Классика с Михаилом Трофименковым

"Дурная ночь" (Mala Noche, 1985)

Если музыка в стиле гранж родилась в середине 1980-х годов в Сиэтле, штат Вашингтон, то рождение кинематографического гранжа, безусловно, ознаменовано "Дурной ночью", дебютом и одним из лучших фильмов уроженца Луисвилла, штат Кентукки, Гаса ван Сента, снятым в Портленде, штат Орегон. Место съемок символично: Портленд, судя по воспевающей его книге Чака Паланика "Беглецы и бродяги", может претендовать на звание самого гранжевого города Америки. Недаром же Рональд Рейган и Джордж Буш-старший называли его маленьким Бейрутом. Там, если верить Паланику, орудуют грабители в наволочках на голове, на каждое Рождество буйствуют толпы перепившихся и обдолбанных санта-клаусов, в любом уважающем себя отеле живут привидения, а в одной из церквей служит обедню свинья. В "Дурной ночи" все гораздо прозаичнее и, как сказала бы Алиса, все "страньше и страньше".

Реальность, впервые выведенная ван Сентом на экран, казалась в те годы весьма экзотичной. Гнилые отели с истеричными хозяйками, улицы, по которым шляются фрики-маргиналы, страсти, достойные пера Жана Жене, загорающиеся — задолго до "Горбатой горы" — в сердцах неприхотливых парней. Снято все это, естественно, в черно-белой гамме с редкими вкраплениями-взрывами цвета, на 16-миллиметровой пленке. Герой по имени Уолт (Тим Стретер) в секонд-хендовском пальто и с трехдневной щетиной работает в семейной бакалейной лавке, куда, например, заявляются за покупками дегенеративные братья-ветераны. Уолт отчаянно влюблен в мексиканского пацана-гастарбайтера Джонни (Дуг Куйейт). Джонни, кажется, нет еще и восемнадцати, он не понимает ни слова по-английски, но, как записной мачо, держит навязчивого ухажера за больного на всю голову опасного педрилу. За невозможностью заполучить Джонни Уолт вынужден довольствоваться сексом с его корешем Пеппером (Рей Монге), после которого чувствует себя изнасилованным.

Прочитав столь краткое изложение сюжета, легко представить себе нечто предельно мрачное, трущобное, с неизбежно трагической развязкой. Между тем Гас ван Сент снял легкое, воздушное, лихое кино, основанное на интимном дневнике некоего реального парня по имени Уолт. И что самое главное — кино очень смешное. Местами. Гомоэротические страсти в жутковатом Портленде сродни легкому мариводажу, любовным интригам французской литературы XVIII века. Этакий комический балет среди мусорных бачков или на проселочных дорогах, ведущих, кажется, не иначе как в какой-нибудь Твин Пикс. Джонни и Пеппер, став объектом слишком пристального внимания прохожего копа, убегают от него, дуря ему голову, как дурил полицейских бродяжка Чарли Чаплина. Так же, в духе немого бурлеска, они дразнят бедолагу Уолта, затеявшего с ними загородную прогулку: делают вид, что бросили его, срываются на автомобиле с места, потом тормозят за пару сотен метров и, дождавшись, когда он приблизится, снова жмут на газ. Впрочем, Уолт не в претензии. Кажется, что он, как и сам ван Сент, чувствует себя режиссером и искренне восхищается постановочными фантазиями легкомысленных латинос. Ван Сент, конечно же, синефил, но не из тех синефилов, что тычут в нос зрителям свои знания. Синефилия проявляется у него тоже в легкой форме. Не сразу и сообразишь, например, что Джонни, гордо размахивающий раздобытым где-то револьвером и целящийся из окна автомобиля в солнечный свет как в копеечку,— родной внук годаровского Мишеля Пуакара, так же жившего "на последнем дыхании", как живут герои "Дурной ночи".

"Битва караванов" (Fighting Caravans, 1931)

Современный зритель безнадежно испорчен вестернами, которые начиная с 1940-х годов непрерывно "ставят проблемы": ну там, отношение к индейцам, насилие как исток американской цивилизации, человек и природа. Между тем оригинальный вестерн — незатейливый лубок, два притопа, три прихлопа, вирши, которые горланят у костра пионеры, ничуть не сомневаясь в том, что хороший индеец — мертвый индеец. Такой вот лубок — фильм позабытых Отто Броуэра и уроженца Одессы Дэвида Бартона. Худющий весельчак и раздолбай-храбрец Клинт (Гэри Купер) проводит тернистым путем в 1600 миль караван переселенцев в Калифорнию. Шутники-бродяги Билл (Эрнст Торренс) и Джим (Талли Маршалл) сватают ему помимо его и ее воли лихую Филиче (Лили Дамита), которая в финале, конечно же, полюбит своего непутевого "жениха". Ужин печеными бобами, дружелюбный мордобой перепившихся искателей счастья в придорожном салуне, незамысловатые подначки трапперов, сотня-другая мертвых индейцев, навсегда оставшихся в прерии,— что еще нужно для того, чтобы сложить незамысловатую балладу о храбрых парнях и их боевых подругах.

"Стромболи, земля божья" (Stromboli terra di dio, 1949)

Отец итальянского неореализма, гениальный режиссер, католик-мистик и богоборец, храбрый антифашист и циничный ловелас Роберто Росселлини собирался снять в главной роли в "Стромболи" великую Анну Маньяни. Но повстречав Ингрид Бергман, влюбился в нее, увел от мужа и подарил одну из лучших ролей в ее жизни. В фильме два героя. Она — коротко стриженная литовка Карин (Бергман), "перемещенное лицо", в ужасе от перспективы вернуться на родину вышедшая замуж за рыбака Антонио (Марио Витале) с нищего островка Стромболи. Он — вулкан, царящий над островом, преграждающий путь к бегству, ежечасно напоминающий диковатым островитянам о бренности сущего, безнадежности жизни. Трагедия Карин не в том, что она заперта в развалюхе, среди живущих средневековыми понятиями аборигенов, а в том, что ей противостоит сам бог, принявший обличье вулкана. Один из самых сильных и самых трагических финалов в истории кино — молитва беременной Карин, отчаявшейся перебороть этого бога: ей приходится выбирать между победой-смертью и поражением-возвращением к мужу, которое, пожалуй, страшнее смерти.

"Невинные с грязными руками" (Les innocents aux mains sales, 1975)

Не самая удачная, но одна из самых циничных глав памфлета о французской буржуазии, который неутомимо на протяжении полувека снимает Клод Шаброль. На этот раз он как бы деконструирует типовые ситуации нуара, только нуар этот не уровня Дэшила Хэммета, а скорее пошиба Джеймса Хедли Чейза. Мораль, если в применении к фильмам Шаброля вообще можно говорить о морали, проста: убийце не обязательно убивать. Убийцами буржуа не становятся, а рождаются. И если так-таки никого и не убьют, то только по трусости, а это еще хуже: значит, они не просто убийцы, а трусливые убийцы. Короче говоря, обитающая на Лазурном берегу Жюли (Роми Шнайдер) намерена избавиться от старого мужа-импотента Луи (Род Стайгер) при помощи жиголо Джеффа (Паоло Гисти), выдающего себя за романиста. Заговор оборачивается мрачной клоунадой. Все подставляют сообщников, все в решающий момент впадают в панику, мертвецы воскресают только для того, чтобы повторно умереть, а правосудие неизменно карает виновных, но почему-то всегда не за те преступления, которые они совершили.

"Отелло" (Othello, 1952)

Только такое чудище, как Орсон Уэллс, могло пуститься в авантюру растянувшихся на четыре года съемок "Отелло". Порой без копейки денег, отрываясь от фильма, чтобы подзаработать ролью негодяя в очередной макулатуре, подменяя сбежавшего оператора, мотаясь по всему Средиземноморью, Уэллс оказался на Каннском фестивале, где получил гран-при, бомжом. Было совершенно непонятно, какую страну представляет "Отелло", кроме страны по имени Уэллс. Выручило Марокко, признав фильм своим: главные эпизоды Уэллс снимал в северомарокканской крепости Могадор, под рев океана и вопли чаек, звучащие страшнее клекота хичкоковских птиц. Дикая, торжественная, жуткая экранизация, смонтированная в невиданно быстром для 1950-х годов ритме, начинающаяся с конца. Первое, что видит и уже никогда не забудет зритель,— запрокинутая голова мертвого Отелло (Уэллс), бесконечная траурная процессия, лица участников которой скрыты капюшонами, и звериные метания подвешенного в клетке на крепостной стене негодяя Яго (Майкл Маклиаммойр), чья раздвоенная борода напоминает клыки хищника.