Банкротство с физическим лицом
Как десять лет прощали и наказывали граждан-должников
1 октября исполняется десять лет, как у граждан появилась возможность банкротиться, за это время ею воспользовались более 1,8 млн человек с общей суммой долгов свыше 4,2 трлн руб. Право на банкротство должно было дать людям с неподъемными долгами возможность начать жизнь с чистого листа. О том, что получилось на практике, какие выявились пробелы и злоупотребления и какие проблемы остаются нерешенными — в материале “Ъ”.
Фото: Константин Кокошкин, Коммерсантъ
Фото: Константин Кокошкин, Коммерсантъ
С 1 октября 2015 года в России появился институт банкротства граждан, до этого к процедуре могли прибегать только юрлица и индивидуальные предприниматели. В основу нового регулирования закладывалась концепция «нового старта», согласно которой процедура имела социально реабилитационную направленность.
«Институт потребительского банкротства необходим не только конкретному гражданину, который по разным, возможно, не зависящим от него обстоятельствам или из-за экономического просчета может оказаться неспособным в моменте платить по долгам. Очевидно, что в условиях, когда взыскание невозможно или экономически нецелесообразно, более рационально предоставить человеку возможность освободиться от долгов»,— объясняют в Минэкономики РФ.
Путь к социальной реабилитации
Развитие механизма потребительского банкротства шло поэтапно — сначала появился судебный порядок с назначением арбитражного управляющего (АУ) для ведения процедуры. Минимальный порог долга, с которым кредитор может инициировать банкротство гражданина,— 500 тыс. руб. при условии хотя бы трехмесячной просрочки.
Но чаще всего (в 96–97% случаев) граждане сами обращаются в арбитражный суд за признанием себя несостоятельными. За прошедшие десять лет банкротами в судебном порядке были признаны более 1,8 млн человек, общая сумма их долгов превышает 4,2 трлн руб., по данным Единого федерального реестра сведений о банкротстве (ЕФРСБ).
После признания гражданина несостоятельным все его имущество (за исключением имеющего иммунитет от взыскания) продается с торгов, а вырученные средства пропорционально распределяются между кредиторами. Оставшиеся непогашенными обязательства банкрота, кроме «несмываемых» по закону долгов, подлежат списанию. Однако недобросовестным должникам в освобождении от долгов суд может отказать. Кроме того, статус банкрота в последующем накладывает на человека ряд ограничений при обращении за кредитами и управлении компаниями (подробнее см. справку).
Закон также позволяет гражданину вместо признания банкротом погасить долги в рассрочку за период от трех до пяти лет, если суд одобрит план реструктуризации. Впрочем, в российской практике граждане чаще рассчитывают на списание долгов и крайне редко просят о предоставлении им рассрочки. За последние пять лет план реструктуризации в делах о потребительском банкротстве применялся всего в 0,2–0,3% случаев.
Юристы описывают 2015–2017 годы как период «банкротства для богатых».
Фотогалерея
Банкроты во власти и бизнесе
Фото: Коммерсантъ / Валерий Левитин
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Виталий Белоусов / ТАСС
Фото: Коммерсантъ / Игорь Онучин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Куденко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Владислав Лоншаков
Фото: Коммерсантъ / Владислав Лоншаков
Фото: Коммерсантъ / Валерий Левитин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Танюшин / купить фото
«Первое время механизмом в основном пользовались крупные должники, являвшиеся, как правило, владельцами обанкротившегося бизнеса и поручителями по его долгам. Они нанимали дорогих юристов и начинали процедуры освобождения себя от долгов, которые по сложности не уступали корпоративным банкротствам»,— рассказывает основатель правового бюро «Олевинский, Буюкян и партнеры» Эдуард Олевинский.
Но к 2020–2021 годам процедура приобрела популярность среди обычных граждан с потребкредитами и микрозаймами.
Если в 2016 году через суды обанкротилось 19,6 тыс. граждан, то в 2021 году это число выросло на порядок — до 192,8 тыс. человек.
Несостоятельность без суда
Следующим этапом развития потребительских банкротств в России стало введение с 1 сентября 2020 года внесудебного банкротства. Воспользоваться этим механизмом может только сам должник, подав заявление в МФЦ. Это упрощенная процедура, предусмотренная для списания относительно небольших безнадежных долгов (50–500 тыс. руб.) при условии отсутствия у должника имущества, что должны были подтвердить приставы.
Пройти этот фильтр смогли немногие граждане, в связи с чем в ноябре 2023 года критерии для внесудебного банкротства были расширены. Прибегнуть к нему теперь может гражданин с общей суммой долга от 25 тыс. до 1 млн руб., если приставы взыскивают с него эту задолженность более семи лет. Этот срок сокращается до одного года для должников без имущества, если их основной доход составляет пенсия или иные социальные выплаты либо они являются участниками СВО.
За прошедшие пять лет во внесудебном порядке обанкротиться смогли более 85 тыс. граждан, которым было списано свыше 40 млрд руб.
В Минэкономики создание механизма внесудебного банкротства называют «логичным и своевременным шагом», имеющим «огромную социальную значимость», подчеркивая, что это позволило «тысячам граждан, семей» получить возможность скинуть непосильное долговое бремя. Вместе с тем в министерстве отмечают, что процедура «должна оставаться адресной» и при сохранении ее простоты «иметь механизмы защиты от недобросовестных попыток списания долгов».
Переломный момент
В отличие от внесудебного механизма, в который кредиторы вмешивались крайне редко, с распространением судебной процедуры в ней все чаще разгорались ожесточенные споры, связанные с поиском активов должника для включения их в конкурсную массу.
Это объяснимо, ведь доля погашения долгов в рамках потребительского банкротства колеблется в районе 4–6%, соответственно, 94–96% долгов по его итогам просто списываются.
Долгое время суды были максимально лояльны к гражданам-должникам. Но когда количество потребительских банкротств набрало обороты и стало исчисляться уже не десятками тысяч, а сотнями тысяч в год, судебная практика стала меняться.
Переломный момент наступил в апреле 2021 года. Тогда Конституционный суд РФ (КС) разрешил в некоторых случаях обращать взыскание на единственное жилье граждан-банкротов. До этого момента иммунитет единственного жилья, если оно не находилось в залоге, был абсолютным. Этим пользовались некоторые граждане, которые приобретали или строили недвижимость на заемные средства, которые затем не собирались возвращать.
С появлением у граждан возможности банкротиться ситуации стали распространяться, ведь теперь долги можно было списать. Причем иногда такая единственная квартира или дом были очевидно роскошными (значительно превышали разумные потребности человека в жилище), но взыскать хоть что-то с должника кредиторы не могли, потому что другого имущества у него не было.
Сбалансировать возникший в сторону должников перекос взялся КС, допустив что единственное жилье может быть продано в ходе банкротства, если оно приобретено со злоупотреблениями (например, за счет денег от продажи другого имущества, на которое могли претендовать кредиторы). При решении вопроса об изъятии КС предписал учитывать рыночную стоимость жилья и ее соотношение с величиной долга гражданина, чтобы взыскание имело смысл. Взамен изъятого роскошного жилья должнику нужно предоставить замещающее, площадью по нормам социального найма в том же поселении.
В июле 2021 года Верховный суд (ВС), продолжая логику КС, установил механизм обращения взыскания на избыточное жилье, а позднее разъяснял и критерии «роскошности». Позиция начала применяться на практике, но, вопреки опасениям, массовыми эти случаи не стали.
«После конституционного толчка суды научились избирательно ломать иммунитет единственного жилья, не превращая этот институт в конфискацию»,— отмечает адвокат Case By Case Юлия Михальчук.
Кроме того, постепенно стал ужесточаться подход к списанию оставшихся непогашенными долгов по итогам банкротства. Суды стали тщательнее выявлять обман со стороны должников и более строго за него наказывать. Из недавних примеров — в мае ВС отказался списать долги гражданина по кредитам, взятым за несколько дней в разных банках под потребительские цели, но вложенным в развитие бизнеса. Должник получил несколько займов в короткие сроки, чтобы банки не могли проверить его долговую нагрузку, а также скрыл истинные цели получения средств, — все это лишило кредиторов возможности полноценно оценить риски и «предостеречь должника от сомнительных финансовых вложений», пришел к выводу ВС.
Впрочем, нельзя сказать, что злоупотребления со стороны должников стали повальными: по статистике ВС, доля граждан, которым отказали в списании долгов из-за их недобросовестного поведения, составляет около 1%. Между тем подход к тем гражданам, кто не обманывал кредиторов, стал смягчаться. В 2024 году в закон внесли поправки, позволяющие в ряде случаев спасать от продажи в банкротстве ипотечное единственное жилье должника через заключение локального мирового соглашения с банком-залогодержателем.
Появились и другие исключения из конкурсной массы. Например, ВС позволил оставлять банкроту его автомобиль, если он имеет небольшую стоимость, но обеспечивает «надлежащий уровень жизни должника и лиц, находящихся у него на иждивении», например, при наличии у гражданина проблем со здоровьем и с доступностью общественного транспорта в его месте жительства. При этом закон не дает иммунитета транспортным средствам должника.
Черное и белое
Количество потребительских банкротств в России продолжает ежегодно расти, хотя темпы этого роста замедляются. Ожидается, что число граждан, которых признают банкротами в текущем году, впервые перевалит за полмиллиона человек. «По факту институт потребительского банкротства стал массовым механизмом цивилизованного финансового обнуления для лиц с обычными доходами»,— констатирует управляющий партнер АБ МУР Давид Кононов. Безусловно, добавляет он, попытки «сыграть комбинацию» остаются, но «вероятность списания долгов для недобросовестного должника существенно снижается, это и есть взросление института».
«Десять лет — это достаточный срок, чтобы увидеть, что закон стал живым инструментом, который изменил судьбы тысяч людей»,— подчеркивают в Минэкономики.
По мнению партнера Orchards Вадима Бородкина, этот «механизм нельзя оценивать, используя только черные и белые краски» (хороший должник и плохой кредитор или наоборот): «Банкротство — это большая серая зона, в которой сталкиваются абсолютно разнонаправленные интересы». Партнер АБ «Бартолиус» Тахмина Арабова говорит, что в подавляющем большинстве случаев банкротство граждан применяется в соответствии с назначением этой социальной процедуры, но «всегда находятся мошенники, которые пытаются использовать его в полукриминальном режиме».
По наблюдениям АУ Максима Доценко, к тем банкротствам, где долги невелики, а активов нет или почти нет, суды и кредиторы «чаще всего относятся как к технической процедуре». Но когда размер реестровых долгов значительный, а у должника есть имущество и сделки под оспаривание, процедуры приобретают прокредиторский характер, указывает он. В связи с этим госпожа Арабова видит необходимость разделить в законе на две разные процедуры банкротство реально неимущих граждан (с долгами по потребительским кредитам) и банкротство богатых (чаще с корпоративными долгами) должников.
Популярность потребительского банкротства привела к созданию нового рынка услуг — по предоставлению помощи гражданам-должникам для прохождения этой процедуры.
По словам юристов и банкиров, нередко такие «раздолжнители» преследуют лишь цель получить деньги за свои советы и подготовку документов для подачи на банкротство, не слишком заботясь о судьбе должника и тем более его кредиторов. Причем реклама таких услуг в последние годы приобрела навязчивый характер, обещая людям «легкий способ списания долгов» через банкротство без предупреждения о негативных последствиях (о продаже всего имущества, оспаривании предбанкротных сделок, возможности отказа освободить от обязательств, постбанкротных ограничениях).
Больше всего эти обещания обеспокоили банки, являющиеся основными кредиторами физлиц. С их подачи летом были приняты поправки, которые с 1 января 2026 года вводят ограничения для рекламы банкротства. «Раздолжнителям» придется исключить из рекламных материалов любые гарантии освобождения от долгов и обязательно предупреждать граждан о негативных последствиях банкротства, рассказывает заместитель гендиректора коллекторского агентства АБК Евгения Уткина.
По ее мнению, новые нормы должны повысить информированность потребителей о рисках и сократить число недобросовестных игроков, что, в свою очередь, повысит качество оказываемых гражданам услуг. Конечно, признает Евгения Уткина, поправки не станут панацеей и «раздолжнители» будут искать пути обхода запретов, что «может потребовать усиления мониторинга рекламы со стороны контрольно-надзорных органов».
Нерешенные вопросы
Признавая достижения развивающегося десять лет механизма, юристы обращают внимание на ряд неурегулированных проблем. Тахмина Арабова указывает на отсутствие единого подхода в практике к банкротству супругов и банкротству иностранных граждан. Вадим Бородкин считает недостатком отсутствие возможности субординации (понижения в очередности) требований связанных с должником кредиторов в рамках потребительского банкротства. ВС позволяет такое понижение лишь в рамках банкротства юрлиц.
У АУ Сергея Домнина опасения вызывает пункт июльского обзора ВС, который допускает списание гражданам долгов по субсидиарной ответственности, что ранее было невозможным. Ключевым условием для этого является отсутствие умысла или грубой неосторожности в действиях должника, а также его добросовестное поведение в ходе банкротства, уточняет господин Кононов.
По мнению Сергея Домнина, возможность списания субсидиарки может мотивировать граждан-должников обратиться за пересмотром уже завершенных дел, а в незавершенных «развернутся жаркие судебные баталии».
Председатель совета Союза АУ НЦРБ Валерия Герасименко обращает внимание на проблему с вознаграждением управляющего в потребительском банкротстве: «За всю процедуру банкротства гражданина АУ получает единоразово 25 тыс. руб. При этом объем работы может сильно отличаться, ведь у каких-то должников вообще нет активов, а у кого-то их множество, в одних делах нет сделок, которые можно оспорить, а в других рассматривается по 20 обособленных споров». Она предлагает ввести градацию для выплат управляющим исходя из фактических трудозатрат.
Кроме того, госпожа Герасименко отмечает проблемы с выявлением нерегистрируемого имущества гражданина-должника. По закону, поясняет она, АУ должен иметь доступ ко всем средствам и активам должника, но «на практике гражданин в ходе своего банкротства может использовать наличные деньги, хранить в своем жилище дорогостоящее имущество, а у управляющего нет механизма это проверить». Хотя такое имущество могло бы пополнить конкурсную массу и пойти на погашение долгов, подчеркивает госпожа Герасименко.
Более того, до сих пор остаются сложности с получением управляющими информации о должниках и членах их семей, отмечает Сергей Домнин. По его словам, продолжается противодействие органов власти в раскрытии такой информации, из-за чего существенно затягиваются сроки банкротных процедур.
Эдуард Олевинский полагает, что можно учесть опыт ряда других стран, где списание долгов зависит не только от добросовестности гражданина, но и от дополнительных условий, например прохождения курсов финансовой грамотности или погашения какой-то части задолженности. Кроме того, по его мнению, в России нужно создать инфраструктуру поддержки граждан, включая систему бесплатной правовой помощи для прохождения судебной процедуры.
«Доступность процедуры банкротства одновременно создает и проблемы»
Евгений Акимов — о гражданах и их долгах
О развитии института банкротства граждан в России, плюсах и минусах этой процедуры, а также о том, в каком направлении должно развиваться законодательство о несостоятельности, “Ъ” поговорил с начальником управления принудительного взыскания и банкротства Сбербанка Евгением Акимовым.
Евгений Акимов
Фото: из личного архива
Евгений Акимов
Фото: из личного архива
— Десять лет, как существует механизм потребительского банкротства, которое задумывалось как помощь людям-должникам и возможность для них начать жизнь с чистого листа. Получилось ли это, на ваш взгляд?
— Я думаю, получилось абсолютно все, что планировали. Законодательство о потребительском банкротстве в России действительно одно из самых лучших и передовых в мире. Потому что, во-первых, у нас не очень высокий порог входа, а во-вторых, эта процедура, по итогам которой человек освобождается от обязательств, довольно быстрая.
— Довольно быстрая — это какие сроки?
— В течение полугода-года чаще всего человек освобождается от исполнения обязательств перед кредиторами. Да, конечно, есть сложные случаи, которые попадают в обзоры Верховного суда РФ (ВС) или в постановления пленума ВС, на чем, собственно, и развивается законодательство о банкротстве. Но в массе своей процедуры потребительского банкротства довольно простые, когда у людей нет имущества и в результате которых происходит списание долгов. И концепция fresh start, которая закладывалась при создании этого механизма, на наш взгляд, действительно реализовалась в полной мере. Вместе с тем такая доступность процедуры банкротства одновременно создает и проблемы.
— Какие проблемы вы видите в этой сфере?
— Проблема с массовым походом граждан за освобождением от долгов даже в тех случаях, когда гражданам это не нужно.
— Что вы имеете в виду?
— Когда граждане могли бы обслуживать свои долги и исполнять обязательства, но из-за навязчивой рекламы и под влиянием неких проводников в мир банкротства, которых называют «раздолжнители», граждане туда идут. Например, когда вам звонят и рассказывают о том, что якобы можно списать долги по федеральной программе. Или вот на прошлой неделе мне позвонили и сказали: «Здравствуйте, с вами сейчас будет разговаривать арбитражный управляющий Российской Федерации». Даже мне в этот момент захотелось встать по стойке смирно практически. И если я понимаю, кто это и почему звонит, то человек, который в этом не разбирается, скорее всего, поверит в то, что ему по федеральной программе все доступно и можно списать все долги через банкротство.
— Недавно же приняли поправки к закону «О рекламе», запрещающие гарантировать людям подобное списание долгов.
— Они вступят в силу 1 января 2026 года: будет запрещено обещать освобождение от долгов, а в рекламе, например, на баннерах 7% площади должно будет занимать предупреждение о негативных экономических последствиях банкротства и о возможности обратиться к кредитору за реструктуризацией долга либо в МФЦ для внесудебного банкротства.
— По итогам десяти лет для вас как для банка насколько полезна или вредна оказалась процедура банкротства ваших заемщиков-граждан?
— Сложно сказать, полезна или вредна, потому что это единственный цивилизованный механизм, как человеку выйти из сложной финансовой ситуации. И в ряде случаев мы, конечно, понимаем, что это единственный способ, когда такой долговой портфель у человека, что по-другому ему никак не справиться, что бы он ни делал. И такой цивилизованный механизм в нашем законодательстве должен был появиться.
Но когда раздолжнители убеждают человека, что проще списать долги, чем договариваться с кредитором, то в таком виде эта позиция вредна не только для банков, но и для всей экономики, потому что это формирует культуру неисполнения обязательств.
То есть сегодня человек получил кредит, а уже завтра ему позвонили и убедили пойти списать этот долг через судебное банкротство, а иногда даже предлагают набрать побольше кредитов в короткие сроки и потом идти все их списывать. Более того, злоупотребления появились уже и в рамках нового механизма с локальными мировыми соглашениями, защищающими единственное жилье, находящееся в ипотеке.
— Вы имеете в виду поправки, которые позволили гражданину-банкроту заключить отдельное мировое соглашение с кредитором по ипотечному долгу?
— Да. Идея была такая: человек, у которого есть единственное ипотечное жилье, попал в процедуру банкротства, но у него хватает денег, чтобы погашать свой ипотечный кредит, тогда он может заключить отдельное мировое соглашение с этим кредитором и вывести это жилье из конкурсной массы. Эти поправки имели социальную направленность и были реализацией конституционных гарантий прав на жилище.
— Какие здесь возникли злоупотребления?
— До этих поправок люди с ипотечным жильем старались в процедуру банкротства не идти, потому что понимали, что потеряют жилье и оно будет продано с торгов. Поэтому они изыскивали все возможные способы, чтобы продолжать платить по ипотеке. Сейчас же раздолжнители убеждают людей идти в банкротство, ссылаясь на эти поправки, заявляя, что должникам ничего не грозит и они сохранят жилье по отдельному соглашению с банком. В итоге сейчас мы наблюдаем рост процедур банкротства ипотечных заемщиков. Нормы вступили в силу в сентябре прошлого года. По статистике ВС, рост количества мировых соглашений в 2024 году по сравнению с 2023 годом составил 83%. Это выше темпов роста общего количества процедур потребительского банкротства. Среди этих мировых соглашений есть и локальные соглашения по ипотечным кредитам.
— Какие чаще всего активы обнаруживаются у граждан-должников и какие из них проще и выгоднее продать на банкротные торгах, а какие сложнее?
— Обычно самыми ликвидными активами граждан-должников являются жилье (квартира, дом) и автомобили, на них есть спрос. Коммерческая недвижимость у физлиц-банкротов встречается редко. Иногда встречаются нетиповые активы, например предметы искусства. Причем у должника может быть картина, которая выглядит как обычный пейзаж, а оказывается, что она стоит миллионы, или какая-то раритетная книга с автографом, но управляющий и кредиторы не всегда могут понять ее ценность. Впрочем, чаще всего в процедурах банкротства граждан не обнаруживают никакого имущества, и примерно в 70% случаев кредиторы не получают ничего.
— Каким вы видите дальнейшее развитие российского института банкротства граждан?
— Законодательство в этой сфере у нас проходит такой естественный, на мой взгляд, путь: сначала приняли общие нормы, потом появилось внесудебное банкротство, которое есть всего в четырех странах мира — помимо России это Великобритания, Новая Зеландия и Казахстан. То есть сначала была реализована концепция fresh start для судебного банкротства, потом реализована концепция NINA (no income no assets) в рамках внесудебного банкротства должников без активов с небольшой суммой долга. Теперь появились локальные мировые соглашения как донастройка института потребительского банкротства.
Следующая большая концепция, которая у нас пока не появилась, но логически должна: can pay, should pay. Если у тебя есть имущество и доход, то ты должен платить.
Например, в Германии, чтобы освободиться от долгов, нужно три года платить кредиторам ежемесячные платежи.
— Это похоже на план реструктуризации, по которому должник с постоянным доходом получает рассрочку на несколько лет и погашает ежемесячно свои долги.
— Да, вероятно, эту концепцию можно реализовать и через план реструктуризации, но пока доля таких планов очень низка, хотя и растет в последнее время. Кстати, ВС в последнем обзоре практики допускал возможность принудительной реструктуризации долгов гражданина в рамках банкротства помимо его воли. По сути, это и есть реализация идеи can pay, should pay. Иногда план могут утвердить против воли кредиторов, но теоретически его можно утвердить и против воли должника, если у него есть какой-то определенный ежемесячный доход, позволяющий платить кредиторам.
— Какой это должен быть доход, минимальная сумма?
— Это дискуссионный вопрос. Но в целом это должен быть доход, позволяющий человеку содержать себя и свою семью, а оставшуюся часть направлять на платежи кредиторам. Сбербанк готов участвовать в обсуждении таких поправок и порога дохода, ниже которого не имеет смысла вводить принудительно план реструктуризации.
— А на сколько лет максимум может вводиться такой принудительный план? Потому что если на 10–20 лет, то это может лишить людей возможности обанкротиться в принципе.
— Мы, конечно, не подразумеваем вечные платежи по кредитам, и предельные сроки такого плана тоже нужно обсуждать. Эксперты по потребительскому банкротству Всемирного банка считают, что оптимальным является трехлетний срок. Но тут возможны разные ситуации и сталкиваются разные интересы — каким-то кредиторам удобнее обанкротить должника и получить от него пусть немного денег, но прямо сейчас, а другим лучше несколько лет получать ежемесячные платежи. Так и одним должникам проще платить три года кредиторам довольно крупные суммы, чтобы им списали оставшиеся долги, а другие могут предпочесть платить условно по 100 руб. в месяц в течение 20 лет, что уже не устроит кредиторов. То есть перегибы возможны и в одну, и в другую сторону, поэтому надо искать баланс.