Николай КЛИМОНТОВИЧ
НОЧНОЙ КЛУБ «ЛУЛУ»
Недавно мне сказали, что заведение прикрыли. Отобрали лицензию у владельцев или что-то в этом роде. Жаль, это было веселое и не вполне обычное место. Конечно, насколько может быть необычным и веселым дешевый ночной стрип-бар в городе Хельсинки в конце февраля. Если вы бывали в городе Хельсинки в конце февраля, вы поймете, о чем я говорю. Но в «Лулу» была своя изюминка. Сейчас расскажу по порядку.
До сих пор не пойму, зачем меня в тот раз понесло в столицу Суоми: ни застарелого гонорара, ни лекций в университете, когда за сотню баксов от тебя требуется нести ахинею в течение академического часа перед энтузиастами, тебя почти не понимающими. Позвонил коллега из Питера, сказал, что какие-то его сочинения и кое-что из моих рассказов финны перевели на свой финский язык и выпускают в свет под одной обложкой. «Нас объединила тематика», — пояснил мой питерский визави. Кажется, он имел в виду нашу с ним писательскую репутацию. Не такую, конечно, как у записных сотрясателей моральных основ, но все-таки. «Зовут на презентацию...»
Сколько раз ни прибывал на хельсинский вокзал, всегда путался, где богатый «Стокман», где бронзовый Маннергейм, где рыбный рынок. Гостиница была заказана и оплачена, финны не надули. В номере широкая кровать, но узка душевая кабина, пришлось втискиваться боком. Я был еще обернут белым гостиничным махровым полотенцем, как в дверь постучали. Питерский поезд моего коллеги тоже прибыл по расписанию. Даже не оставив в своем номере чемодан, он сразу же решил меня поприветствовать. Мы обнялись. Он, большой как таежник, со сдвинутым чуть набок носом-клювом, скинул пальто, на котором еще не высох темный уличный снег, на мою постель. И произнес:
— Что ж, уместимся, а?
Один на двоих номер и общая супружеская кровать — это был не единственный сюрприз скаредного финского издателя Укки. Презентацию назначили на два часа дня.
— После обещали обед, — сказал мой коллега по постели и литературе, стягивая серые нейлоновые, с малиновыми ромбами на щиколотках, носки. И добавил: — Деньги за билеты тоже обещали отдать сегодня.
Он едва не разнес душевую кабинку, пока в нее проникал.
Презентация состоялась в Доме дружбы — что-то в этом духе. Председательствовал Укка, человек без подбородка, прикрывший этот провал редкой желтой бородой; в годы студенчества и стажировки в МГУ он был женат на трех подряд российских провинциалках с филфака, импортированных им на его родину, а ныне заново пребывал холостяком: родина ему это отчего-то простила. Несмотря на то, что была суббота, присутствовали целых три слависта, один из которых из Таллина, несколько неясных лиц аспирантского вида и две наших переводчицы. Моя оказалась худой застенчивой девушкой лет пятидесяти пяти, не знающей ни единого слова по-русски, — Укка, видно, снабдил ее подстрочником. Коллеге досталась дама помоложе, в радужных рейтузах, длинном толстом свитере с лапландскими оленями, в красной теплой шапке с ушами, которую не снимала, с тремя серебряными сережками в левом ухе, — здешняя скандальная писательница, как выяснилось, по имени Леена.
Не знаю как другие, но я в таких ситуациях испытываю неловкость. Не могу поверить, что дюжине людей в здравом уме нечем себя занять в выходной день. Могу сказать, что в Москве на встречу с финскими сочинителями, будь это даже Леена, будь это даже в понедельник, я не пошел бы ни за какие коврижки. Впрочем, мой коллега, руководивший в Питере одной из многочисленных ныне писательских организаций, на вопросы, заданные не иначе, как из вежливости, отвечал зычно как дьякон; он оседлал ситуацию и подробно доложил о феноменальных прорывах российской эротической прозы, приводя примеры из собственных сочинений и дважды кладя Леене руку на рябые рейтузы. Тщедушный, но тщеславный Укка с укоризной смотрел в пространство.
За скудным обедом в ресторане нашего же отеля угощали лишь пивом, и это при том, что я вручил Укке при встрече одну из двух дозволенных финскими таможенниками бутылок «П. А. Смирновъ». К девяти переводчицы откланялись; при нас остались лишь хозяин, застенчивый русско-эстонский славист, который стал приставать к нам с литературоведческими подробностями, и — перспектива одной на двоих постели. Я наклонился к уху коллеги и предложил поехать в ночной клуб. Откланявшись, мы, конечно, сперва заглянули в номер и выпили по стакану питерского мартини. Потом сели в такси — и оказались в просторном ангаре, разрезанном цветными прожекторами; гремела американская попса, по элегантному полу в большом количестве фланировали девушки здешней национальности. На их счет иллюзий у нас не было. Судите сами: зачем нужен финской девушке любого возраста, искренне полагающей, что по субботам она живет в Западной Европе, немолодой русский литератор. Мы с коллегой, конечно, изобразили пару туров кадрили, но на наш английский партнерши реагировали вяло. Присев в угол, мы коротали время, за пару часов выпив по полтора литра пива. Чухонский народный праздник жизни кипел перед нами, но чуть в стороне. Дело близилось к двум ночи. Когда, одинокие, мы выкатились во двор, там пронзительным сквозняком тянуло с залива. У таксиста, которого мы собирались было попросить доставить нас в общую постель, мне пришло в голову спросить, нет ли здесь русских девочек. Шофер не стал делать вид, будто не понимает моего языка. Минут через десять мы были на темноватой улице, где над нами высветилась надпись Night Club Lulu.
Стайка соотечественниц поджидала нас у входа: что так поздно, мальчики, в четыре уже закрываем. В фойе, едва мы приобрели входные билеты по двадцать марок с носу, нас поймала дама лет сорока: все для вас — без гондонов и групповуха. Мы подивились такому сервису. «Вы ж из Москвы? Ваши всегда так заказывают». По-видимому, недавно здесь гуляла солнцевская братва...
В полутемном вытянутом зале на подиуме заканчивала снимать трусы худая татарка. Мы устроились в нише за деревянным столом и заказали еще по бокалу пива. Предложения не заставили себя ждать, и скоро мы были в курсе здешних расценок: сто пятьдесят баксов до утра, которое, впрочем, уж брезжило.
— Я бы не отказался от вон той, — сказал мой коллега, указав на смазливую длинноногую девочку со строгими глазами, по виду одиннадцатиклассницу, идущую на медаль.
— За какие же услуги они просят такие деньги? — усомнился я.
— Быть может, знают какие-нибудь штучки, — коллега положительно был оптимистом.
К нам подходили миловидные и не очень девушки разных национальностей из стран ближнего российского зарубежья, вплоть до Туркмении. Многие, как выяснилось, были студентками или аспирантками, причем самый высокий образовательный уровень оказался у русскоязычных обитательниц бара, прибывших из свободолюбивой бывшей советской Прибалтики. Судя по инициативности здешнего населения, нынешний хлипкий промозглый денек, хоть и субботний, был не лучшим для любовного бизнеса, и предложение много обгоняло спрос.
— Никогда не платил за любовь, — сообщил я коллеге.
— Здесь этот фокус не пройдет. Попробую сбавить цену.
Он отправился к приглянувшейся ему медалистке, ко мне же подсела пухленькая коротконогая миловидная девчушка лет тридцати, из Ленинградской области, очень, впрочем, сметливая. В ответ на мои вопросы она пояснила, что расходы у девушек большие: в баре с них берут не только за вход, но и за выход, если с клиентом: уже сорок марок. Плюс квартплата и горячая вода. Так что на круг от полутора сотен за одну ходку остается дай бог половина. К тому же она посылает деньги дочери, которой надо учиться, учиться и учиться. И маме. Я посочувствовал здешней дороговизне жизни, высокому налогообложению в самом баре и конкретно ее личным обстоятельствам. И решил, что коли коллега сторгуется, то я превосходно высплюсь один в нашем номере.
— Она сказала, что если вместе с другом, то можно получить скидку — на опт. Как ты?
— Или по любви, или никак, — стоял я на своем.
Он посмотрел на меня с недоумением.
— Здесь только профи, здесь доброволок нет. — И прибавил, когда моя пейзанка отошла «на минутку»: — Неужели думаешь ее уломать?
— А почему нет, мы друг другу понравились.
— Пари, — сказал он, — что у тебя ничего не выйдет. С тебя обед в китайском ресторане, если не договоришься бесплатно.
Если предыдущей ночью в душном спальном вагоне долго пить коньяк, а потом полдня класть пиво в немалых количествах на красный мартини, это не просветляет разум.
— Идет, — сказал я. — Но как ты узнаешь, платил я ей или нет?
— Во-первых, я тебе верю. Но на всякий случай — сколько у тебя с собой денег?
Я развернул бумажник:
— Триста долларов. И немного марок.
— Карточки у тебя нет?
— Нет.
— Гони сюда деньги. Оставь себе пятьдесят марок на такси. Встречаемся в гостинице в восемь утра, и я тебе верну. Если у тебя ничего не получится, не будешь же ты болтаться на улице всю ночь из-за дармовой китайской жратвы.
Я согласился, что болтаться не буду, и мы ударили по рукам. Он удалился, довольный собой, держа школьницу за длинную талию. Теперь выиграть пари было делом чести.
Я встретил свою пейзанку самой обворожительной улыбкой, на какую был способен, испытывая, однако, прилив робости. Она ждала.
— У тебя хорошие глаза, — сказал я, понимая, что скорее всего завтра мой литературный друг будет опохмеляться китайским пивом, закусывая пельменями с креветками. За мой счет.
— Я живу недалеко.
— У меня нет денег, — сообщил я ей горькую правду. — Но ты мне нравишься.
— Ты мне тоже нравишься. Сто. Тем более все равно уже закрывают, — добавила она простодушно: сегодня другого клиента ей не подцепить.
— Я буду вспоминать тебя и терзаться, что из-за какой-то сотни баксов упустил любовь.
Она посмотрела на меня внимательно. Она, мне показалось, готова была еще сбавить цену.
— По себе знаешь, как одиноко одному вдали от родины, на других берегах.
— Ты моряк?
— Нет, я писатель. Другие берега — это образно.
— У меня был один моряк, — отозвалась она, — ты на него немного похож.
Если так, мои шансы росли.
— И ты никогда не бываешь ни с кем по любви? Просто так, без денег, как в юности...
— Как в юности больше не бываю, — вздохнула она, посмотрела мне в глаза и поцеловала в щеку. — Пойдем, писатель.
Она действительно жила недалеко — за углом. Однокомнатная квартирка, скорее студия, убранством напоминавшая аспирантскую комнатушку в университетском общежитии. Только вот почти все место занимала широкая кровать, над которой были сооружены еще и деревянные нары, туда вела отвесная лесенка — вроде «шведской стенки».
— Мы вдвоем квартиру снимаем, с подругой.
Музыка, полутьма, полбутылки виски, она — из ванны и в одном халатике — видно, так наши девочки здесь, вдали от родины, на других берегах, устраивают себе выходной.
— Я такое покажу тебе, чего ты никогда не знал, — сказала она, ластясь. От нее пахло шампунем и недавней стиркой. Бесплатная китайская еда выплывала из дымки. Но тут повернулся ключ в замке — и на пороге возникла пара. Он был, без сомнения, пьяный финн, она, видно, товарка моей пассии.
— Он у нее постоянный, денег куча. Но только ты не говори ей, что не платишь, — шепнула мне пейзанка.
Впрочем, на меня никто и внимания не обратил. Финн повалился на кровать, и девушки споро сняли с него пальто, пиджак и ботинки. После чего подружка скинула платье, оставшись в одних колготах, сквозь которые белели трусики. И повалилась рядом, причем я успел отметить, что у нее нежная маленькая грудь и очень красивые ноги.
— А мы наверх, — сказала моя подруга и скинула халат.
Нары оказались просторными, но расстояние до потолка было не больше, чем на верхней полке железнодорожного купе. Слабый свет едва доставал сюда. Я не сразу понял, что намеревается делать моя партнерша, когда одной рукой она принялась гладить меня, а другой сноровисто сунула что-то себе в рот. Я решил, что это жвачка, и не успел удивиться, когда почувствовал, что она, не помогая руками, надевает на меня презерватив. Этот фокус, безусловно, стоил гонорара, как всякое настоящее искусство.
Прошло немало времени, прежде чем она, доверчиво засопев, сунула голову мне подмышку. Было тепло, как в норе, и уютно, как бывает только с чужими и нежными женщинами, которых больше никогда не увидишь...
Я забылся коротким сном и с трудом вспомнил, где нахожусь, когда она меня растолкала. Еще стояли сумерки. Нижний финн продолжал храпеть. Его хрупкая подруга валялась подле него беззвучно, как мертвая. Моя что-то бормотала, торопливо собираясь:
— Сестра приплывает... паромом из Стокгольма... надо встретить...
Вчера, перечисляя родственников, о сестре она упомянуть забыла.
Уже на улице она со смешком сказала:
— А даме на шаль и духи?
Чувствовал я себя неважно. Молча достал пятидесятимарочную бумажку.
— Это все.
Она остановила такси.
— Ты где живешь-то? — И когда я назвал отель: — Садись, подвезу.
В машине она нацарапала на бумажке свой телефон в Ленинградской области, и это тоже было трогательно. И нежно поцеловала, когда мне нужно было вылезать.
— Спасибо, было хорошо,— и уехала.
Коллега уже сидел в номере — не сняв пальто, за столом, на котором стояла пустая бутылка мартини.
— Привет, — сказал он не слишком дружелюбно и клюнул носом. — Что, сэкономил жене на подарки? — он протянул мне мои деньги. — У меня тоже все хорошо. Взяла только сто двадцать, но выпроводила в семь, потому что мама приезжает. Но проводила на улицу и даже купила в баре рюмку текилы. И ленинградский телефон дала.
— С мамой не познакомила?
— Какая мама? — удивился мой коллега. — Сегодня же воскресенье, самый рабочий для них денек... в девять из Стокгольма приходит Silja Line... Финны садятся на паром в пятницу вечером, — продолжал он неразборчиво, свесившись набок со стула,— накупают дешевой выпивки в дьюти-фри, но выдают им бутылки только утром в воскресенье, в Хельсинки, чтоб не успели перепиться и не разнесли корабль. А на причале их уже ждут наши девочки. И весь день дым коромыслом...
Так вот куда спешила моя подруга. Мне стало жаль ее. В конце концов она честно отработала свой гонорар, а теперь, чтобы компенсировать финансовый ущерб, не выспавшись, мерзнет на причале в своей кургузой норке. А я ей даже шаль не подарил.
Я откупорил свою бутылку водки, у коллеги нашелся апельсин.
— Тебе хорошо,— сказал он и снова клюнул, — ты женщинам не платишь. А у меня остался только полтинник.
Мне стало стыдно своей скаредности.
— Обед с меня, — заявил я. И налил еще по полбокала.
Он было запротестовал, но мы еще выпили и договорились, что отныне он мой должник, и когда будет в Москве, непременно поведет меня в китайский ресторан. А теперь должен купить хоть что-то по мелочи.
Я уже не слушал его, я подсчитывал, скольким женщинам за свою жизнь я задолжал. Сумма выходила внушительная. Получалось, что я тридцать лет подряд занимался любовью в кредит. Мне представилась нескончаемая вереница девушек, стоящих теперь на холодном берегу и вглядывающихся в даль, — не везут ли им из-за моря, с других берегов, упущенный гонорар.
Милые мои, хоть отчасти вы можете считать себя отомщенными. Потому что мой питерский коллега так и не оплатил должок. То ли не бывал с тех пор в столице, то ли потерял мой телефон. А может, просто разочаровался в китайской кухне.
Иллюстрации В. Власова