Петербургский Театр оперы и балета имени Мусоргского показал премьеру балета "Фауст". Хореограф Николай Боярчиков вынашивал замысел добрых десять лет, видимо, ожидая 250-летнего юбилея Гете.
На календаре Боярчикова все те же 1970-е. Литературный источник — лишь повод для монолога про зло, которое разъедает душу, стоит ему поддаться хотя бы на миг. Родом из 70-х и музыка Шандора Каллоша, давнего сотрудника Боярчикова: авангардные выверты адаптированы для широкой публики. В духе 70-х обнажена "механика театра". Вместо декораций — суровые холсты и ползающие вверх-вниз громоздкие перекладины с софитами (художник Роман Иванов).
Интеллектуализмом 70-х пропитана и хореография. Непререкаема композиционная симметрия двух актов. Ничто не произносится всуе. Только — с последней прямотой. Все учтено и схвачено: ни один аксессуар не равен самому себе, а что-нибудь непременно да значит. К примеру, длинный алый плащ, которым дьявол крутит перед лицом Фауста, олицетворяет чувственный пожар, застивший разум героя. Гретхен нельзя ни любить, ни уж тем более вожделеть, потому что здесь она не женщина, а символ благих устремлений.
Если годы раздумий и наложили что-то на привычный творческий метод, так это печать усталости. То, что вышло из-под ноги хореографа, подчас смахивает на похмельный сон бурша с "Фаустом" под подушкой. Посланцы ада, обернутые фольгой, обсыпанные блестками, утыканные серебряными шипами и рогами (автор костюмов Ирина Сафронова), явно позаимствованы из новогоднего утренника. Искушения разложены по обособленным друг от друга эпизодам, как товары в Гостином дворе. Мефистофель завлекает Фауста с веселой бойкостью приказчика. А для прощенной и спасенной Гретхен с небес предупредительно скидывают веревочную лесенку.
Зато, в отличие от многих своих коллег, Боярчиков по-прежнему четко представляет себе, что именно хотел сказать. К финалу многотрудного пути он подбрасывает очумевшей публике два конверта. Во-первых, разлучает призрачную Гретхен с ослепшим Фаустом под пиликанье забулдыги-музыканта, сбежавшего со студенческой пирушки первого акта. Message: пошлость неистребима. Во-вторых, возвращает героя туда, откуда вынул в начале спектакля: в круг наглухо закутанных в серые балахоны существ. Message: усилия тщетны, истина непознаваема, счастье неуловимо. И весь "Фауст" предстает как сценический комментарий к мизантропическим интервью хореографа последних лет.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА
Следующие спектакли 23 и 28 октября