой плоскости пока что действует решающий консенсус среди этнически эстонской и примкнувшей к ним неэстонской части населения. И именно здесь проходит резкое размежевание с остальными.
Статистический оксюморон
Количественные результаты эстонских реформ, отраженные в правительственных и международных источниках, поначалу воспринимаются как победный аккорд. После шокового обвала в 1992-1993 годах ВВП уже в 1994 году вновь пошел в гору. В 1995 году ожидают его прирост на 5%, в 1996 — на 6%. Инфляционный беспредел, наблюдавшийся в 1992 году, на следующий же год был подавлен. В 1994 году индекс потребительских цен упал до 47%, в 1995 году, как утверждается, снизится вдвое, а затем — еще вдвое. Золотовалютные резервы выросли с 1,5 млрд крон в 1992-м до 6 млрд в текущем году. Официальная безработица (лица, получающие пособия) установилась на уровне 5%. Вовсю заработал частный сектор, который в 1994 году инвестировал в эстонскую экономику 3,2 млрд крон, а государство — 2,4 млрд.
Эстонию ставят в пример не только ревнивым балтийским соседям, но и прочим "новым демократиям". Свои дифирамбы ей пропели МВФ, МБРР, ЕБРР, а также солисты Андерс Ослунд и Джеффри Сакс, небезызвестные в России. Под этот хор в страну текут кредиты и помощь, достигшие примерно пятой части всего бюджета. Главное — привлечь иностранных инвесторов. От них в бюрократическом плане требуется лишь зарегистрироваться у местных властей. Земля под иностранными предприятиями может приобретаться в собственность, прибыль репатриируется свободно. Это срабатывает. Приток инвестиций на душу населения раз в 20-25 интенсивнее, чем в Россию, половина их идет в основной капитал предприятий. В этом году открылась фондовая биржа, и поступление средств должно увеличиться.
Не так давно, в дополнение к Финляндии, России, Швеции и ФРГ, появились инвесторы из Пакистана, Сингапура, Индии, Египта. Посчитав Эстонию хорошим плацдармом для проникновения в ЕС и, видимо, получив на сей счет определенные заверения, они начали вкладывать главным образом в текстильную промышленность. Сингапурская фирма "Толарам" в феврале 1995 года приобрела "Балтийскую мануфактуру" и преобразовала ее в "Балтекс 2000". Продукция почти полностью экспортируется в ЕС. Она же купила эстонскую "Кехра лабер", переименовав в "Хорицон". В Пярнусском уезде пакистанской фирме продали чулочную фабрику, ожидая дивидендов в виде рабочих мест, но что-то не сложилось и фабрика хиреет.
В то же время сотрудники Эстонского департамента статистики, видимо, еще не возымевшие вкус к отчетности для МВФ, утверждают несколько иное. По их расчетам, в 1994 году продолжался спад, который, возможно, не завершился и поныне. Они с откровенным подозрением относятся к бурно фонтанирующим показателям роста сферы услуг (местные монетаристы утверждают, что их доля в национальном потреблении за годы реформ возросла примерно втрое), особенно финансовых. Такой консерватизм подразумевает также более низкую и выгодную точку старта для деятельности нового "правительства прагматиков" Тийта Вяхи, пришедшего к власти в марте 1995 г. Итак, есть две системы расчетов, каждая из которых предлагает свою версию постсоветской экономической истории страны. Хотя на объеме международных кредитов, уже отпущенных под приведенные выше образцово-показательные цифры, это вряд ли скажется. Да и что спорить о долях процентов, если теневой сектор охватывает более пятой части экономики. Велики объемы контрабанды. Некоторые крупные предприятия на Северо-Востоке лишь условно можно считать охваченными системой статучета.
Реально сегодня в промышленности продолжается спад (в 1994 году — около 10%). Судя по динамике, больше шансов на будущее имеют текстильная, бумажная и пищевая отрасли, которые и определят общий промышленный профиль республики, если только крупные зарубежные инвесторы не внесут свои коррективы. Нынешняя гипертрофия деревообработки, скорее всего, рассосется по мере неизбежного снижения интенсивности вырубки лесов. Имеющийся машиностроительный комплекс вытеснен в аутсайдеры. Все это делает весьма сомнительными расхожие параллели со странами, обладающими достаточно представительной производственно-технологической базой. Эстония явно претендует на место в группе стран (в том числе весьма почтенных), живущих прежде всего быстрым и все усложняющимся прокручиванием денег в сфере услуг, на которую приходится уже больше половины ВВП. Это — тоже модель развития, хотя и рискованная. В Приватизационном агентстве говорят, что Эстония сможет довольно плавно развиваться в нынешнем русле еще года два. Если к тому времени не удастся привлечь крупные перспективные зарубежные инвестиции, а также сократить непрерывно растущий торговый дефицит, то придется посягнуть на святая святых — курс кроны к марке, устанавливаемый как главное правило игры спецрешением парламента и подлежащий изменению только им.
"Парламентская неприкосновенность" кроны, выносящая ее за рамки текущих политических дебатов, грозит, вместе с тем, обернуться серьезными конфликтами, когда все же придется заняться этой темой. Эффект от введения нового числа "пи" эстонской экономики может оказаться всеохватывающим и непредсказуемым. Некоторые местные специалисты не исключают в этом случае изменения характера и структуры всего существующего режима.
Оптимизма больше, чем в Италии
Бессмысленно спорить с тем, что уровень жизни в Эстонии по многим показателям за последние годы рванул вперед. Европейский стандарт, обычно уместно дополняемый характерным эстонским дизайном, упорно распространяется во все сферы, а не держит оборону в нескольких многозвездочных заведениях, как прежде. Беззастенчивый "чес" клиента, халтура и подтасовки встречаются уже не на каждом шагу. Если только не шагнуть в поезд "Эстония" сообщения Таллинн--Москва, считающийся в руководстве Эстонских железных дорог неприоритетным, а посему укомплектованный вагонами со сломанными кондиционерами и окнами, неукрепленными полками и ненавязчивым "чайным сервисом". Солидное лицо из Интерпола, совершавшее путешествие незадолго до нас, получило за свои мучения полную компенсацию. Но после этого комфортабельные вагоны на этом направлении все равно не появились.
Благосостояние жителей Эстонии меняется примерно по той же схеме, что и в других "новых демократиях". Неизбежная на этом этапе напряженность в обществе не переходит критической черты. Негативные реакции гасятся зримым улучшением быта. Среднедушевой денежный доход за вычетом налогов, по европейским меркам, мал (1200 крон в месяц), но за три последних года он вырос более чем вдвое. Минимальная зарплата — 850 крон. Число бедных (меньше 300 крон в месяц) за прошлый год увеличилось на 10%. 7 жителей Таллинна декларировали в 1994 году доход более 1 млн крон.
Цены на продовольствие и ширпотреб заметно ниже московских. Стоимость 1 кв. м жилплощади в Таллинне с 1994 года успела удвоиться, но достигла лишь $200-300. Лучший офис в центре города не обойдется дороже $20 за 1 метр в месяц. Количество личных автомобилей с 1990 года выросло в полтора раза. Вдвое только за последний год увеличилось число мобильных телефонов. Большинство населения, судя по всему, воспринимает происходящее как позитивный и, главное, безальтернативный процесс. Вездесущий Институт Гэллапа установил, что по "уровню оптимизма" ("в 1995 году будем жить лучше, чем в 1994-м") Эстония занимает среди всех европейских стран почетное 6-е место — после Финляндии и перед Италией.
Реально, правда, существует и другая динамика. Быстро растет число убийств, самоубийств, алкогольных отравлений и психозов. В среднем сегодня каждый из 100 жителей рискует стать жертвой одного из этих зол. Ломка уклада жизни нередко ломает и сами конкретные жизни в когда-то размеренно-неторопливой ЭССР. Наименее стойкими оказываются мужчины в возрасте 45-54 лет, среди которых наиболее распространены случаи самоубийств, за ними следуют мужчины 35-44 лет. (Между прочим, до конца 80-х годов количество названных болезненных социальных феноменов неуклонно шло на убыль.) Не выдерживает и семья. В 1995 году количество разводов сравнялось с числом заключаемых браков.
В Эстонии самая высокая преступность в Балтии. Эстонские преступники активнее, чем в среднем по Европе, во всех областях, а особенно в мошенничестве. Правда, они заметно отстали в области изнасилований и угонов автомобилей. Раскрываемость же преступлений из рук вон плоха — 22%. Что касается безработицы, то в Таллинне ее практически нет. Однако на остальной территории страны без работы каждый седьмой--десятый из желающих ее иметь. В Нарве эта доля раза в два больше. Ну и кто осмелится утверждать, что социализм в Эстонии был абсолютно всем плох? Хотя оптимизма было меньше.
Реформы требуют жертв
"Надо было не так" — такие стенания слышны повсеместно от представителей эстонского аграрного сектора. Он, пожалуй, принял на себя главный удар реформ. Без российских рынков, дешевых удобрений и техники, а также из-за первоначального радикально-антиколхозного "взять и поделить!" сельское хозяйство оказалось фактически подорванным, и перспектив выхода из этой ситуации пока не видно. Совхозы и колхозы распались на низкотоварные, иногда нежизнеспособные фермы вокруг хуторов. Некоторые из них, успев потерять самых ценных работников, сегодня начинают объединяться в подобия кооперативов, пытаются совместно восстанавливать и вновь налаживать столь трудоемкий и труднопредсказуемый аграрный цикл.
Тем временем Эстонию заполонило продовольствие из Европы, более дешевое, чем местное. В 1994 году его импорт впервые превысил вывоз отечественной продукции. Объем собственного производства и самообеспеченность страны по сравнению с 1990 годом упали более чем вдвое. Снизились производительность и продуктивность почти по всем секторам. Количество вносимых минеральных удобрений сократилось раз в пять, во многих районах об этой роскоши вообще забыли. Новые инвестиции ничтожны. Фактически на селе в Эстонии сегодня идет проедание накопленного за "колхозные" годы. К примеру, за годы реформ съели половину поголовья свиней. Доживает свой век сельхозтехника — кое-где в хозяйствах еще работают "Ивановец" и "Кировец", но ремонтировать их уже сложно. Новую технику из Европы могут позволить себе единицы и в единицах.
Конечно, во многих местах встречаются кунштюки изворотливости, вроде открытия автосервиса и даже небольших бензозаправок придорожными хуторянами. Но непонятно, что смогло бы сдержать процесс деградации основного производства, кроме энергичных контрмер центральных властей (прежде всего в области сбыта) и значительных инвестиций. А пока, договорившись между собой и строго удерживая ножницы закупочных и продажных цен, всевластные перерабатывающие комбинаты тяжелой запрудой легли на пути селян к рынку.
Тем временем из Австралии и Канады наезжают старушки, с западным педантизмом отстаивающие, а затем и изымающие у своих "освобожденных от советского ига" соплеменников пашни и пастбища. Со старушками, а иногда и их внуками приходится договариваться, мягко выпроваживая обратно за океан к месту получения реституированной арендной платы. Иначе эстонское сельское хозяйство окончательно "зависнет". Уже сегодня многие хозяйства не имеют ни клочка своей земли — зато у нее есть свои или зарубежные собственники. Абсурдность ситуации приобретает зловещий оттенок, когда руководители новой волны и радикальные политики говорят, что, дескать, 30% занятых на селе — слишком много, довольно и 5%, как в Европе. Тогда и упорядочить земельную собственность будет проще.
Но ведь сельскохозяйственные районы почти насквозь эстонские по нацсоставу. Здесь национальные почва и корень, бывший рубеж сопротивления "чуждому укладу". Дойдет дело до указанных 5% — изменится нечто большее, чем просто структура занятости. Сами крестьяне считают, что остановить этот процесс может легальный путь на рынок в Россию, закрытый ныне двойными тарифами. А пока им помогают продержаться сыр и сметана, уходящие в Россию нелегально.
Поток финнов не иссякает
Видная с таллиннской телебашни противоположная сторона Финского залива долгое время манила и раздражала эстонцев своей близостью и недосягаемостью. Сегодня они быстро перешли от эйфории первых месяцев свободного доступа на паром к иным эмоциям. Характерным становится легкое брюзжание по поводу вынужденного интенсивного общения у себя дома с северными соседями, коих в Эстонии в шутку окрестили "лосями". Образ суомилайнена как завсегдатая рынков и магазинов спиртного, похоже, постепенно затмевает в глазах местных жителей иные клише советского периода. В Таллинне уже поговаривают о создании клуба "Я не был в Финляндии". Действительно, перед этим трудно устоять: круиз на пароме стоит всего 75 крон, что дешевле автобусной поездки из Таллинна в Тарту — 80 крон.
Тем не менее участие Финляндии в формировании хозяйственной начинки Эстонии в ближайшее время останется решающим. Это главный экспортер, импортер, инвестор и, с большим отрывом, — основной поставщик туристов. От таллиннских достопримечательностей и торговых точек близкие по духу финны перешли к освоению все новых эстонских городов и весей, становясь важнейшим источником средств к существованию. В год лишь в качестве организованных туристов Эстонию посещают 20 млн финнов (треть всех зарубежных гостей), многие из которых оставляют здесь в сутки месячный доход рядового эстонца. Средняя стоимость суточного пакета услуг в комфортабельном санатории в Пярну — $20-30. Тяга стареющих финнов из числа немиллионеров сюда не иссякнет, ибо за день отдыха вместе с процедурами они платят столько, сколько за один сеанс массажа у себя дома. Пока сохранится преимущество в соотношении "цена--сервис", эстонцам гарантирован спасительный симбиоз.
А немцы вроде бы совершенно ни при чем
В посольстве ФРГ, занявшем позицию на одном из этажей эстонского МИД, на вопрос о привязке кроны к немецкой марке заверили, что германской инициативы в этом нет. Более того, эстонцам, приезжавшим в 1992 году за советом в Бундесбанк, рекомендовали воздержаться от такой схемы, поскольку для неокрепшей экономики она, несомненно, сулила бы немалые риски. Вообще, по словам дипломатов, немцы в эстонских делах на вторых ролях. Другое дело — финны, шведы, русские...
Действительно, кроме "Рургаза", который, думается, лишь на какой-то возможный случай приобрел 14,67% акций "Ээстигаза", никто из грандов ФРГ в Эстонии пока серьезно о себе не заявлял. Рынок узковат. Неясно, чем может компенсироваться ответственность, вытекающая из вольного или невольного контроля со стороны немцев над нервными узлами эстонской экономики. Самые ординарные манипуляции финансово-кредитными рычагами в ФРГ способны через валютный канал напрямую вызывать или гасить в Эстонии конъюнктурные, а то и структурные изменения. Текущая деятельность Банка Эстонии и комбанков через целый ряд механизмов завязана именно на германские финансовые институты.
Столп эстонских реформ — Приватизационное агентство — это уменьшенная копия Попечительского общества ФРГ, проведшего железной рукой приватизацию в землях экс-ГДР. В этом агентстве — самая многочисленная из имеющихся групп советников из ФРГ (говорят, в Эстонии некоторые из германских приватизаторов пытаются довести до логического конца то, что разные обстоятельства помешали им сделать в восточных землях). Присутствуют они и в дюжине других ведомств. В результате немцы, более других причастные к становлению в Эстонии новых экономических механизмов, как на ладони видят реальное состояние и ценность каждого хозяйственного объекта.
Немецкие нормы брались за образец при реформе эстонской правовой системы и законодательства. В Германии проходили многомесячный тренинг многие кадры, включая нового премьер-министра. Какой-нибудь карликовый, а главное, бесперспективный рынок вряд ли был бы достоин такого внимания.
От переходной экономики к "транзитной"
Скорее всего в эстонской модели промышленная часть будет нанизываться на транзитные функции, в пользу которых смещается акцент экономической стратегии. Для обеспечения этой роли созданы специальные госинституты, в частности — Комиссия по транзиту, которую возглавил премьер Тийт Вяхи. Уже сегодня транзит составляет 80% железнодорожных перевозок и 60% оборота портов. Можно дискутировать, хороша или плоха такая модель. Но эксперимент уже идет.
Эстонская инфраструктура рассматривается как будущий компонент широкомасштабной системы коммуникаций ЕС. В ней перекрещиваются важные оси Север--Юг и Восток--Запад. Поэтому проекты получают щедрую поддержку международных финансовых организаций. Одними из первых в Эстонию прибыли японцы, которые уже не один год присматривались к происходящему. Прежде всего объектом их внимания стал порт Муугу, бывший Новоталлиннский, гордость советско-финского инженерного искусства. Эксперты банка "Сумитомо" разработали проект и скоординировали участие ЕБРР, ЕИБ, МБРР и Кувейтского фонда арабского экономического развития, которые выделяют 80% расходов на развитие порта. Руководство Муугу и всего портового комплекса — госпредприятия "Таллинна садам" - вместе с тем считает, что "российские инвестиции были бы предпочтительнее".
Муугу — самый глубокий, практически незамерзающий порт в Балтии (практически нет ограничений по глубинам и ледовой обстановке). Его положение на перекрестке путей и интересов, размеры и техническая оснащенность снискали ему репутацию "Роттердама СНГ", весьма насторожив конкурентов в Европе и вызвав интерес у потенциальных клиентов, например, Германии. Муугу — ключевое звено инфраструктуры, которая обеспечивает связи по линии Восток--Запад. В докладе "Сумитомо" о перспективах Муугу делается ставка на его хинтерланд, простирающийся до Средней Азии. Еще одним его достоинством является директор Анатолий Канаев, возглавлявший порт последние 10 лет и сумевший быстро и гибко перестроиться в новых условиях. Новоталлиннский порт строился с ориентацией на импорт зерна и цитрусовых. Сейчас он работает в обе стороны и по широкой номенклатуре товаров. В 1994 году Россия экспортировала через Муугу 2,4 млн т зерна, в 1995 году Узбекистан закупает 22,5 млн т зерна, которое пройдет через терминалы Муугу. В целом его грузооборот в 1994 году составил 6,408 млн т, причем 90% — транзитные перевозки Восток--Запад. Появился целый ряд новых потоков: лес (объявлен валютным запасом Эстонии), торф, нефтепродукты, металлы. Вместе с зерном они составляют основную номенклатуру транзита.
Муугу опережает своих конкурентов не только по естественным параметрам. Специалисты признают, что в нем выше сохранность грузов, чем в Риге и Санкт-Петербурге. Поэтому в последнее время, несмотря на высокие таможенные тарифы, через него пошла часть потока автомобилей, прежде целиком проходившего через Ригу и Санкт-Петербург.
Основной экспорт идет из России, и такое соотношение, по всей видимости, сохранится в будущем. В Муугу строятся новые терминалы по перегрузке жидких химикатов, при этом особая важность транзита для экономики заставила утихнуть даже "зеленых". Существует проект порта Силламяэ для реэкспорта нефтепродуктов из России. Но он пока тормозится властями. Кроме прочего, устремленность проектов развития транзита на Восток подчеркивается и тем, что в настоящее время успешно продвигаются переговоры с ЕБРР о строительстве нового автомобильного моста через Нарву, но при условии, что Россия построит или оплатит половину проекта.
По предварительным данным, в 1995 году поток транзитных грузов через порты Эстонии сократился и составил в первом полугодии 66% от общего количества грузов — при 73% за аналогичный период 1994 года. Однако гендиректор "Таллинна садам" Энн Сарап склонен считать, что это явление временное. Он уверяет, что привлечь дополнительно 3-5 млн т грузов при обещанной поддержке — не проблема. Кроме того, Муугу-порт зарабатывает достаточно на частичные инвестиции в собственное развитие, которые должны составить 20% всех средств.
Таллиннский пассажирский порт успешно конкурирует с Хельсинки в плане сервиса. По оценкам его директора Марта Месипуу, в 1995 году пассажирооборот составит около 3 млн человек (1991 год — 800 тыс. чел.), но порт способен пропустить и 5 млн. Причем на свое развитие он тоже зарабатывает достаточно, от государства никаких средств не получает. Все работы и сервис приватизированы, государственной остается лишь инфраструктура.
Главным препятствием для грузового и пассажирского портов и слабым звеном во всем транзитном комплексе в данный момент являются никуда не годные, требующие реконструкции железные дороги и таможни, а также политика, в частности, отсутствие договора о режиме наибольшего благоприятствования в торговле с Россией и, как следствие, — двойные тарифы. К примеру, на российско-финской границе поезд стоит 20 мин., на российско-эстонской — 1,5 часа. Пропускная способность таможни в Иван-городе — 12 поездов в сутки. Эстония перешла на правила ЕС: проверке подлежит только импорт, экспорт уходит без задержек, что существенно экономит время и увеличивает пропускную способность. Российская же таможня тщательно проверяет все, в обе стороны и по постоянно меняющимся правилам. Причем узнать о текущем порядке заранее по телефону практически невозможно, приглашают разбираться на месте. Таможенные тарифы с Россией, правда, далеко не всем видятся самым большим препятствием в развитии эстонской экономической модели. Мэр Кохтла-Ярве Айн Калмару считает, что прежде всего необходимо "открыть в Эстонии возможности для любых видов производств".
Таким образом, Эстония строит новую модель — экономики и общества. Структура их пока до конца не ясна. Финансовые вливания Запада помогают держаться, и даже успешно, но делают отчасти фиктивным экономический рост и оборачиваются деформацией хозяйственных структур. Национальной промышленности и науке на такой базе развиваться сложно. Поговаривают о возможном вынесении в страну "грязных отраслей" из Европы. В общем, много чего поговаривают. Но дорогу, как известно, осилит идущий...
Авторы признательны отделу по связям с прессой МИД Эстонии за содействие в организации встреч и сборе материала.