Вчера исполнилось 60 лет со дня рождения Олега Даля. Неожиданная смерть этого актера, которому не было и сорока, до сих пор остается невосполнимой утратой нашего кинематографа: Даль оказался последним, кому удалось убедительно воплотить на экране и сцене такой важный для русской культуры типаж, как "лишний человек".
Юный Олег Даль выбрал свою будущую профессию именно после того, как прочитал "Героя нашего времени": становиться актером имело смысл хотя бы для того, чтобы сыграть Печорина. На самом деле играть эту роль в жизни Даль начал задолго до того, как Анатолий Эфрос предложил ему главную роль в телеспектакле "По страницам журнала Печорина". Этот спектакль появился в 1977 году, когда Даль был уже на десять лет старше своего героя, и оттого лермонтовское чувство безысходности только усиливалось. Когда в финале спектакля Даль читает стихотворение "И скучно, и грустно", возникает ощущение, что это он сам его написал — не артист Даль, а Григорий Александрович Печорин, проживший по немилости судьбы еще целых десять лишних лет. Впрочем, сам Даль тоже писал стихи, и едва ли они были веселее.
Даль, безусловно, самый загадочный актер советского экрана, фигура для кого-то трагическая, а для кого-то одиозная, для кого-то — мученик, человек без кожи, не выдержавший жестокости окружающего мира, а для кого-то, возможно, просто неврастеник, которого погубила мания величия, головокружение от слишком легко дававшихся ему успехов и привычка к пьянству. Взлеты и падения в карьере Даля чередовались так же стремительно, как менялось его настроение. Он мог играть с вывихнутым коленом или с температурой, а мог, начав репетиции, внезапно исчезнуть без всяких объяснений, заставляя своих коллег ломать голову над возможными причинами. Режиссеры знали, что его актерские способности безграничны, но боялись его непредсказуемости и безалаберности, а он, в свою очередь, подозревал чуть ли не каждого из них в желании подмять его под себя. Намучившись в зависимом положении актера, он и сам пытался стать режиссером — уйдя из "Современника" в 1976-м, он пошел на Высшие режиссерские курсы, которые так и не закончил. "Меня стали учить неуважаемые мною дуболомы, и я не выдержал,— писал он в дневнике.— В этом болоте легко потерять свое "я", стать исполнителем чужой музыки. Снова ушел и снова остался один со своими мыслями и идеями, со своими Олешей и Платоновым, Толстым и Чеховым, Шекспиром и Достоевским, Фальком и Мане, Моне и Колтрейном, Гиллеспи и Шоу — всеми мною любимыми мертвецами..."
Когда Далю случилось подержать в руках ящик с дуэльными пистолетами, принадлежавшими Пушкину, он заметил: "Я бы в те времена и до двадцати не дотянул. Пришлось бы через день драться". В свои времена Даль не дотянул до сорока и умер не от пули, а от сердечного приступа в номере киевской гостиницы, куда прилетел на пару дней на кинопробы. Впрочем, Иосиф Хейфиц, у которого Даль сыграл Лаевского в фильме "Плохой хороший человек", был убежден: "Сохранись в нашем веке дуэли, Олег погиб бы в том же возрасте и даже раньше, только иначе. От пули окружавших его ничтожеств. От ненависти к его укоряющему гению, к его худой и сутулой фигуре, которая не сгибалась ни перед кем".
В общем, Далю встретилось не так много режиссеров, предпочитавших неудобного, но талантливого актера покладистым посредственностям. Кроме Эфроса и Хейфица, это был Владимир Мотыль, снявший Даля в "Жене, Женечке и катюше". Для него работа с Далем была тем редким случаем, "когда артист словно явился из воображения, из мечты". Мотыль простил явившемуся из мечты артисту и то, что он несколько раз являлся на пробы не в форме, и то, что во время съемок его посадили на 15 суток за скандал в гостинице.
С режиссером, которого он любил больше других и который мог стать главным режиссером в его жизни, Григорием Козинцевым, Даль успел поработать всего один раз, сыграв Шута в "Короле Лире". Козинцев прощал Далю все и, даже когда тот являлся на площадку пьяным, не упрекал его, а просто говорил: "Уложите осторожно на диванчик. Пусть проспится". Как-то жена Козинцева спросила его: "Почему Далю можно то, чего нельзя другим?" И Козинцев ответил: "Мне жаль его. Он не жилец".
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА