Трудно представить себе фигуру более популярную среди русских структурных лингвистов 60-х годов, чем американский лингвист Ноам Хомский (Noam Chomsky). Он придумал порождающую грамматику. Порождающая грамматика порождала удивительные фразы на английском языке (типа "Зеленые идеи яростно спят"), которые обладали некоторым сходством с осмысленными высказываниями, и будущий расцвет, казалось, не за горами. Скоро мы научим говорить автоматы и дельфинов, и тогда власти предержащие поймут, что больше так нельзя. Хомского даже, чувствуя интерес к нему, напечатали в журнале "Америка" на целую полосу, он сидел в кресле в ботинках разного цвета, один зеленый, а второй синий. Русские лингвистки вырезали эту фотографию и клеили на стену, ощущая связь с традициями футуризма и желтой кофтой Маяковского.
Прошло 30 лет, Хомский устал порождать научные фразы и теперь занялся политикой. Его книга "Прибыль на людях. Неолиберализм и глобальный порядок" производит огромное впечатление. Не из-за глубины или новизны содержащихся в ней идей, а, напротив, из-за их поверхностности и знакомости. Из книги мы узнаем, что а) подлинная демократия есть равенство доходов, б) смысл либерализма в экономике заключается в том, что американские монополии грабят трудящихся по всему миру, в) глобализм есть сегодняшняя стадия колониализма, г) согласие большинства с ценностями либерализма есть результат подлых действий лживой буржуазной прессы, д) капитализм загнивает, е) впереди новое восстание трудящихся против мирового господства американских монополий, ж) единственно справедливое устройство государства — национально сплоченные граждане с равенством доходов, обеспечиваемых госрегулированием экономики.Если бы не фамилия Хомский и не портрет на обложке, где еще узнаваем тот красавец в разных ботинках, можно было бы подумать, что книгу написал Зюганов. Но в таком случае у нее терялась бы всякая острота. А тут в реальности обнаруживаются связи, о которых даже и подумать было невозможно. Представляете себе вопрос: что общего у товарища Зюганова с лингвистом из Массачусетса Ноамом Хомским? Ответ: все. Они просто одно и то же думают. Больше того, такая фантастическая комбинация вытаскивает на свет непредвиденные аналогии и пласты реальности. Ну, скажем, преемственность между Хомским и миром русского футуризма, оказывается, не порождение восторженных умов русских лингвисток, Маяковский тоже любил врезать канальям империалистам. Или, скажем, интерес товарища Сталина к языкознанию, выразившийся в его знаменитом трактате, не случайная прихоть вождя всех народов, напротив того, политикам определенного свойства часто присущ интерес к языковедческим проблемам (Хомский, кстати, отзывается о Сталине не без сочувствия). И так далее.
Но тут возникает еще одна закономерность. Вот другая книга из совсем другой области. Филипп Эрланже. "Генрих III". Биография последнего короля из рода Валуа. Основная цель Эрланже — опровергнуть Дюма, а вслед за ним — Генриха Манна, заставивших поверить человечество, что хорошим был Генрих IV Наваррский, бабник, гуманист и веротерпимец. Историк католического направления, Эрланже последовательно показывает, что все сколько-нибудь значимые инициативы Генриха IV придумал Генрих III, который героически боролся за единство Франции и всего французского народа в католичестве, но ему не дали реализоваться.
Это все выглядит крайне убедительно, все показано на документах, но вот способ борьбы... Сначала этот Генрих III испытал какие-то фантастически упоительные садистические переживания во время Варфоломеевской ночи, лично резал и резал еретиков. Потом у него умерла любовница, и он впал сначала в отчаяние, а потом сменил сексуальную ориентацию. Каждую свою победу в деле укрепления страны он отмечал роскошными приемами, на которых появлялся исключительно в женском платье. Его свиту составляли прекрасные юноши, так называемые "миньоны короля". Эрланже гневно опровергает клеветников, утверждавших, что Генрих завел так много любовников, чтобы никто не понял, сколько у него телохранителей, он показывает, что на самом деле это была именно возвышенная и прекрасная любовь, не омраченная никакой маскировкой и задней мыслью. Описанию этого двора, его необыкновенной изысканности, отваге миньонов, их бретерству, их способности отдать королю всего себя посвящены самые трепещущие страницы книги. Впрочем, двору Генриха симметрично отвечал двор его матери Екатерины Медичи, которая держала при себе "летучий легион" фрейлин, необходимый для соблазнения важных и полезных трону персон, а также для развлечения тех миньонов, которые еще не окончательно определились со своими вкусами. Представьте себе этого короля: "Во главе сидел Генрих в женском платье из дамаста с большими абашюрами, по которым змеились молочные ручьи жемчужин. Вдоль корсажа, форму которому придавала железная корсетная пластинка, мерцал Млечный путь из драгоценных камней. Уши оттягивали серьги с изумрудами, жемчугом и бриллиантами, а в волосах, окрашенных в фиолетовый цвет, сверкали похожие на светляков карбункулы". Это борец за единство нации, за единство католического народа, которому просто не дали сделать того, чего он хотел.
Закономерность возникает вот какая. Почему-то либеральные ценности, свободу и индивидуализм всегда отстаивают какие-то занудные граждане профессорского законопослушного вида, от одной рожи которых сразу несет пуританской добропорядочностью. В крайнем случае они могут быть излишне охочи до женского пола или чересчур любить пиво и чеснок, то есть предаваться порокам заурядным, скучным и общераспространенным. Напротив того, ценности национального единства и радикальный фундаментализм отстаивают персоны в разных ботинках, остроэкстравагантного свойства, чей путь и вкусы большинству кажутся крайне индивидуалистичными. Наверное, поэтому единства не достичь, и мир продолжает катиться в сторону индивидуализма и либеральной заразы.