На "Чердаке" Театра сатиры молодой режиссер Ольга Субботина поставила пьесу молодого драматурга Ксении Драгунской "Яблочный вор". Это первая ласточка молодой драматургии и режиссуры, свившая себе гнездо под крышей старомодного и угасающего театра, считает МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Появление беспечной щебечущей молодежи в театре, живущем так, как будто бы время остановилось, среди актеров-мастодонтов, по двадцать лет тянущих лямку одних и тех же ролей и новые роли играющих так же, как старые, сродни неожиданному визиту ласточки в старый перекосившийся дом. Спасибо худруку "Сатиры" Александру Ширвиндту, что решился позвать. Впрочем, чтобы не вызвать шока в родном театре, для начала позвали достаточно лояльных и не буйных представителей московского театрального молодняка. Ольга Субботина — это не экстремально-скандальный Кирилл Серебренников и даже не Нина Чусова, которая перевернет вам театр вверх дном и разукрасит актеров так, что мама родная не узнает, а Ксения Драгунская — не террористы братья Пресняковы, взявшие на абордаж чеховский МХАТ.
Авторы спектакля из породы нежных, в меру ироничных, в меру лиричных фантазерок. Вот и спектакль их получился таким же: тихим, кое-где смешным, кое-где грустным и душещипательным — в общем, типично женским. Исполнительнице главной роли Марии Голубкиной досталась трудная задача — собрать свой персонаж фактически из ничего, из отражений в чужих зеркалах. О ней в пьесе почти не говорится. Из обрывков разговоров мы догадываемся, что она закончила литературный институт и живет одна на даче — наверное, в каком-нибудь писательском Переделкине. Чем занимается, неизвестно. Она только и делает, что разговаривает по телефону с разными людьми: перелетным евреем другом Елкиным, который делится с ней своими любовными фантазиями и спрашивает у нее рецепты приготовления гречневой каши и избавления от простуды, с девятилетним мальчиком Никитосом, с которым она играет в дразнилки и перевиралки, и с подругой, которая мечтает выйти замуж то за экстрасенса, то за космонавта. О себе Анна (так зовут героиню) упорно молчит, только ждет какого-то звонка и потом неожиданно вскрывает себе вены, засунув руку в трехлитровую банку из-под огурцов.
Сейчас модно, чтобы пьеса не катилась по прямой от завязки к развязке, подпрыгивая на кочках кульминационных сцен, а постепенно выплывала из тумана, выставляя напоказ то один, то другой фрагмент, по которым зритель должен догадаться о целом. Но не на всякую такую пьесу найдется своя Маша Голубкина, которая из этого эфемерного, необязательного материала сможет создать жизнеспособный образ. Актриса и режиссер пытаются подвести пьесу к какому-то общему человеческому знаменателю — мол, это пьеса о любви, о двух не встретившихся одиночествах. Весь спектакль на горизонте маячит некий Анин однокурсник Степцов, влюбленный в нее со вступительных экзаменов. И только ближе к финалу он наконец входит в действие, ненадолго переключив его из режима вялого ожидания в положение "вкл.". Но ненадолго. И в финале оказывается, что пьеса была вовсе не о них, а о городском снеге. Вот и спектакль получился такой же — не дождешься, когда весь растает.