"Разница между туристом и путешественником в том, что путешественник может никогда не вернуться домой" — так примерно рассуждали герои давнего фильма Бертолуччи "Под покровом небес", отправляясь в глубь Африки. И накаркали: кто-то там у них, помнится, схватил венерическую болезнь, кто-то вообще поменял сексуальную ориентацию. Путешествие, стало быть, основательно перепахало путников.
Мы писателям, конечно, такого не пожелаем, хотя писателям такое и полезно. Смущает только, что официальные документы идиотского "Литературного экспресса-2000" упорно именуют затею путешествием. В бертолуччиевском смысле это, конечно, чистый воды туризм. Во всяком случае, признаков группы риска литераторы не обнаруживают и сведений об излишествах с маршрута покуда не поступает. В творческой ли импотенции дело, или в чисто бытовой, или в неизвестно зачем объявленной информационной блокаде, но об экспрессе известно только то, что его устроители захотели сообщить притихшей Европе.
Сообщили вот что. Все идет своим чередом: писатели едут, зырят в окна, а на остановках рассуждают на увлекательную и, главное, конкретную тему "Европа — наш общий дом".
Понятно, почему молчат агентства. Одно упоминание об этой затее в новостях вызывает у обывателя дрожь. И даже злобствовать "делать людям нечего" не хочется. Понятно, что нечего, но может, творческие задачи поездки изначально как-то не так поставлены? "Евровилон. Европейская поэтика. По окончании путешествия каждый из приглашенных литераторов создаст произведение на тему 'О Европе'. Это — политические, социальные, эстетические описания Европы. Спорность в оценках прибавит им занимательности. В результате Европа будет располагать поэтикой, созданной литераторами континента".
Чем Европа будет располагать в результате, это мы посмотрим, а пока имеем то, что имеем: например, обращение Фазиля Искандера к прибывшим в Москву литераторам, озаглавленное "Куда нам плыть?" Это к пассажирам-то поезда!
Кое-какие сведения о литературных поездах, впрочем, у каждого уже есть, и почерпнуты они из романа "Золотой теленок". Великий комбинатор, как известно, составил для отправлявшихся на смычку Турксиба журналистов и литераторов "торжественный комплект". Просто в нашем случае вместо "узун-кулак — длинное ухо" используется "евровилон — поэтика континента".
Но у этой истории есть и довольно мрачная сторона. Ильф и Петров издали свой бодрый роман в начале тридцатых, а уже в 1936 году советское правительство организовало для писателей поездку по трассе Беломорско-Балтийского канала. И писатели, как миленькие, проплыли по маршруту (вот когда бы пригодился Искандер), "наблюдая самоотверженный и бескорыстный труд каналоармейцев", а затем отразили увиденное в восторженных очерках. Которые были изданы отдельным, роскошным томом. Бесспорность в оценках прибавила им занимательности.
Наверное, было бы чрезмерной смелостью сказать, что тащащийся по Европе писательский поезд есть некий ворон, возвещающий грядущее наступление какого-нибудь неслыханного панъевропейского тоталитаризма. Но все-таки в попытках увядающих литературных жанров возбудить интерес к себе с помощью величественно-нелепых мероприятий есть нечто удручающее.
В затее с "Литературным экспрессом" наиболее разумно выглядят как раз железнодорожники. Они-то просто вспомнили, что ходили в начале века два экспресса — Южный, от Лиссабона до Парижа, и Северный, от Парижа до Петербурга. И вагоны были в них исключительно мягкие, и Европа была как-то уютнее и приятнее, но никто об этом еще не задумывался и счастья своего не понимал. Набившись в вагоны, писатели приправили здоровую ностальгическую акцию европейских МПС густым абсурдом европейского Совписа.
Надо надеяться, писатели придумают и напишут, куда и зачем плыли под стук колес, и сорокачетырехдневная поездка с перерывами на приемы и пресс-конференции, выглядящая как отпуск в аду, для них окажется не туризмом, а, каким-то чудом, настоящим путешествием.