САМОСУД ПРИСЯЖНЫХ

Скоро все решится — быть в России суду присяжных или нет. Конституционный суд решит. Совет Европы и наши демократы считают, что Россия выбирает между нормами цивилизованного права и тоталитаризмом. На самом деле все проще: опять предстоит выбор между варварством и другим варварством.

От очень частного к очень общему

До Конституционного суда вопрос докатился от банальной уголовщины. Заявление, по которому ведется производство, подано Юрием Гризаком, уже несколько лет пребывающим в заключении по обвинению в убийстве.

Дело было года два назад. Жил в Москве врач лет сорока. Человек обычный: ни хороший, ни плохой. Он был стоматологом и вкалывал как мог, потому что у него была семья: жена и четырехлетний сын. Мальчика Гризак обожал, с женой жили нормально, ссорились иногда, но не сильно. Однажды, когда стоматолог был на работе, зубы людям лечил, у него дома нашли привязанную к стулу зарезанную жену и зарезанного ребенка в кроватке. Милиция искала преступника месяц. А потом ей ничего не оставалось делать, как решить, что стоматолог сам убил свою семью и ушел на работу. Вскоре Гризак был арестован — за мелкое хулиганство. Его продержали в милиции неделю, по истечении которой стоматолога так замучила совесть, что он сознался в совершении убийств. Бывает такое, слышали, наверное.

С этого момента он стал подсудимым, им до сих пор остается, заработав от долгого сидения открытую форму туберкулеза. Московский городской суд приговорил его к 15 годам лишения свободы. Отец осужденного срочно поменял адвокатов — теперь делом занялись Падва и Бочко. Защитники и подсудимый подали кассационные жалобы в Верховный суд РФ, который отменил приговор за отсутствием улик, а дело отправил на доследование.

Во время нового расследования некоторые детали дела изменились: экспертиза установила иное время совершения преступления, иное положение ребенка в момент убийства. Изменился и состав суда, но результат остался прежним: городской суд снова признал Гризака убийцей... И опять был Верховный суд, который, снова не найдя ни одной улики против Гризака, отправил дело на доследование.

В результате доследования было признано, что задержали стоматолога «в оперативных целях», а не за мелкое хулиганство, и неделю продержали незаконно. В начале сентября состоится третий суд. Опытные адвокаты предположили возможность хождения по судам до самой смерти стоматолога. И нашли хороший ход — подключили к делу Конституционный суд. И вот каким образом.

Когда Гризака в 1997 году во второй раз судили, он потребовал суда присяжных, что по Конституции разрешено любому, кому грозит смертная казнь. Но ему отказали, так как в Москве такового суда нет, не входит Москва в зону великого правового эксперимента с присяжными судами. Вот если бы он натворил что-нибудь в Московской области или в другом месте, где суд присяжных существует, тогда бы ему предоставили такую возможность.

И стоматолог обратился в Конституционный суд с заявлением. В нем было указано на нарушение принципа равенства граждан. И предложено запретить смертную казнь в регионах, где суда присяжных не существует. У Конституционного суда есть два варианта решения. Либо оставить стране присяжные суды (и тогда их придется вводить во всей России), либо похерить их как явление. Оставлять их дорого, а упразднить — еще дороже: без состязательного правосудия нас не пустят в Совет Европы.

Помня о том, как хотят все подсудимые суда присяжных (они тоже знакомы со статистикой), спрашиваю адвоката Генриха Падву:

— Чем вам-то люб суд присяжных?

— Двенадцать человек решают по совести, — отвечает. — Они могут ошибаться, но они независимы от судьи. А в городском суде все очень зависят друг от друга. Если судья, с которым ты каждый день обедаешь, осудил, то при пересмотре дела ты тоже осудишь. К тому же в отличие от присяжных судью могут и отозвать, и в этом тоже его зависимость.

ЖИРАФ БОЛЬШОЙ, ЕМУ ВИДНЕЙ

Только доходит до него туго

Я шел в Мособлсуд, где рассматриваются дела с участием присяжных заседателей, а в голове мелькали картинки из голливудских судебных драм: огромные сумрачные залы, флаги, гербы...

В зале № 8 все так и было: зальчик со школьную классную комнату, школьная крашеная парта для судьи на невысокой кафедре, узкая лавка для присяжных вдоль окон, к которой приставлено несколько стульев, потому что лавки хронически не хватает для 14 среднестатистических отечественных задов. Тут же, за соседними партами — адвокат с прокурором. Причем адвокат помещен таким образом, что сидит спиной к подзащитной, притиснутый к решетке, и чтобы задать ей вопрос, ему надо оборачиваться на 180 градусов, как октябренку, который списывает контрольную. Герб, конечно, — слева от решетки вентиляции. И зрители — пять юридических студентов.

Дело Никишевой, на которое я попал, ясное как Божий день. Ухайдокала эта самая Никишева Любовь Сергеевна своего собутыльника Дудкина следующим способом: «Потерпевший Дудкин В.А. был сначала избит металлической трубой по голове и животу с причинением множественных ушибленных ран на голове, кровоизлияния в мягкие ткани головы, перелома скуловой кости справа, брюшной травмы живота с разрывом печени, перелома ребер, затем ему были нанесены два удара ножом в лицо с причинением непроникающих колото-резаных ранений, пять ударов гвоздем в спину с причинением двух проникающих ранений грудной клетки...»

Ты спросишь, читатель, что ответила на все на это пятидесятилетняя алкоголичка Никишева Любовь Сергеевна? Она призналась. Призналась на моих глазах, во время допроса в суде. Призналась, оговорившись, правда, что ничего не помнит и что ее «вообще трясло». Когда ее спросил прокурор, что же ее так трясло-то, Любовь Сергеевна сослалась на ужасное обстоятельство: в тот самый день Дудкин несправедливо обвинил Никишеву в том, что она ворует картошку. Так и сказал, мерзавец: «Че ты мне будешь говорить, я же знаю, что ты, б..., картошку п...шь».

Любовь Сергеевна этого не стерпела, попыталась оправдаться, за что получила от Дудкина кулаком в грудь. После чего они с Дудкиным удалились для разборок в маленькую комнату, где Любовь Сергеевна и объяснила Дудкину все популярно... На суде, правда, Любовь Сергеевна, никакого ножа и гвоздя не вспомнила. Видимо, по совету адвоката (потому что раньше помнила — в милицейских протоколах все записано). Когда симпатичная судья Любовь Ивановна Николенко, не выдержав, спросила Любовь Сергеевну: «Кто же тогда Дудкина-то так разуделал?», — она бесхитростно ответила: «Я и разуделала, кто же еще-то».

После этого, казалось бы, вердикт присяжных был предопределен. На вопрос, доказано ли, что убийство совершила Никишева, ответить можно было единственно: да, доказано. Собственно, и Никишева, и адвокат ее хотели немногого — чтобы присяжные записали там где нужно: Никишева заслуживает «снисхождения или особого снисхождения» — видимо, как человек, которого «вообще трясло» и у которого «парализованная мама, которую хочется побыстрее увидеть». При снисхождении полагается давать срок поменьше. Но ты, читатель, даже представить себе не можешь, что написали присяжные в вердикте. Они написали: «Нет, не доказано». И не сказать, чтобы адвокат блистал какими-то красотами цицероновской риторики. Изумленная судья Николенко говорит мне после суда: «Для меня, конечно, решение присяжных — закон. Жираф большой, ему видней. Но это ж бред какой-то. Зачем я целую неделю работала? Чтобы она пошла домой?»

Если пытаться разобраться в причинах сердобольности присяжных, можно предположить несколько вещей. Во-первых, это, конечно, общая дискредитация всей отечественной судебно-правовой системы. Сидит присяжный, слушает материалы следствия да и думает себе: а ведь били, били же наверняка в милиции, вот она и созналась. Так что на суде полезно врать (несмотря на показания, которые давались на предварительном следствии) — и присяжные поверят вранью, а не милицейским протоколам.

А вторая и главная, на мой взгляд, причина — в тех, кто судит. Еще неглупый, в общем, человек, грибоедовский герой, хотел докопаться: «А судьи кто?» Это важно. Так вот, это люди весьма специфические. Вообще присяжные должны быть как бы сколком народа: из фамилий последнего избирательного списка лотерейным способом отбираются случайные вменяемые граждане, которых при надобности вызывают судить. Это обязанность каждого гражданина. Прислали повестку — вперед. Но люди наши судить не хотят. Я тоже не пойду, если мне пришлют. А то засужу какую-нибудь банду, так это же конец спокойной жизни. По подъездам меня начнут отлавливать дружки подсудимых... И никак меня правоохранительные органы не оборонят, нет у них на это денег. Да и потом времени на суд уходит — от недели до полугода. Меня с работы выгонят и слушать не станут ничего про гражданский долг.

Примерно так и думает большинство. Чтобы собрать на очередное заседание 14 присяжных, надо разослать 150 повесток. Придут по ним человек 40, большая часть из которых будет проситься домой, на работу, огород копать, к теще, еще куда-нибудь. Их отпускают и даже не штрафуют, хотя могли бы. А судят, получается, те, кому нечего делать, ну и больные патриоты. Есть и такие, по свидетельству судей, которые приходят в суд откровенно денег заработать: присяжным платят по 34 рубля в день.

Понятно, что здоровый гражданский пафос таких граждан равен нулю. Им нечего терять. Если у меня жена красивая, машина, квартира, дом за городом и дети в песочнице, то я сделаю все, чтобы такая вот буйная пьянь, вроде Никишевой, сидела долго и где-нибудь подальше от моего дома. Особенно если ее преступление доказано яснее некуда. А эти присяжные, они не так рассуждают. Эта жирная тетка в малиновом платье в горошек видит в алкоголичке свою соседку по приподъездной лавочке, которую теперь надо вызволять, чтобы потом вместе обсуждать тонкости жизни в «Санта-Барбаре».

* * *

Старший советник юстиции Наталья РЕШЕТОВА, Генпрокуртура РФ:

Суд присяжных — раздолье для адвокатов

— Да, я как человек юридически грамотный не согласна примерно с четвертью оправдательных вердиктов в присяжных судах. Присяжные — это люди с улицы. Верх часто берет не здравый смысл, а эмоции.

На мой взгляд, верна мысль корреспондента «Огонька»: состав присяжных заседателей сильно влияет на их вердикты. Действительно, добровольно приходят судить в основном граждане с так называемым низким социальным статусом — пенсионеры, рабочие, которым не платят зарплату и которые пришли в суд откровенно заработать денег, просто бездельники. От них можно ожидать неприязни по отношению к прокурору как представителю государства, которое их обидело и обездолило. А обвиняемый за решеткой — это, в общем, как бы такой же обиженный государством.

Прокурорам в присяжном суде трудно. Зато для адвокатов — раздолье. Рассказывай и рассказывай, какая у подзащитного была трудная жизнь, как власть довела его невыплатами чуть не до умопомешательства. А потом, глядишь, и подзащитный сообразит, да и крикнет из-за решетки, что в милиции его били, а он на самом деле не виноват. Судья потом распинается, спрашивает, где справка, где синяки, присяжным советует не обращать внимания, а все бесполезно. Оправдывают.

Оправдывают, потому что не верят власти. Оправдывают, потому что протестуют.

БРЕД КАКОЙ-ТО!

Сергей Пашин — человек, который придумал суд присяжных в России. Теперь он смеется над тем, во что превратила матушка-Родина хорошую вещь.

— Да ну, — говорит он, — эти наши суды, эти курятники вместо залов заседаний, эти коридоры, где вместе курят прокурор, адвокат, присяжные. Они бы еще повесили на лоб каждому присяжному по номеру его банковского счета — так подкупать удобнее.

Пять лет новой практики в девяти регионах — это время головной боли для местных милиций и прокуратур. Принцип в процедуре: суд начинается без присяжных, с предварительных слушаний. Здесь присутствуют только адвокат, прокурор и судья. Адвокат вправе просить выбросить из дела доказательства, полученные, по его мнению, незаконно. Судья оценивает их законность или незаконность (по почкам били-не били, наркотики подбросили-не подбросили и т.д.) и принимает решение, достаточно ли это доказательство корректно, чтобы представлять его присяжным. Десятки дел в первые месяцы рассыпались во время предварительных слушаний, потому что милиция наша обнаружила полную неспособность нормально собирать улики. Прокуроры проигрывали в первых присяжных судах все, что можно проиграть. Позор на весь мир. Потом последовали директивы от милицейского и прокурорского начальства: посылать в присяжные суды только вылизанные и вычищенные дела. Судьи теперь с удовлетворением говорят, что присяжные «воспитали милицию и прокуратуру», которые уже не шлют откровенной лажи.

С усилением во властных структурах позиций «силовиков», которые всегда были резко против, Пашина отовсюду выжили. Юрист с именем пошел работать в Мосгорсуд простым судьей, надеясь, что вот-вот и в Москве введут присяжные суды. Не ввели, хотя сам Лужков просил.

И вот теперь Пашин не судья. Лишила его права судить Квалификационная коллегия судей Москвы. Лишила по «телеге», которую на него накатало начальство Мосгорсуда.

Я было подумал, что его застали в кабинете с секретаршей или хотя бы за получением взятки. Ни фига. Штука вот в чем. Есть такое понятие — тайна совещательной комнаты. Это комната, в которой судья пишет приговор и в которую в это время никому нельзя заходить, а ему нельзя ни с кем общаться, пока не напишет. Но это нереально (как нереальны и многие наши законы, дорогой читатель). Потому что приговор — это иногда страниц триста текста. И процедура обычно выглядит так: до оглашения приговора пишется его маленькая часть — кого, за что, почему и на сколько посадить. А потом дописывается главное — для Верховного суда, со всеми нужными обоснованиями. Дописывается дней 5 — 6. Так вот Пашин, не дописав приговора, взял на два дня отпуск за свой счет и укатил в Питер на конференцию. Вернулся и дописал. Начальство решило: нарушил тайну совещательной комнаты. То есть домой ходить можешь, а уезжать в Питер не смей.

Пашин творил в Мосгорсуде жуткие вещи: он оправдывал ровно в двадцать раз больше, чем остальные судьи. У него процентов десять оправдательных приговоров — цифра для нашего суда фантастическая.

Но это еще бы стерпели, тем более что придраться было не к чему — Верховный суд его оправдательные приговоры не отменял. Но в прошлом году терпение судей, прокуратуры и МВД лопнуло. Пашин издал книгу под непонятным названием «Обжалование арестов», которую я бы озаглавил «Если вы загремели в милицию» и обязательно с подзаголовком: «Менты и как с ними бороться». В книжке Пашин рассказывает о правах арестованных (их на самом деле куча) с примерами из работы наших доблестных органов, которых он за судейскую деятельность накопил будь здоров. Книга раздавалась бесплатно на средства центра «Содействие» в многочисленных КПЗ.

Узнав о том, что юрист Пашин больше не судья, слетелись работодатели. Банки и адвокатские конторы зовут работать. Но Пашин фанат. Я таких людей не понимаю и боюсь. Он обратится в Верховный суд, потом в Страсбург, лишь бы ему вернули право судить. Он считает, что должность какого-нибудь помощника президента по правовым вопросам достаточно хороша, чтобы реформировать судебную систему с успехом и не спеша. И тут же машет на все это рукой: «Да какая реформа, фарс один, никому она не нужна. Президент ослаб, силовики возвысились. И пока это будет сохраняться, никакой реформы не будет». Пашин более чем пессимистично смотрит на судьбу своего детища.

И такое ощущение, что не очень ему суда присяжных-то и жалко: «Ну вы же сами видели, это же бред какой-то». Так он сегодня говорит. А потом подумает — и опять попытается хоть что-нибудь исправить.

ЖЕЛЕЗНАЯ ЛОГИКА

Из практики судов присяжных

Присяжные суды в России как начались в царские годы с бреда, так этот бред и тянется. Вязкий такой, навязчивый.

Шел 1878 год. Суд по делу Веры Засулич, революционерки, которая слегка подстрелила из идейных соображений питерского градоначальника Федора Трепова. Присяжные написали тогда в вердикте: да, стреляла, но нет, не виновна. Дело Засулич вошло во все мировые учебники по юриспруденции, видимо как пример проявления загадочной русской души.

В 1993 году в России снова присяжные. Сейчас они сочувствуют не революционеркам, а взяточникам, проституткам и оказавшим сопротивление милиции. То говорят «доказано, но не виновен», то просто «не доказано». Их не проведешь, они-то знают, как, например, ведет себя наш мент. Судьи, впрочем, здесь тоже часто в одной команде с присяжными. Любовь Михайловна Брыкалова: «И правильно, что оправдывают. Большинство дел о сопротивлении сотруднику милиции ведь как выглядит: у потерпевшего милиционера погон оторван да полцарапины, а нападавший — с простреленной ногой, с сотрясением мозга и сломанной челюстью».

Почему-то иногда жалеют извращенцев. Судьи до сих пор помнят дело об изнасиловании и развратных действиях в отношении 13-летней девочки. Родители подали в суд. А присяжные, почти все женщины средних лет, мужика оправдали. Решили, как предполагают в Мособлсуде, что девочка сама была развратная от природы.

Еще случай. Есть такой малахольный помощник машиниста электрички Кукушкин, который один раз не углядел, человеку захлопнуло ногу, протащило до следующей станции в подвешенном состоянии, сломало много ребер. Кукушкин признал себя виновным. Присяжные Кукушкина оправдали.

* * *

Председатель Московской городской коллегии адвокатов Генри РЕЗНИК:

Самый плохой суд, если не считать всех остальных

— Если согласиться с прокурорами и признать, что слезливые присяжные всех оправдывают зря, а хорош только обычный суд, то мы придем к замечательному выводу. Получится, что наше предварительное следствие работает с эффективностью примерно 99,6% — ведь в обычном суде оправдывают всего 0,4% подсудимых. Тогда как в присяжном — примерно около 20%. Кстати, за рубежом, даже в тех странах, где нет судов присяжных, такой дикости себе и представить не могут — что оправдательных вердиктов может быть 0,4%. Везде процентов 20 — 30. И это считается нормальной эффективностью работы.

Суд присяжных — это суд не плохой и не хороший. Это просто суд. Где и адвокат и прокурор должны людям что-то доказывать. А наши прокуроры за годы совка избаловались, за них всю работу делали судьи, они просто разучились работать. У нас же в стране в принципе не было оправдательных приговоров. Поэтому когда прокуроры говорят, что адвокатам в присяжных судах проще, чем им, то в чем-то они правы. С такими прокурорами нам действительно легко соревноваться.

Я категорически возражаю, когда говорят, что присяжные могут в чем-то не разобраться, решить что-то не так. Если они не придерживаются твоей точки зрения, значит, либо она неправильная, либо плохо объяснил. Ни то, ни другое не в пользу прокуроров: или вы врете, или вы непрофессионалы. Когда говорят о том, что люди с низким социальным статусом судят гуманнее, я тоже не соглашаюсь. Потому что известно, что, чем меньше у человека денег, тем он озлобленнее, а не наоборот. И если ты не в состоянии объяснить обычным людям с их человеческим фактором, в чем дело, то это вопрос твоего умения, а не их эмоций.

Что же касается истории о лишении судейских полномочий Сергея Пашина, то я назову это откровенной расправой со стороны правоохранительной системы. Пашин просто надоел. Ведь у него был потрясающий процент оправдательных вердиктов — причем в обычном суде. А ты попробуй вот так оправдай кого-нибудь без оснований — тут же в Верховном суде опротестуют. А пашинских-то решений никогда не отменяли. Значит, его процент оправданий — истинный. Он был как бельмо на глазу.

Фото Н. Медведевой, М. Штейнбока