выставка фото
В Московском доме фотографии "Ретроспективой" Хельмута Ньютона открылся третий фестиваль "Мода и стиль в фотографии". Фотограф, тридцать лет назад пользовавшийся репутацией ниспровергателя ценностей, сам стал ценностью современного истеблишмента, считает ВИКТОРИЯ Ъ-МУСВИК.
Слова "Ньютона в массы" вполне можно было бы поставить девизом к открывшейся вчера "Ретроспективе". На трех этажах МДФ можно увидеть все самые известные работы "знаменитого Хельмута". "Ретроспектива" существует в таком виде уже три года — сделанная первоначально в 2000 году для Новой национальной галереи в Берлине под руководством Джун Браун, жены Хельмута Ньютона, выставка подводит итог сорока годам, проведенным художником в фэшн-фотографии. "Ретроспектива" является вполне обкатанным проектом: до России она побывала в разных городах Европы и Америки.
Нельзя сказать, что многое из показанного в Москве стало настоящим откровением. Большинство работ те, кто хоть сколько-нибудь знаком с творчеством Хельмута Ньютона, уже видели неоднократно, хотя и не в таком количестве. Здесь, например, есть все самые известные его обнаженные из самых знаменитых серий. Ранние фотографии 1960-1970-х, сделанные Ньютоном вскоре после переезда в Европу из Австралии для Vogue и других журналов по заказу известных модных домов, представляют Ньютона-революционера. Тогда от знаменитого директора издательства Conde Nast Алекса Либермана потребовался максимум мужества, чтобы опубликовать эти работы в американском Vogue.
Но времена менялись — и лучшие серии Ньютона 1980-1990-х годов (Big Nudes, Domestic Nudes, Walking Women) кажутся красивыми, отточенными по технике, но оставляют впечатление повторения однажды найденных удачных приемов. В одном из залов МДФ рядком висят знаменитые "Немка", "Голландка", "Француженка" (ню большого формата со связанными за спиной руками), в другом — знаменитые "Они идут" (две фотографии, на которых четыре мощные красавицы на каблуках показаны сначала раздетыми, потом — в тех же позах, но в одежде). Рядом — просвеченные рентгеном модели и работы из серии "Манекены". Но все его женщины, в одежде и без, связанные или оседлавшие манекены, на огромных шпильках и в распахнутых шубах, оставляют ощущение невероятной жизненной силы, прямо-таки бьющей через край.
В отдельном зале — портреты известных людей. Это другой аспект творчества Ньютона. Фотограф часто любит повторять, что, хотя его имя чаще всего связывают с "голыми женщинами", его интересует феномен власти во всех ее проявлениях. Поэтому он предпочитает снимать богатых, знаменитых и пользующихся славой, особенно дурной. Среди них — знаменитые мафиози, художники, актеры и актрисы, деятели шоу-бизнеса, политики. Ньютон снимал Энди Уорхола и Пьера Кардена, Марлен Дитрих и Катрин Денев, Энтони Хопкинса и Лени Рифеншталь. Эти изображения почти гениальны — если отсутствие оттенков, нюансировки многих коробит в его обнаженных, то в портретах четкость контрастов позволяет Ньютону выявить самые глубинные человеческие слабости. Отдельный интерес вызывают раскиданные здесь и там по выставке работы, представляющие не вполне привычного Ньютона: например, интереснейшие озорные снимки 1973 года с Джун Ньютон в роли Гитлера и Евы Браун.
Выигрывает ли большинство работ Ньютона, предназначенных для журналов, от показа в формате выставки, да еще и выставки-ретроспективы — вопрос довольно спорный. Но главное в ней — это, пожалуй, ощущение цельности личности самого Ньютона. Ведь несмотря на все ученые статьи о холодности и асексуальности его эротики и те эпитеты, которыми награждают его критики и искусствоведы ("порнограф", "вуайерист", "сексист", "фашист"), феномен популярности фотографа, прославившегося, когда ему было уже значительно за сорок, так и остается неразгаданным. А отгадка проста. Все дело в том, что Ньютон с его принципиальной старомодностью, здоровым интересом к власти и сексу, красивыми и сильными женщинами с хорошими пропорциями и с парадоксальной иронией абсолютно, до оскомины нормален — на фоне сошедшего с ума мира бестелесных моделей и политкорректных рассуждений. Он плоть от плоти массовой культуры, ее дитя и ее создатель, свирепый критик истеблишмента и сам — лучший его символ.