Классика с Сергеем Ходневым

Massenet: "Manon" (2 DVD)

Шум вокруг недавней берлинской (точнее, лос-анджелесско-берлинской, это копродукция) постановки "Манон" начался с реплик на далекие от музыкальной проблематики темы. По сети отправились гулять видеоролики и фотографии, изображающие едва одетых Анну Нетребко и Роландо Вильясона, непринужденно егозящихся в постели с таким убедительным сладострастием, какого оперная сцена как будто бы не знала. Тут, правда, все-таки было с чем сравнивать, потому что почти одновременно примадонна пела в еще одной постановке "Манон", венской, где в предсказуемо сходной мизансцене из второго акта столь же самозабвенно подставляла свое тело взорам публики и ласкам другого супертенора — Роберто Аланьи.

Всем так или иначе тогда возбудившимся все-таки стоит посмотреть целиком эту запись, сделанную в берлинской Staatsoper, хотя бы для того, чтобы убедиться в том, что на самом деле это спектакль, вовсе не собирающийся быть эпатажным. Режиссер Винсент Патерсон как будто бы задается вопросом: почему в кинематографе нормативно выглядит всякое проявление чувства, от тончайшей мимики до постели, а в опере нужна какая-то сдержанность и абстракция? Наивность, деланная или нет, выглядит у него извинительной; вообще-то он изначально хореограф, причем специфического профиля; это он ставил танцы в "Эвите" Алана Паркера, это на его совести ужимки и прыжки в клипах Майкла Джексона. С оперой он впервые столкнулся в лице Анны Нетребко, для которой он снял в свое время несколько клипов на оперные шлягеры,— а теперь вот замахнулся на целую оперу.

К его чести, хореографические навыки режиссеру скорее помогают, а "киношность" своего взгляда он умудряется превратить в сильную сторону спектакля и даже иронически поиграть с ней. В начале и в конце оперы на авансцене стоят бравые мимы-"осветители" с осветительными приборами полувековой давности в руках: мы, дескать, на съемочной площадке, это Голливуд, беби. Дотошные, но ироничные декорации кудесника своего дела, Йоханнеса Лайакера, и умопомрачительные костюмы Сьюзан Хилферти делают ровно все, чтобы придать этой игре в 1950-е годы шарм и старозаветную убедительность. Вот Манон-Нетребко, сама юность в залихватском красном беретике, рисует на икре стрелочку; вот радостно бросается в авантюру под руку с де Грие-Вильясоном в студенческом блейзере; вот сияет диоровским великолепием на Кур-ля-Рен; вот приходит в Сен-Сюльпис, страдающая и царственная, что твоя Тоска; вот в четвертом акте, перенесенном в кабаре, оборачивается двойником Мэрилин Монро; вот, наконец, умирает оборванной зэчкой на руках любовника. Да, вся эта головокружительная глянцевая красотень настойчиво отдает Бродвеем — но Бродвей Бродвею рознь, а тут явно образчик жанра из числа высоких. Да, поставь на главные роли кого-нибудь, кроме Вильясона и Нетребко, под которых все скроено,— и получится, верно, бессодержательная яркая жвачка. Но дело-то в том, что хоть и поют они роскошно и вообще музыку тут пытаются не отодвигать на второстепенное положение, но общее впечатление все-таки далеко от той универсальной органичности, которая пристала бы удачному оперному спектаклю. Это что-то вроде фильма-оперы, где невидимые певцы дублируют открывающих рот актеров: мило, красиво, но все же надувательство. Так что каким-то смешанным эмоциям, отражающимся на лице выходящего на поклоны маэстро Даниэля Баренбойма, в конце концов и не удивляешься.

Handel: Organ Concertos op. 4

Органные концерты Генделя принадлежат к числу самых ярких и самых прекрасных страниц по крайней мере его оркестровой музыки, что в общем-то мало удивительно; это произведения не только гениального мелодиста с редким даже для его века чувством инструментального колорита, но и лучшего органиста своего времени. А именно таким, ставя его в этом наравне с Бахом, Генделя современники и видели. Именно генделевскую виртуозность солиста, похоже, и старался в первую очередь воспроизвести в этой записи британец Ричард Эгарр — пианист, клавесинист и органист, занимающийся в основном историческим исполнительством. С этой записью он обнародовал и нечто вроде маленькой сенсации: ему удалось обнаружить механический орган генделевского времени, играющий два из тех шести концертов ор. 4, которые здесь записаны,— документальное свидетельство почти на уровне звукозаписей вроде "Рахманинов играет Рахманинова". Отталкиваясь от славы Генделя-импровизатора и от бесконечных украшений, которые засвидетельствованы этой механической "фонограммой", Эгарр разрисовывает сольную партию смелыми и безудержными импровизациями. Их изящество, остроумие и техничность поначалу действительно захватывают — но только до тех пор, пока от очередной порции витиеватых трюков не становится несколько душно. В больших количествах транскрипции Эгарра превращают этот репертуар в череду эффектных фокусов, в салонное увеселение, что исполняемой музыке вовсе не к лицу, как ни воюй со стереотипами. Это ощущение только усиливается из-за того, что в видах очередной научно-обоснованной борьбы со стереотипами Эгарр использует в этой записи камерный орган совсем скромных возможностей, удручающе бедный регистрами. Так что его соло оказываются еще и по окрашенности звука пресными, бледными и даже отдающими (о, ужас!) какой-то синтезаторной искусственностью. Помимо этих спорных достоинств у записи есть одно веское и однозначное: сочная игра лондонской "Академии старинной музыки", соединяющая здесь всю необходимую интеллигентность с энергичностью высокого вольтажа.

Mozart: Violin Concertos

75-летие Клаудио Аббадо компания Deutsche Grammophon отмечает не только переизданием старых записей дирижера, но и совсем новыми записями довольно неожиданного свойства. Это одна из них, сделанная с болонским камерным Orchestra Mozart (им маэстро с недавних пор руководит) и скрипачом Джулиано Карминьолой. Последний — специалист скорее по домоцартовскому репертуару, да и все исполнение в целом приближено к модным стандартам аутентичного исполнительства. Для дирижеров калибра и возраста Клаудио Аббадо чаще свойственно скорее высокомерно-сдержанное отношение к подобным экспериментам, а не тот почти юношеский пламенеющий энтузиазм, который на-гора выдает заслуженный маэстро. Самое главное — ничего подражательного или компромиссного в его легкой и живой трактовке при этом нет. Есть парадоксальное, даже диковатое ощущение, что дирижер в не совсем близкой, казалось бы, ему по бэкграунду "исторической" манере чувствует себя идеально: лишнее свидетельство если не в пользу этой самой манеры, так уж в пользу прославленного дирижерского таланта точно.

Lambert de Sayve: "Messe pour le Sacre de l`empreur Matthias"

Малоизвестному фламандскому композитору Ламберту де Сэву (1548-1614) довелось на свой лад поучаствовать в событии, изменившем историю Европы. Он был капельмейстером австрийского эрцгерцога Матиаса, в 1612 году ставшего императором Священной Римской империи и во многом ответственного за начало кровавой Тридцатилетней войны. Мессу по случаю коронации императора (с музыкой, написанной де Сэвом) здесь воссоздают руководимый корнетистом Жаном Тубери ансамбль La Fenice и Намюрский камерный хор. Больше всего пышная и прихотливо выстроенная полифония этой музыки напоминает произведения тогдашних венецианских композиторов, сочинявших церемониальную музыку для Собора святого Марка: те же пространственные эффекты, то же сочетание ослепительной торжественности и камерной изысканности. Для пущего эффекта номера мессы де Сэва дополнены его же мотетами, инструментальными номерами и даже священническими репликами, полагающимися по ритуалу.