некролог
В Нью-Йорке на 99-м году жизни умер Филипп Джонсон, один из самых известных архитекторов ХХ века. Он был главным американским авангардистом, модернистом, постмодернистом и неомодернистом, он был первым лауреатом самой престижной в мире премии по архитектуре — Притцкера, он был фашистом и гомосексуалистом, он был архитектором-звездой. Собственно, он и был тем человеком, который придумал, что архитекторы могут быть звездами.
Филипп Джонсон родился в 1906 году в Кливленде, в 1927 году окончил Гарвард по специальности "философия" и отправился в Европу. Два европейских чуда его потрясли — архитектура Людвига Миса ван дер Роэ и ранний фашизм. Тогда он еще не знал, что одно с другим несовместимо, да и сами фашисты тут еще не вполне определились. В Америке фашистов не переносят, и Филипп Джонсон потом многократно оправдывался в своих юношеских заблуждениях: "Я был заворожен властью". Что касается ранней авангардной архитектуры, то здесь оправдываться было не в чем, но говорил он о ней почти в тех же выражениях: "Я был заворожен свободой". Когда читаешь его и о нем, то невольно думаешь, что в принципе он был заворожен тем же ницшеанским чувством власти и свободы, которое привораживало к фашизму и авангарду множество людей — от Эзры Паунда до Мережковского. Его отличие в том, что он был американцем и занимался тогда архитектурной критикой и кураторством — занятия в принципе настолько маргинальные, что общепризнанные и общепонятные для интеллектуалов других областей идеи казались здесь верхом экстравагантности. Но это предопределило специфику его восприятия авангарда, той линии, которую он отстаивал и развивал. Авангардную архитектуру он понимал не как выражение свободы социальной, не как репрезентацию прогресса, который приведет к счастью все человечество, что вдохновляло как русский конструктивизм, так и европейский функционализм, но как свободу эстетического самовыражения личности.
Он вернулся в Америку в 1932 году и сделал выставку "Международный стиль. 1922-1932", которая была первой демонстрацией авангардной архитектуры в Америке, выпустил соответствующую книжку и стал куратором архитектурного отдела Музея современного искусства (МоМА) в Нью-Йорке. Это было правильное место, он там познакомился со всей авангардной элитой. А в 1940-м он совершил фантастический кульбит, на который, вероятно, способен только американец. Он бросил карьеру и пошел обратно в Гарвард на архитектурный факультет. В 1943 году, 37 лет от роду, он получил архитектурную степень. В 1949-м он создал свою самую известную вещь — собственный дом в Нью-Канаане, штат Коннектикут. Это дом с полностью стеклянными стенами. Кроме стеклянных стен, в нем нет ничего особенно примечательного, но они, разумеется, завораживают. Видно все: и как человек ест, и как спит, как живет, и даже, что выяснилось только теперь, как умирает. Это помещение себя в выставочную витрину по смыслу было жестом вполне ницшеанского эксгибиционизма, но воспринималось как символ новой открытости, прозрачности свободного американского человека.
Америка в этот момент совершила, пожалуй, главный свой рывок в сфере современного искусства. Он остается по сию пору недоосознанным и уж тем более не повторенным. В принципе авангард устроен так, что повторение найденного 20-30 лет назад рассматривается как отстой, но американцы, буквально повторявшие после войны европейскую абстракцию в живописи, европейскую абстрактную скульптуру, европейскую функционалистскую архитектуру, каким-то образом ухитрились доказать и себе, и всему миру, что это новый авангардный прорыв. Филипп Джонсон был на острие этого прорыва к общеизвестному. Эмигрировавший в США Мис ван дер Роэ, о котором способный молодой человек написал к тому моменту поверхностную, но первую американскую книжку (1947), не мог не оценить его усилий. Филипп Джонсон стал соавтором Миса на строительстве Seagram Building, здания из стекла и металла, которое стало прототипом всех офисных коробок от взорванных 11 сентября "близнецов" до снесенного в Москве "Интуриста". В 1953 году Джонсон организовал свое бюро и прочно стал одним из главных архитекторов авангарда в США.
Следующие 20 лет ничего интересного не происходило. Джонсон продолжал строить модернистские коробки, они приносили ему деньги, но не славу. Но при этом он со своим идеалом авангарда как самовыражения экстравагантной личности стал успешно делать интерьеры для экстравагантных личностей же, он даже заявил в 1963 году, что, по его мнению, "основной сферой современной архитектуры является интерьер". Благодаря этому он стал любимой фигурой гламурных журналов — ресурс, который до того архитекторы использовать не умели. Джонсон был в этот момент архитектором, подобным многим, но еще и гламурной звездой — а это серьезно.
В 1972 году он совершил второй феноменальный кульбит. Он вдруг стал постмодернистом. Библиотека в Бостоне с огромными бетонными арками, с которой слизан универмаг "Московский" у трех вокзалов, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Как?! Джонсон, авангардист — и вдруг этот классицизм (теперь уму непостижимо, почему эта архитектура ассоциировалась с классицизмом), скандал, потрясение основ. Скандал для звезды — что дождь в засуху, Джонсон стал архитектором номер один. Он получил свой главный заказ — "Сони-центр" (тогда — AT&T Building) в Нью-Йорке (1979-1984). Европейские постмодернисты, чьи интересы в основном концентрировались вокруг небольшой частной виллы на берегу моря, при виде постмодернистского небоскреба впали в транс и признали Джонсона самым главным. Здание действительно получилось прекрасным — это тот же офисный коробок, но наверху у него подобие треугольного фронтона с большой круглой дыркой, так что в целом оно напоминает по силуэту большой пластиковый пакет с ручками. На волне феноменального успеха этого здания 76-летний Джонсон обратился к миру с важным заявлением. "Я должен официально заявить, что я гей,— сказал он на специальной пресс-конференции.— Я всегда был геем и остаюсь им, но я никогда не мог об этом сказать. Ведь я бы никогда не получил заказ на главное здание своей жизни". Газеты и журналы разрывались от негодования по поводу преследования гомосексуализма: даже гений Джонсон должен был всю жизнь скрываться от возможных преследований. Новоорганизованная Притцкеровская премия — Нобелевская премия по архитектуре — досталась, разумеется, ему.
Его хватило на еще один грандиозный поворот. Нет, он не стал гетеросексуалом, но он вдруг в 1980 году объявил постмодернизм законченным. Он построил Хрустальный собор в Анахэме (Калифорния) — храм всех христианских религий, гигантский стеклянный объем, изломанный сложной геометрией так, будто это стекло долго били и потом стеклили разломы заново. Словом, это была откровенно неомодернистская постройка. Глядя на постройки сегодняшних звезд Даниэля Либескинда, Фрэнка Гери, Эрика Мосса, понимаешь, что без Филиппа Джонсона, его Хрустального собора их бы не было. Он успел утвердить и собрать заново все ценности, на которых они сегодня состоялись, добавив к авангардности и экстравагантности еще и политкорректность и христианскую духовность.
Сегодня, когда он умер, невозможно сказать, кем же он был. Невозможно назвать его главную постройку, его кредо, определить, в чем его главные открытия. Осталось лишь то, что он был фантастической, грандиозной звездой. Видимо, это единственное, что остается от больших архитекторов нашего времени.