90 лет назад, осенью 1917 года, завершился самый громкий в отечественной истории шпионский скандал. Бывшего военного министра Российской империи Владимира Сухомлинова за попустительство германскому шпионажу приговорили к бессрочной каторге. Сам генерал считал, что его сделали козлом отпущения за все неудачи русской армии в первой мировой войне. Но немалую роль в развернувшейся вокруг его дела кампании сыграла волна шпионажа и шпиономании, поднявшаяся в Европе с началом XX века. Публика во время войны легко верила в то, что матерым немецким шпионом мог быть восьмилетний мальчик. Германских агентов искали и находили среди потомков немецких колонистов, приехавших в Россию еще при Екатерине Великой. На этом фоне реальные шпионские истории выглядели буднично и почти не привлекали внимания общества.
Соглядатаи и "прилагатаи"
Если бы кто-нибудь составил список древнейших профессий, то лазутчики и соглядатаи заняли бы в нем одно из первых, хотя и не самых почетных мест. Властители во все времена использовали шпионов для достижения своих целей, а затем зачастую забывали о них, как о ненужной вещи. Если верить историкам отечественных спецслужб, русские князья и в мирное время, и в походах охотно пользовались услугами "прилагатаев", то есть шпионов.
"Примером эффективно организованной разведки на государственном уровне,— писал историк военной разведки М. Алексеев,— может служить поход руссов в 860 году на Византию. 18 июня 860 года Константинополь подвергся неожиданной яростной атаке русского войска. Руссы на 200 кораблях подошли со стороны моря, высадились у самых стен византийской столицы и осадили город. К этому времени император Михаил III увел из Константинополя в Малую Азию сорокатысячное войско, чтобы отразить нашествие арабов. На борьбу с пиратами был отвлечен от Константинополя и византийский флот. Внутренние распри сотрясали империю. Столица оказалась беззащитной. Митрополит Фотий писал: "Те, для которых некогда одна молва о ромеях казалась грозою, подняли оружие против самой державы их и восплескали руками, неистовствуя в надежде взять царственный град, как птичье гнездо". Столь удачный выбор момента для нападения был бы невозможен без хорошо организованной разведки древнерусского государства. Осада продолжалась целую неделю и была снята в результате переговоров с руссами спешно вернувшегося из Малой Азии византийского императора. Не обошлось без выплаты крупного выкупа".
Действительно ли этому походу воинов на Царьград предшествовал поход соглядатаев, сказать теперь в точности невозможно. С незапамятных времен о шпионских историях публика узнавала лишь в том случае, когда миссия тайных агентов становилась явью для тех, за кем их посылали наблюдать. Зато доподлинно известна дата документально зафиксированного первого провала отечественных спецслужб.
В 839 году ко двору императора франков Людовика Благочестивого прибыла делегация византийского императора Феофила, в которую входили несколько человек, не похожие на греков. Эти люди напомнили франкам викингов, нападавших на их владения. Причем не только внешностью, но и манерой поведения. Люди народа рос, как называли их греки, живо интересовались тем, что происходит вокруг, пытались все рассмотреть и узнать. Точно так же вели себя во франкских городах светловолосые крепыши, приплывавшие из Скандинавии. А вскоре после отъезда таких туристов происходили кровопролитные набеги викингов на франкские земли. Именно поэтому на россов пали серьезные подозрения. Придворный священник франкского императора Пруденций писал: "Тщательно доисследовав причину их прибытия, император узнал, что они действительно принадлежат к народу свеонов. Считая их скорее разведчиками, чем искателями дружбы, он решил задержать их у себя, чтобы можно было достоверно выяснить, с добрыми ли намерениями они пришли или нет".
Дело пахло первым в русской истории шпионским скандалом. Подозрения Людовика Благочестивого были обоснованными, но ведь россы прибыли в составе посольства византийского императора. И хотя в те времена еще не существовало дипломатического иммунитета в современном его понимании, они пользовались покровительством императора Феофила, ссориться с которым франкский вождь не захотел. В письме в Константинополь он предложил два выхода из создавшейся ситуации. Он собирался либо отправить россов под конвоем на родину, либо вернуть их в византийские владения, дабы Феофил решил их судьбу по своему усмотрению. Какой из вариантов в конце концов был выбран, так и осталось неизвестным. Но многие знатоки отечественной истории были убеждены в том, что чутье не обмануло Людовика Благочестивого. Воинственные россы действительно готовили набег, а хитроумные греки попросту решили отвести угрозу от себя и направить росскую жажду военной наживы в сторону иных земель.
"Своровал и изменил"
Случались скандалы и совершенно иного рода, когда становилось известно об успехах иностранного шпионажа на Руси. Причем, когда все тайное становилось явным, оказывалось, что власти Московии сами делали все, чтобы иноземные вербовщики легко нашли общий язык с носителями важной государственной информации. Очередной такой скандал разгорелся в царствование царя Алексея Михайловича в 1664 году. В документе, написанном год спустя, об одном из самых осведомленных чиновников Посольского приказа Григории Котошихине говорилось: "Гришка своровал, изменил, отъехал в Польшу. А был он в полках бояр и воевод князя Якова Куденетовича Черкасского с товарищи".
Собственно, ничего удивительного в случившемся не было. Корень зла был в царском всевластии и уверенности русских царей в том, что все население страны — их рабы, которые, несмотря ни на что, будут служить им и за совесть, и за страх. К примеру, когда молодой дипломат Котошихин совершил ошибку — забыл при переписывании документа в царском титуле после слова "Великий" написать слово "государь", Алексей Михайлович приказал пороть его батогами. Следующий удар был нанесен уже не только по самолюбию, но и по материальному положению Григория Котошихина. Его отца, монастырского казначея, обвинили в растрате и в качестве компенсации за это воровство отобрали дом и все имущество. Во время следствия, правда, выяснилось, что вся недостача — 15 копеек. Но дом и добро Котошихину-старшему так и не вернули. Ко всему прочему жалованье самого Григория составляло мизерную для чиновника его уровня сумму — 13 рублей в год. А просителей с подношениями в Посольском приказе случалось куда меньше, чем в ведомствах, занимавшихся торговыми или имущественными делами. Так что всей историей своей жизни и службы Котошихин был подготовлен к измене: страшно обижен и стеснен в средствах.
Шведы, на переговоры с которыми вместе с главой Посольского приказа Ордын-Нащокиным отправился в 1661 году подьячий, обратили внимание на бойкого и сообразительного Григория. И сразу же начали залечивать его душевные и бюджетные раны. Когда в том же году Котошихина отправили в шведскую столицу, хозяева приняли его не по чину пышно и отпустили восвояси с богатыми дарами.
Ну а затем последовало предложение, от которого Котошихин не смог отказаться. За время сотрудничества — менее чем за три года — шведский посол в Москве Эберс заплатил ему 40 червонцев, в то время как повышенная за успешную службу плата от Посольского приказа составляла 30 рублей в год. Правда, как водится, Эберс в отчетах своему королю указывал, что выплатил ценному агенту 100 червонцев. Но подобное умыкание казенных средств было обычным делом во всех странах и во все времена. Однако о качестве информации, получаемой от Котошихина, Эберс писал в Стокгольм истинную правду: "Оный субъект, хотя русский, но... по своим симпатиям добрый швед... обещался и впредь извещать меня обо всем, что будут писать русские послы, и какое решение примет Его царское Величество..."
А когда подьячему пришлось уехать по делу из Москвы, Эберс почти в отчаянии сообщал своему королю: "Мой тайный корреспондент, от которого я всегда получаю ценные сведения, послан отсюда к князю Якову Черкасскому и, вероятно, будет некоторое время отсутствовать. Это было для меня очень прискорбно, потому что найти в скором времени равноценное лицо мне будет очень трудно".
Карьера агента Котошихина окончилась неожиданно не только для шведов, но и для него самого. Он был отправлен в войско князя Черкасского, которое принуждало поляков к заключению мирного договора. Но переговоры шли медленно и безуспешно. А попытка русской стороны подтолкнуть их к нужному исходу силой оружия потерпела поражение. Царь решил заменить князя Черкасского князем Долгоруким, но и после этого заветный результат — мир с Польшей — достигнут не был.
Чтобы оправдаться перед Алексеем Михайловичем, князь Долгорукий решил обвинить во всех грехах князя Черкасского. Причем не лично, а с помощью Котошихина. Долгорукий приказал подьячему написать донос на князя Черкасского. Доносчику, как известно, тогда полагался первый кнут, а потом еще суровое наказание в случае клеветы. Но страшен был и гнев князя Долгорукого. Оказавшийся меж двух огней подьячий решил бежать в Польшу. Выбор оказался не из удачных. Осведомленному в русских делах беглецу поляки предложили неплохие деньги, но в почете отказали. В Пруссии же, куда он перебрался из Польши, им и вовсе не заинтересовались.
Лишь только во владениях Швеции, казалось, его ожидали почет и покой. Однако, как только русские власти узнали, что предатель находится у шведов, разгорелся страшный скандал. По условиям мирного договора, в составлении которого участвовал сам Котошихин, стороны обещали выдавать друг другу всех перебежчиков. Так что шведам пришлось изворачиваться, скрывая бывшего подьячего. Ему в Стокгольме даже сменили фамилию и назначили на службу в архив, где он и сослужил шведам свою последнюю службу — написал труд под названием "О России в царствование Алексея Михайловича". Собственно, ничего большего дать он не мог, а русские дипломаты продолжали требовать возвращения изменника на родину. Решению проблемы помог случай. Пьяный Котошихин несколько раз ударил ножом коллегу по архиву, в доме которого жил. Две недели спустя швед умер, и Котошихина, полностью признавшего свою вину, приговорили к смерти, на чем скандал и был исчерпан.
Профессия — шпион
Изменников казнили и в более поздние времена. Но чаще всего случалось это в военное время, когда со шпионами расправлялись безо всякой пощады. Особенно широко военный шпионаж распространился по Европе во время Наполеоновских войн, когда противники французского императора на собственном опыте убедились, что главный шпион Наполеона Карл Шульмейстер помогал французской армии выигрывать сражения не хуже, чем ее доблестные маршалы. Шульмейстер не только выведывал планы противников Наполеона, но и передавал им неверные сведения о планах французов, приводившие австрийские и русские войска к сокрушительным поражениям. Массовый шпионаж наблюдался и во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Но настоящий расцвет этого ремесла совпал с усовершенствованием военной техники. Если раньше тайным агентам требовалось прежде всего выведывать все о передвижениях войск противника, то с появлением дальнобойных пушек и скорострельных ружей важнейшей информацией стали сведения о характеристиках этого оружия и способности промышленности выпускать его. Государства принялись защищать свои военно-промышленные тайны, и потому для проникновения в них появилось довольно значительное шпионское сообщество.
Некоторые шпионы действовали на свой страх и риск, предлагая добытые результаты представителям заинтересованных в информации держав. Но многие страны создавали обширные профессиональные разведывательные сети, занимавшиеся тотальным сбором любых мало-мальски ценных сведений. Не стояла в стороне и Россия. В наиболее крупных и промышленно развитых странах начали создаваться агентурные сети, во главе которых, как правило, стояли военные атташе, именовавшиеся тогда военными агентами. Именно они принимали шпионов-любителей и покупали у них сведения, они и их помощники находили корыстолюбивых сотрудников оружейных фирм, готовых делиться секретами. И именно они оказывались нередко в центре шпионских скандалов. Самый известный среди русских военных атташе граф А. Игнатьев вспоминал:
"Военный атташе — это официальный шпион. Таково ходячее мнение о нашем брате, но это не совсем так. Вместе с небывалым ростом вооружений оживали и заснувшие было временно шпионские организации. Некоторые военные атташе, естественно, были в них втянуты, что и создало обобщающее о них мнение. Результаты участия в этой шпионской работе не заставили себя долго ждать — начались дипломатические скандалы, главными героями которых оказались следовавшие один за другим русские военные агенты в Вене. Слишком уж представлялось заманчивым использовать для получения секретных сведений братьев-славян, составлявших в то время большинство населения "лоскутной империи", как называли Австро-Венгерскую монархию. Драме одного из таких славян — начальника разведывательного отдела австрийского генерального штаба полковника Редля — посвящена обширная литература. Чех по происхождению, он был уличен в получении крупных сумм, переводившихся ему русским генеральным штабом. Если уж такие высокие лица шли на службу России, то как было не поверить тем предложениям услуг, которые русские военные агенты получали от военнослужащих славянского происхождения тотчас по приезде в Вену. Они упускали из виду только небольшую деталь: шпионы засылались к ним самим австрийским генеральным штабом с целью проверки дипломатической лояльности вновь прибывших русских военных представителей".
Скандалом обернулась и командировка в Германию артиллерийского капитана М. Костевича. Главное артиллерийское управление (ГАУ) в 1912 году направило этого своего сотрудника для ознакомления с производством снарядов в недружественную Германию. Костевич, как требовали правила, зарегистрировался у русского военного агента в Берлине и в германском военном министерстве. Но все его просьбы о посещении немецких государственных артиллерийских заводов были отклонены. Причина заключалась в обычном русском головотяпстве. Еще до отъезда капитана из России в "Артиллерийском журнале" была опубликована статья о недостатках в русском производстве снарядов и решении ГАУ об отправке Костевича за границу для выяснения способов устранения недостатков.
Поскольку на государственные заводы его не пустили, Костевич решил попытать счастья на частных. Но и здесь его ждал полный афронт. Владельцы заводов не видели никакого смысла в том, чтобы знакомить русского капитана со своим производством. И тогда Костевич отыскал в Германии некоего Никольского — русского подпоручика, который после отставки работал на частном немецком снарядном заводе Эргардта. Костевич не нашел ничего лучшего, как отправиться на встречу с Никольским в Дюссельдорф, и там попытался уговорить соотечественника провести его на завод. Никольский пообещал обсудить вопрос с администрацией завода. А не имевший, по всей видимости, ни малейшего представления о конспирации Костевич стал забрасывать его письмами, где задавал вопросы типа: "Получен ли вашей фабрикой заказ на бризантные гранаты?" Терпеть это безобразие немцы не стали, и Костевич был арестован. Его дело решили превратить в образцово-показательное для разогрева антирусских настроений масс, и скандал стал разрастаться на глазах.
Российское посольство требовало немедленно освободить капитана, поскольку его миссия была известна германскому правительству. А его защита делала упор на то, что Костевича интересовал частный завод, поэтому никакого проникновения в государственные тайны нет и быть не могло. Тогда германские прокуроры предъявили Костевичу обвинение в "подстрекательстве к шпионству" Никольского. Поскольку письма Костевича были в деле, отпираться было куда труднее.
В скандал оказалась втянута едва ли не вся европейская пресса. Русские газеты писали о несчастном ученом, о невинно страдающем национальном герое, взявшемся за совершенно чуждое ему дело. А немецкие расписывали проникшие всюду щупальца русского шпионажа. Все ожидали, какой же приговор ждет русского шпиона. Но, как рассказывал потом русским газетчикам сам Костевич, еще в начале процесса немцы предупредили его, что результат зависит от отношения русских властей к арестованному за шпионаж в России немецкому лейтенанту Дамму. Его приговорили к пяти годам каторги, и, если лейтенанта действительно отправили бы в Сибирь, Костевича ждал еще более суровый приговор — смертная казнь.
Приговор мог быть именно таким, поскольку Костевич был первым, кого судили на основании новых дополнений к закону о безопасности Германской империи. Однако дипломатам двух стран удалось договориться. Николай II помиловал Дамма, а кайзер Вильгельм II — Костевича.
Министр-капиталист
В начале XX века шпионские процессы и скандалы шли во всех странах Европы один за другим. В 1908 году французы, например, утверждали, что персонал во всех крупных отелях и ресторанах страны состоит почти поголовно из молодых немцев, согласных работать за смешные по французским меркам деньги. Французская полиция подозревала, что эти 40 тыс. немцев имеют самое непосредственное отношение к германскому генштабу и каждая подслушанная ими фраза или найденная в мусорных корзинах бумажка помогают немецкому командованию ковать победу над Францией.
Русские шпионоведы писали, что в Российской империи картина ничем не лучше. Давно и хорошо знавшие Россию немцы, как утверждали газеты, напридумывали массу способов для вербовки ничего не подозревающих русских офицеров и чиновников. Как писали тогда, немцы нашли довольно оригинальный способ выявления секретоносителей, испытывающих нужду в деньгах. В газетах регулярно печатались объявления, предлагавшие серьезным господам брак с девицами и вдовами, имеющими приданое до 65 тыс. рублей. Для получения сведений о потенциальных невестах требовалось отправить свое подробное жизнеописание по указанному в объявлении адресу.
Другие объявления предлагали господам, вращающимся в приличном обществе, стать агентами по продаже товаров известных иностранных фирм с доходом 15 тыс. рублей в год. Деньги немыслимые не только для офицеров, но и для генералов. Так что всегда находились желающие их заработать.
С началом войны рассказы о хитростях германского шпионажа стали попросту какими-то фантастическими. К примеру, утверждалось, что немцы организовали под Варшавой шпионскую школу для детей 10-12 лет и ее выпускников переправляют под видом беженцев на русскую территорию для сбора секретных сведений. Как писали тогда, самым талантливым выпускником варшавской разведшколы был некий восьмилетний мальчик, который добрался едва ли не до Пензы, шнырял в расположении запасных воинских частей, выведал их численность и качество состава, а затем направился к линии фронта, был задержан на железнодорожной станции и дал признательные показания.
Не меньше обвинений возводилось и на немцев-колонистов, живших в России со времен Екатерины Великой. Их обвиняли в том, что они строят амбары и дома на бетонных фундаментах только для того, чтобы в русскую распутицу немецкие артиллерийские батареи имели прекрасные позиции для стрельбы по русским окопам.
На этом фоне обвинения иностранных фирм в том, что все они гнезда германского шпионажа, казались просто невинными. Любая картотека клиентов рассматривалась как база секретных данных. А поскольку даже американские фирмы предпочитали нанимать в качестве управляющих российскими филиалами обрусевших немцев, за примерами немецкого засилья и шпионажа далеко ходить не приходилось.
На фоне этой всеобщей истерии обвинения в адрес военного министра Владимира Сухомлинова в шпионаже в пользу немцев выглядели уже вполне естественно. Все вокруг накрыто плотной немецкой шпионской сетью, армии отступают и терпят поражения. И предательство в высших армейских сферах было вполне логичным и понятным объяснением происходящего.
Министра обвиняли в том, что он покровительствовал разоблаченному немецкому шпиону жандармскому полковнику Мясоедову, а также в том, что он случайно или сознательно знакомил других бывавших у него лиц, связанных с германской разведкой, с совершенно секретными документами. К обвинениям добавлялось аморальное поведение — генерал в нарушение закона развел свою будущую жену с ее мужем. Вдобавок получал многотысячные взятки при распределении военных заказов.
"Ко дню своего назначения на должность начальника генерального штаба,— писали газетчики,— Сухомлинов имел сбережений не более 50 000. Его жена Екатерина Викторовна личных средств вовсе не имела. Широкие траты г-жи Сухомлиновой, по показаниям свидетелей, поглощали большие средства. Летом на заграничных курортах Сухомлиновы занимали помещение в 12-15 комнат. В Париже в один из сезонов Сухомлинова заказала 13 платьев у Бер и 12 у Бернара, самое дешевое платье стоило не меньше 800 франков. В тот же сезон она купила десяток шляп по 200-300 франков каждая... Купили мехов на 7300 руб., на разные суммы драгоценностей и, между прочим, на 20 000 жемчугов. Несмотря на огромные траты на жизнь, генералу Сухомлинову удалось внести за период со 2 декабря 1908 до 3 сентября 1915 года в различные кредитные учреждения Петрограда 702 737 руб. За этот же период он взял из банков больше 336 000, и к сентябрю 1915 года у него оставалось на счетах более 323 000 руб. Наличность таких средств не может быть объяснена удачной биржевой игрой, как это пытался сделать в разговоре со знакомыми Сухомлинов, так как бухгалтерской экспертизой установлено, что доходы от биржевых операций Сухомлинова составляли всего 55 000 руб. По должности военного министра Сухомлинов получал 18 000 жалованья, 3600 разъездных и около 8000 на экстраординарные расходы".
Бывший министр, однако, утверждал, что приписывание ему таких средств ни на чем не основано, жена украшения и меха не покупала, а смотрела и все обвинения в пособничестве германскому шпионажу имеют политическую подоплеку.
"Никто не ожидал,— писал в свое оправдание Сухомлинов,— возможности такой продолжительной войны, которая длилась бы более 4-6 месяцев, и во всех армиях войсковые запасы приходили к концу. Труднее всех оказалось положение России, которой могла помочь лишь обрабатывающая промышленность, которая у нас была сравнительно ничтожна и вследствие этого с большим трудом поддававшаяся мобилизации, тогда как германцы при всех их преимуществах в этой области завладели еще Бельгией со всеми находящимися там заводами, а затем еще и всей нашей фабричной индустрией левого берега Вислы. К этому естественному недочету России прибавилось еще и неискусное руководство армии великим князем Николаем Николаевичем. В Восточной Пруссии наши операции были так ведены, что мы потеряли две армии; затем по совершенно непонятным соображениям предприняли наступление за Карпаты, тогда как прямая дорога от Кракова на Берлин существенно короче, лучше и менее опасна. В горах потеряли еще одну армию и после того без оглядки побежали назад, оставив противнику без сопротивления крепости, массу запасов и всякого имущества. Хотя "меч кует кузнец, а действует им молодец", но в данном случае одного кузнеца притянули к ответственности. В деле военного искусства искони так было, что не всегда сильнейший побеждает — для победы необходимо искусство и счастье. Из того, что полководцем был великий князь, вовсе не следует, что он непогрешим и не мог ошибаться, ибо ни один из действительно великих полководцев не был застрахован от неудач. Но когда великому князю не посчастливилось, ни под каким видом не осмелились допустить, чтобы Его Высочество мог быть виновен, и пустились на розыски среди простых смертных; совершенно невиновные начальники были уволены. Из Ставки хлынула волна клеветы, обвинявшей весь мир в измене".
Кампанию против министра поддержали депутаты Думы, прежде всего А. Гучков. Как считал Сухомлинов, это было связано с тем, что думцы стремились взять под свой контроль распределение военных заказов.
Истинная же причина шпионского скандала была иной.
"История третьего брака Сухомлинова,— писал офицер ставки М. Лемке,— и устроенного им развода четы Бутович в свое время также была довольно подробно оглашена в печати и вызвала даже специальную брошюру, выпущенную на правах рукописи митрополитом Владимиром со всеми документами по этому процессу. Пользуясь своим исключительным положением, Сухомлинов при помощи ряда противозаконных действий всячески старался скомпрометировать В. Н. Бутовича, терроризировать его и заставить дать жене развод. Когда не помогли угрозы, Сухомлинов прибег к способам мирного воздействия. От них он переходил к подлогам и насилиям.
Для всех этих операций Сухомлинову нужны были исполнители, и поэтому постепенно вокруг тогдашнего командующего войсками, а затем начальника Юго-Западного края образовалась компания, в которой главную роль играли: тогдашний начальник киевского охранного отделения подполковник Кулябка (приобретший широкую известность после убийства Столыпина), родственницы госпожи Бутович Дараган и Червинская, ее двоюродный брат инженер Гошкевич, австрийский подданный Альтшиллер и др. лица. Они подыскивали для Сухомлинова свидетелей "неверности" Бутовича; неоднократно являлись к последнему со всякого рода предложениями и способствовали устройству частых и безопасных свиданий Сухомлинова с Бутович. К числу лиц, способствовавших Сухомлинову в его противозаконных действиях по разводу Бутович, следует добавить еще казненного полковника Мясоедова и убийцу министра Столыпина Дмитрия Богрова. Мясоедов производил за границей розыски "свидетелей" для Сухомлинова, а Богров по поручению Кулябки являлся к В. Н. Бутовичу в Ницце с предложением "мирной" уступки жены. Участие всей этой компании в бракоразводном деле Бутович связало Сухомлинова по рукам и ногам. Когда он стал военным министром, члены компании продолжали всячески эксплуатировать свою связь со всемогущим сановником... Сухомлинов оказывал покровительство и Альтшиллеру, ставшему столь близким человеком, что во время своих заграничных поездок он останавливался на его даче под Веной, где останавливался также и Мясоедов. Когда началась война и Альтшиллер, как австрийский подданный, подлежал высылке, Сухомлинов дал за него поручительство, и Альтшиллер был оставлен на свободе. Вскоре были получены компрометирующие сведения о его деятельности в качестве немецкого агента, но к этому времени Альтшиллер был уже в Вене".
Итогом этого громкого дела стало осуждение Сухомлинова к пожизненной каторге. Но отправиться в Сибирь ему помешала Октябрьская революция, а в мае 1918 года он был и вовсе амнистирован большевиками и выехал за границу.