Сегодня в рамках петербургского Фестиваля фестивалей состоится премьера тайваньского фильма "Дыра". Это один из самых модных фильмов прошлого года, участвовавший в конкурсе Каннского кинофестиваля, и не исключено, что через месяц он окажется в числе фаворитов фестиваля московского.
"Дыра" покажется скучной тем, кто страдает от отсутствия на экране событий и от недостатка разговоров о произошедших событиях. Событие здесь случается только одно: в столице Тайваня Тайбэе за семь дней до начала XXI века водопроводчик нечаянно пробивает дыру между двумя квартирами огромного блочного дома — в верхней живет мужчина, в нижней — женщина.
С этого момента фактически кончается кино с его намеренно подстроенными, искусственными ситуациями и начинается собственно жизнь как она есть: монотонное однообразное течение времени, неостановимое и гнетущее, как постоянно льющий с неба дождь. Дождь идет на протяжении всего фильма, и его непрекращающийся звук постепенно изолирует тебя от остального мира, от успокоительной иллюзии наполненности твоей собственной жизни осмысленным содержанием.
Дыра — это не только серый, угрюмый многоквартирный дом для бедных, постепенно заливаемый водой и захватываемый эпидемией новой неизлечимой болезни, которую разносят тараканы. Дыра — это глобальная, кафкианская пустота существования. Тем не менее общее отверстие в полу у одного персонажа и в потолке у другого вносит некое подобие смысла в две одинаково и параллельно тянущиеся жизни. Сосед сверху нечаянно блюет на пианино соседки снизу, она в отместку пшикает в дыру аэрозолем от тараканов. Зрители гораздо быстрее, чем персонажи, догадываются, что пробоина в окружающей их непроницаемой скорлупе вовсе не досадное неудобство, а самое интересное, что может с ними случиться.
Соединяющая "два одиночества" дыра, конечно, довольно простенькая метафора, и сам режиссер Цай Минг-Лянг объясняет ее вполне тривиально: "Дыра всего лишь символ. Хотя я и обеспечил двум своим персонажам возможность общаться через дыру, между ними очень мало контактов. Они могут слышать голоса друг друга, но настоящего общения между ними очень мало, и моя идея заключается в том, что современный человек не умеет общаться". Можно понять прагматично настроенных зрителей, которым данный message становится исчерпывающе ясным через 15 минут после начала фильма и которые считают, что совершенно незачем было растягивать историю на полтора часа.
Штука в том, что истории (как последовательности событий) как раз никакой и нет, и аутично настроенный зритель, проваливаясь в эту сюжетную пустоту, в эту черную дыру, о времени вообще забывает. И музыкальные ретро-вставки, в которых героиня исполняет китайские эстрадные песенки 50-х годов в разноцветных нарядах на фоне грязных лестниц и сумрачных лифтов, отсылают не столько к романтическому прошлому, сколько к воображаемому миру возвышенных чувств. Хотя сам режиссер не прочь порассуждать о том, как меняется со временем человеческая природа: "Музыкальные номера я использую как средство психологического противостояния агрессивной окружающей среде конца тысячелетия. Мне кажется, что ближе к концу века люди подавляют в себе многие вещи — такие как пылкая страсть или наивная простота, еще сохранившиеся в мюзиклах".
Но по-моему, конец века или даже тысячелетия совершенно ни при чем. Просто некоммуникабельность, невозможность установить связь между своим чудесным внутренним миром и гадким миром внешним была и остается одной из самых универсальных, беспроигрышных и неизменно актуальных тем, в восточной созерцательной интерпретации приобретая вообще гипнотический эффект.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА