Чем закончится война на Балканах, натовским стратегам было известно еще до ее начала. Ее детальный план был разработан еще в середине 90-х годов. И успешно опробован в Ираке, Сомали, Боснии. Автор плана — специалист по чрезвычайным операциям международного класса Фред Кьюни — погиб весной 1995 года в Чечне.
Иракский пролог
"Буря в пустыне", завершившаяся 2 марта 1991 года и стоившая союзникам не более 200 человек, вызвала гуманитарную катастрофу в регионе. Причем значительно больших масштабов, чем нынешняя "Решительная сила" на Балканах. Восставшие на севере Ирака курды и шииты на юге были разгромлены войсками Саддама Хусейна. К середине апреля по обе стороны турецко-иракской границы скопилось почти 800 тыс. беженцев, преимущественно курдов. Миллион курдов и шиитов, спасаясь от гвардейцев Саддама, перешли в Иран, а еще 500 тыс. двигались к границам. По данным врачей, работавших на турецкой границе, там ежедневно умирало от 400 до тысячи человек.
16 апреля президент Джордж Буш объявил о начале операции Provide Comfort. Союзники приступили к созданию на севере Ирака "лагерей безопасности" для беженцев. Сформировали для их защиты англо-американо-французский экспедиционный корпус и, не дожидаясь разрешения СБ ООН, объявили Северный Ирак запретной зоной для полетов иракских самолетов. После чего всем беженцам порекомендовали разместиться в этих лагерях, а из базы НАТО в Инджирлике (Турция) к ним двинулись караваны армейских грузовиков с гуманитарным грузом. Авиация союзников начала сбрасывать грузы в труднодоступных местах.
В операции приняло участие несколько десятков гуманитарных агентств. Но координацию их действий и связь с командованием НАТО — американским генералом Джоном Шаликашвили — и послом США в Турции Мортоном Абрамовицем госдепартамент поручил фирме "Интертек" и ее главе Фреду Кьюни, который и разработал план операции. "Фред Кьюни был экспертом почти во всем, чем мы занимались. Для меня он был героем этой операции",— заявил позже генерал Шаликашвили.
Операция оказалась чрезвычайно успешной. За три месяца в Ирак вернулось около миллиона курдских беженцев. Абрамовиц вспоминал, что когда Кьюни изложил ему свой план и заявил, что в течение двух месяцев вернет курдов на родину, то он, как посол США в Турции, непосредственно курировавший эту операцию и прекрасно знавший регион, не поверил ему и назвал все это "кучей благоглупостей". Но Кьюни продолжал сидеть и добрых два часа спорил с ним, пока не убедил посла.
Курт Шорк из техасской "Даллас морнинг ньюс" встретил Кьюни в палаточном городке местечка Захо на севере Ирака в июле 1991 года. Операция Provide Comfort успешно завершалась, и Кьюни предстал перед ним в романтическом образе прогрессора дона Руматы Техасского. "Вокруг него была какая-то аура таинственности. Один день он обсуждает что-то в кругу курдских лидеров, сидя с ними на корточках в горном лагере, перед тем как улететь на вертолете в сопровождении спецназа. На следующий день он появляется на совещании высших военных чинов, чиновников госдепа и международных организаций. Казалось, что он везде, этот высокий седоватый человек в голубых джинсах и солидного размера ковбойских ботинках. 'Наверное, из ЦРУ',— рискнул предположить один журналист. 'Этот парень вне ЦРУ,— ответил другой.— Он действительно знает, что он делает'".
Гуманитарная интервенция в Сомали
На Западе успех Provide Comfort и Фреда Кьюни оценили. В 1992 году чрезвычайная ситуация сложилась в Сомали: к осени здесь погибло от голода почти полмиллиона человек. Гуманитарная миссия ООН фактически провалилась. Для изучения ситуации был послан Кьюни. Вернувшись, он в ноябре 1992 года выступил с отчетом о сложившейся ситуации в Фонде Карнеги по обеспечению мира. Во главе фонда, кстати, стоял его партнер по операции Provide Comfort Мортон Абрамовиц.
Кьюни заявил "донорам" проекта, что операция находится на грани краха. "Я работал в 35 зонах конфликтов. Я работал с курдами. Я работал с тамилами в Шри-Ланке. Я работал в Центральной Америке. Везде, где я был, различные воюющие фракции работали с нами. Они помогали нам. Они защищали нас. Они пытались помочь нам, поскольку знали, что мы там, чтобы помочь им". Но в Сомали дела обстояли прямо противоположным образом — работники гуманитарных миссий находились под постоянной угрозой со стороны криминальных элементов и полевых командиров. Правда, в отличие от чеченских полевых командиров сомалийские не захватывали иностранцев и не требовали выкупа, но зато постоянно нападали на автокараваны и даже аэродромы, чтобы захватить и перепродать поступавшие в страну посылки гуманитарной помощи.
"В прошлую пятницу я был в штаб-квартире гуманитарной миссии ООН в Могадишо. Мы услышали шум, затем треск, и несколько бронемашин с пулеметами проломили ворота, окружили здание и, нацелив гранатометы и пулеметы на окна, потребовали, чтобы члены миссии ООН вышли во двор и выстроились. Они намеревались ограбить здание,— рассказывал Кьюни,— им очень хорошо платили за охрану здания ООН, но из-за какого-то мелкого вопроса об оплате они предприняли эту акцию". "Мы перепробовали все формы вмешательства, которые только могли. Мы работали самостоятельно. Мы работали через ООН, мы работали с ООН, мы работали под ООН. Однако мы оказались просто не в состоянии добиться требуемого сейчас уровня безопасности и поэтому должны искать другие альтернативы" — таков был его вывод.
Альтернатива заключалась в немедленной посылке войск. 21 ноября Кьюни, по просьбе Фонда Карнеги и Центра анализа морских операций, представил в Национальный совет безопасности США "операционный план" по высадке и развертыванию американских экспедиционных сил в Сомали. Разработка Кьюни была вполне профессиональна. В ней описывались концепция и цель операции, состав и структура необходимых сил, расположение зон безопасности и т. п. Была даже предложена методика нейтрализации бандформирований: ключ к успеху Кьюни видел в "демоторизации" банд, а основную угрозу — в их снайперах в Могадишо. Именно поэтому, подчеркивает Кьюни в своей записке, "настоятельно рекомендуется, чтобы американские и союзные силы держались бы в стороне от города". Политические условия заключались в необходимости резолюции СБ ООН, невмешательстве войск во внутриполитическую борьбу сомалийских кланов и жестко ограниченном сроке пребывания войск. Кьюни настаивал, чтобы операция завершилась, а войска были бы выведены в марте следующего года. Предлагал даже объявить об этом заранее.
Уже через две недели, после принятия СБ ООН соответствующей резолюции, американцы начали высадку в Сомали. Они создали зоны безопасности, взяли под контроль дороги страны, обеспечили вооруженный эскорт для караванов грузов и охрану гражданских сотрудников гуманитарных миссий.
Все это позволило переломить ситуацию: было отменено чрезвычайное положение по продовольствию, власть в кланах вернулась в руки старейшин, вновь заработали рыночные механизмы. Поэтому 4 мая 1993 года было объявлено о завершении операции Restore Hope и возврате полномочий ООН.
Вдохновленные успехом, ООН и США предприняли попытку остановить гражданскую войну в Сомали посредством "принуждения к миру". Это резко обострило ситуацию — противостояние "голубых касок", а затем и американских рейнджеров с группировкой сомалийского генерала Айдида привело к вооруженным столкновениям в Могадишо. Как и опасался Кьюни, миротворческие войска понесли тяжелые потери: погибло 24 пакистанских и 18 американских солдат. И почти тысяча сомалийцев, в том числе множество женщин и детей. После чего США и СБ ООН приняли решение о выводе "голубых касок" из страны. Их операция закончилась полным провалом. ООН не только не смогла прекратить гражданскую войну в стране, но и "потеряла лицо" при попытке сделать это.
В результате убежденность Кьюни в собственной правоте и его рейтинг среди коллег только возросли. Сторонники Кьюни вполне резонно утверждали, что, пока правительство США прислушивалось к его рекомендациям о невмешательстве в политические интриги в Могадишо, интервенция была вполне успешной и помогла спасти тысячи жизней. Но только от голода. Кьюни хотя и настаивал на военной интервенции, но выступал категорически против ее политизации.
Прогрессор из Техаса
"Фред Кьюни был значительно больше чем просто эксперт,— считает председатель международного комитета ООН по беженцам Лайонел Розенблат.— Он понимал политические и социальные подводные течения, которые питают современные конфликты, так же хорошо (или даже лучше), как любое правительство или чиновник ООН. Фред обладал почти уникальной способностью видеть сразу и лес, и деревья".
Фред Кьюни родился 14 ноября 1944 года в Форрест-Хиллс, штат Техас, и был старшим из четырех братьев. Его отец работал на телевидении, мать была учительницей. В детстве мечтал стать летчиком и морским пехотинцем, а стал — из-за сильной травмы ноги — инженером по городскому планированию. Всегда считал себя "либеральным демократом", хотя в школе по своим взглядам был, по словам его отца, "настоящим Барри Голдуотером". При этом отличался крайней самоуверенностью, а его постоянно высокие самооценки просто выводили из себя знакомых. Он любил шокировать либеральных коллег анекдотами вроде того, что занялся гуманитарной деятельностью, поскольку Мигеля, одного из его людей, случайно закатали в бетон.
На деле же, строитель по специальности, Кьюни изучал в колледже африканскую историю. Его преподаватель вспомнил о нем и пригласил участвовать в восстановительных работах в Биафре, провинции Нигерии, где несколько лет шла гражданская война. "Очень трудно видеть, как вокруг тебя умирают люди, умирают в больших количествах. Первым делом ты пытаешься душевно дистанцироваться от них, заниматься работой. Интересно наблюдать людей, для которых это впервые. У них возникает нежелание прикасаться, боишься подцепить болезнь или еще что-либо. Однако очень скоро дети прорывают эту броню. Они хотят прикасаться к тебе. Они хотят держаться за тебя. Ты идешь по лагерю, и армия детей следует за тобой, поскольку они любопытные. И это все ломает. Не успеешь оглянуться, как ты сам повсюду носишь детей с собой. А дальше ты ведешь войну с голодом за конкретных людей. И когда ты теряешь кого-нибудь, становится очень тяжело".
В Биафре Кьюни убедился в неэффективности работы гуманитарной миссии. Первое, что его поразило,— сколько было во время голода еды на городских рынках. "Невольно задумываешься, зачем мы ввозим самолетами столько продовольствия, если его здесь столько?" Когда Кьюни понял суть дела, то у него начал формироваться и собственный, "инженерный", подход к подобным проблемам: помогать надо не филантропией, а запуская местные системы регулирования.
У Кьюни неэффективность международной помощи вызывала возмущение, и он "с односторонностью религиозного фанатика" (формулировка генерала Джея Гарнера, обеспечивавшего силовое прикрытие его "гуманитариев" на севере Ирака) взялся за активную разработку новой миротворческой идеологии. Профессиональная "односторонность" его менталитета была такова, что, описывая мусульманский фатализм сомалийских клановых вождей, которые не чувствовали никакой ответственности за смерть людей и грабили караваны с продовольствием, он дает следующую рекомендацию: "Идею продажи хлеба во время голода, да еще многим из тех же людей, которые и создали проблему, нашим агентствам трудно переварить. Однако все чаще операции в мусульманских районах требуют рыночных интервенций. Лучшим способом для преодоления фатализма или недостаточной заботы кланов и их лидеров о своих людях будет сделать распределение этой помощи выгодным для них".
В большинстве случаев беженцы предпочитают по многу лет влачить жалкое существование за счет международной помощи, чем рисковать возвращением обратно. И очень скоро лагеря беженцев превращаются в рассадники всевозможных "угроз" — от наркоторговли до терроризма. Апеллируя не столько к эмоциям западного общества, сколько к его прагматизму, Кьюни переформулировал цель гуманитарной миссии: не как организовать помощь, а что нужно сделать для того, чтобы прекратить помощь?
Политик новой формации
Летом 1993 года, когда американцы уже бесславно ушли из Сомали, Фред Кьюни написал новую аналитическую записку — "Гуманитарная помощь в эпоху после холодной войны". Ее основная мысль заключается в том, что побочным эффектом победы Запада в холодной войне стало резкое падение его уровня терпимости к "своим" и "чужим" диктаторам. "В Латинской Америке за последнюю декаду количество диктаторских режимов уменьшилось с 14 до 4. По мере ослабления соперничества сверхдержав западные доноры усиливают свое давление на авторитарные режимы всех мастей для либерализации и разделения власти". Это ненадолго открывает уникальное "окно возможностей" для "разрешения многих конфликтов, существовавших на периферии противостояния Восток--Запад" и для "фундаментальных изменений в архитектуре международной помощи".
Ослабление терпимости Запада к репрессивным режимам привело к тому, что "сотни этнических меньшинств осознали, что, возможно, именно сейчас они имеют уникальную возможность найти выражение собственной идентичности". Его беспокоит все усиливающееся равнодушие западных правительств и бюргеров к ситуации в этих странах, и он делает им характерный упрек: "как только операция Provide Comfort закончилась, раздались призывы к подобным военно-гражданским интервенциям в Югославии, на Кавказе и Сомали. Ясно, что если западные государства выберут вмешательство, то у них достаточно возможностей, чтобы сделать это, и сделать эффективно". Раннее предупреждение конфликтов вполне возможно, проблема лишь в том, что "международное сообщество начинает собирать деньги только тогда, когда проблема всплывает на первых страницах газет".
По мнению Кьюни, "до операции Provide Comfort немного нашлось бы законодателей, которые призвали бы к военной интервенции в случае гуманитарного кризиса, но тот факт, что эта операция оказалась успешной и была проведена без потери даже одного солдата, демонстрирует возможность совместных военно-гражданских операций. Ослабление геополитического соперничества позволит странам-донорам использовать для поддержки гуманитарных операций военные силы в беспрецедентных масштабах".
Он был первым, кто указал на решающее условие успеха операции Provide Comfort,— беженцы и гражданские миротворцы находились под защитой вооруженных сил союзников. Поэтому он назвал ее военной "сноской" к операции "Буря в пустыне"."Во многих своих аспектах эта операция была столь образцовой, поскольку мы могли положиться на мощь и искусное руководство союзных вооруженных сил,— писал Кьюни.— Их ресурсы стали доступны для нас благодаря войне в Заливе. Все, что от нас требовалось, так это перенаправить этот процесс для решения другого множества проблем".
Прорыв осады
Хотя эта записка Кьюни формально не имела конкретного адресата, скорее всего, она предназначалась Джорджу Соросу — как раз в 1993 году он решил выделить $50 млн на гуманитарный проект для Боснии. "Джордж Сорос обратился ко мне за советом как облегчить страдания там, и я взял Фреда с собой в Сараево. Именно он и нашел ключевое концептуальное решение о восстановлении разрушенной инфраструктуры города (водоснабжение, тепло и электричество)",— рассказывает Лайонел Розенблат, председатель международного комитета по беженцам. Как показали более поздние события, это, на первый взгляд чисто инженерное, решение Кьюни оказалось блестящим стратегическим прорывом, позволившим боснийцам выстоять против натиска сербов.
Босния и Герцеговина, преимущественно мусульманская республика Югославии, вплоть до распада последней никаких сепаратистских настроений не проявляла. Не готовилась она и к войне. Когда же вспыхнули бои между сербами и хорватами и она наконец спохватилась, то было уже поздно. ООН наложила запрет на продажу оружия бывшим югославским республикам. В то время почти на 40% ее территории жили боснийские сербы, и когда Босния в апреле 1992 года все же провозгласила свою независимость, то сербы выступили с оружием в руках за создание собственного государства и присоединение его к Большой Сербии. Примеру сербов последовали хорваты. В результате к весне 1993 года мусульмане контролировали не более 10% боснийской территории. Сараево оказалось в осаде и под артиллерийским обстрелом сербов, решения ООН не выполнялись, а гуманитарные караваны не могли пробиться к городу. НАТО было парализовано распрями между США и европейцами, но мусульмане продолжали держаться — в сентябре 1993 года они отвергли международный план о разделе Боснии.
Примерно такова была ситуация в Боснии, когда в игру вступил Фред Кьюни. Он сразу решил, что все свои усилия должен сосредоточить на удержании Сараево: оно является символом, а его население — основной опорой боснийского правительства. По рассказам знавших его в Сараево людей, Фред Кьюни решил, что поскольку сербы, имея преимущество в тяжелой артиллерии и бронетехнике, уступают правительственным войскам в численности, то они не смогут захватить город штурмом. В свою очередь, мусульмане не способны прорвать кольцо блокады без помощи "свободного мира". В том же, что последний рано или поздно вмешается, он хорошо знал из собственного миротворческого опыта. И Кьюни решил дать городу именно то, в чем больше всего нуждаются осажденные города,— воду.
Артобстрелы разрушили городские водокачки, и население брало воду из реки и источника, расположенного в центре города. Но Сараево окружено цепочкой гор, и засевшие там снайперы временами развлекались расстрелом людей, стоявших в очереди за водой. Каждую неделю погибало несколько человек. Помимо этого было очевидно, что в случае необходимости или штурма эти снайперы могли и вообще перекрыть доступ к воде.
Кьюни принялся изучать систему водоснабжения Сараево. В результате он обнаружил под старой частью города, расположенной выше новых кварталов, заброшенную, но исправную водопроводную систему времен Австро-Венгерской империи. В одном из ее туннелей он поставил станцию по очистке воды, которую качал из реки, расположенной на 400 м ниже. После очистки вода сама разбегалась по водопроводным трубам в дома столицы. На деньги Сороса самолеты ООН доставляли в город трубы и все необходимое оборудование. Кьюни лично проектировал и заказывал его, исходя из того, чтобы его команда могла разгрузить самолет не более чем за семь минут: сербские снайперы не позволяли прохлаждаться. Проект обошелся в $2,5 млн, зато 60 тыс. человек стали получать воду круглосуточно, а еще столько же — по нескольку часов в день.
Самое забавное в том, что, когда водопровод был построен, власти Сараево выступили против ввода его в действие. Санинспекция заявила, что нарушены нормы очистки. Однако настоящая причина заключалась в том, что связанная с мэрией местная мафия торговала водой из источника: они "договаривались" с сербами, и те не обстреливали их.
В конце концов разъяренный Кьюни пустил воду без разрешения, а власти объявили ее "технической". Но люди на собственном опыте быстро разобрались с санитарными нормами, и вскоре водопровод Кьюни стал обеспечивать 80% нужд населения. А весной 1995 года, когда началась последняя и самая серьезная осада города сербами, он превратился в единственный источник воды для города, позволивший ему выстоять до тех пор, пока Запад не принудил президента Югославии Слободана Милошевича подписать Дейтонское соглашение.
Летом 1995 года мэрия Сараево объявила благодарность за большой вклад в дело спасения города американскому инженеру Фреду Кьюни, а Фонд Макартура наградил его премией за успешную миротворческую деятельность. Но самого героя на торжествах не было — 14 апреля Фред Кьюни был расстрелян в Чечне.
В Сараево Кьюни уже вполне определенно вмешивался в политику. Точнее, в ее военную сферу. Его симпатии явно были на стороне осажденных. Когда сербы начали обстреливать его строительную площадку из минометов, он, не колеблясь, навел американские самолеты на сербские позиции. И его послушались! Правда, военным еще не разрешили участвовать в военных действиях, поэтому летчики ограничились лишь облетом сербских батарей, но те на несколько недель притихли, пока не поняли, что их все же обстреливать не будут. Также Кьюни, по словам его сараевских коллег, "проконсультировал НАТО, как прекратить нарушение сербами запретной для полетов воздушной зоны. Через два дня сербские самолеты были сбиты и бомбардировки Тузлы прекратились".
Вскоре у Кьюни начались стычки с командующим войсками ООН в Боснии английским генералом Майклом Роузом. Его не остановил высокий статус генерала. Вот как последний рассказывает об их встречах: "Меня посетил Фред Кьюни, странный, скрытный человек, как бы сошедший со страниц новелл Грэма Грина. Мы все предполагали, что он работает на ЦРУ, хотя он это отрицал. Он ожидал увидеть крупную операцию, проведенную против боснийских сербов, и, несмотря на мои объяснения, не верил мне. Он сказал, что сделает все возможное, чтобы помешать мне, пока я не продемонстрирую результаты моего решения в наземных операциях. На этом наши отношения прервались, я выгнал его. Не сдаваясь, он пришел ко мне без приглашения на следующий день вечером с группой 'заинтересованных юристов', как он их называл, из Нью-Йорка. Руководителем группы был Эри Нэйер (руководитель Фонда Сороса 'Открытое общество'.— Ъ). Он сказал, что как юрист может доказать, что в Сараево официально зафиксировано осадное положение, созданное жестким сербским режимом Караджича. И я понял, что вести более разумные дебаты бесполезно. Еще раз я выгнал Фреда Кьюни. Нэйер письменно обратился к генеральному секретарю ООН, чтобы тот немедленно приказал мне заморозить план о развертывании наблюдательных сил".
Но Кьюни не сдался. И уже в мае 1994 года предложил Фонду Карнеги свои соображения о том, как НАТО может парализовать преимущество сербов в танках и тяжелой артиллерии. Другими словами, в Боснии Кьюни уже "консультировал" военные службы почти так же активно, как гражданские.
Чеченский провал
В конце 1994 года Кьюни покинул Боснию. В декабре разгорелась другая война — на Северном Кавказе. А в январе 1995 года Фред Кьюни впервые появился в Чечне. Поездка носила строго конфиденциальный и, видимо, взаимно ознакомительный характер. Однако по возвращении Фред Кьюни впервые выступил как публичный политик, опубликовав в американской прессе статью под названием "Убивая Чечню". Он изложил предысторию конфликта, свои наблюдения (он три недели лично наблюдал за сражением в Грозном, причем преимущественно с чеченской стороны), описал отношение Кремля и российской армии к вопросам заключения перемирия и сформулировал стратегический прогноз.
Кьюни считал, что после взятия Грозного российская армия двинется на юг, а чеченские полевые командиры, оттеснившие от реальной власти в кланах старейшин, станут оборонять каждый аул. В результате сотни тысяч беженцев будут выдавлены в Дагестан и Грузию. И на Кавказе разразится очередная гуманитарная катастрофа. (Опасения Кьюни не оправдались: чеченские старейшины изгнали боевиков из аулов. И российская армия прошла в горы практически без боев.)
Томас Пикеринг, тогдашний посол США в Москве, вспоминал, что в начале 1995 года к нему приехал Кьюни. Из Грозного. И рассказал о ситуации в Чечне и о своих встречах. Тогда же Кьюни поделился с ним своими планами организовать вывоз гражданского населения из Грозного. Сказал, что встречался в Грозном и с российскими генералами, которые дали ему понять, что поддержат его акции, даже если Москва будет против.
Пикеринг, по его словам, дал понять Кьюни, что у США нет в этом регионе стратегических интересов и ему придется там действовать на свой страх и риск. Чуть позже представитель Фонда Сороса в Москве обратился в штаб-квартиру с просьбой отговорить Фреда Кьюни от новой поездки в Чечню, так как он плохо понимает ситуацию и может нарваться на крупные неприятности.
Но Кьюни, судя по всему, сделал большую ставку на Чечню. По словам его близких, он рассчитывал добиться успеха невзирая ни на что. И рассчитывал, что это откроет ему путь в большую политику. Его подруга вспоминает, что он полушутливо заметил ей, что был бы лучшим госсекретарем США. Параллельно Кьюни работал над созданием международной кризисной группы.
И в конце марта Фред Кьюни снова приехал в Чечню. Приехал один, хотя ранее планировал взять двух своих сотрудников. Их ему заменили два российских врача. Остановился в Назрани, имел несколько бесед с президентом Ингушетии Русланом Аушевым, но по-прежнему работал "подпольно": российская пресса и даже российское МВД узнали о его поездках в Чечню только после того, как 9 апреля американцы подняли шум по поводу его исчезновения.
На сей раз он целенаправленно ехал на встречу с Джохаром Дудаевым. В первую свою поездку ему удалось встретиться лишь с Масхадовым. Теперь же он рассчитывал обсудить с главой Чечни привезенный им план прекращения огня и эвакуации русскоязычного населения из Грозного.
Но 1 апреля Кьюни и его команда были захвачены неизвестными боевиками в масках. 5 апреля их передали Ризвану Элбиеву, главе местного отделения департамента госбезопасности Чечни. Что произошло дальше неизвестно, но проверка документов затянулась, переводчица Кьюни Галина Олейник явно нервничала и 4 апреля послала записку местному представителю Сороса в Назрани: "мы, как всегда, в глубоком дерьме", "ситуация не зависит от нас", "если мы не вернемся в течение трех дней... значит, все". В этот же день она попросила боевиков отпустить обоих российских врачей, но их командир запротестовал, поскольку получил приказ доставить к Элбиеву всю группу.
В то же время сам Кьюни, по свидетельству семьи, у которой они жили, до последнего момента был в энергично-приподнятом настроении. Другими словами, в отличие от Кьюни у Галины Олейник были дурные предчувствия, что с ними произойдет что-то плохое после 7 апреля. Предчувствие тем более удивительное, что в то военное время чеченцы обращались с журналистами и иностранцами на редкость деликатно, видя в них союзников. Однако женская интуиция не подвела. 14 апреля Кьюни и его спутники были расстреляны.
Расстреляли тайно, без указания причин — официальный Грозный в лице Дудаева отрицал всякое участие в этой казни. По данным же "Мемориала", Фреда Кьюни допрашивал и расстрелял сам Абу Мовсаев, глава чеченского ДГБ. Кьюни имел честь оказаться первым иностранцем, погибшим от пуль чеченских боевиков,— во всяком случае, "Мемориал" не зафиксировал более ранних случаев.
Впервые озвученная его семьей и общепринятая сейчас версия причин его гибели гласит, что российские спецслужбы подкинули чеченцам дезинформацию о том, что Кьюни и его люди собирают развединформацию в пользу российской армии. Однако Кьюни уже встречался и был знаком с Русланом Аушевым, Борисом Агаповым, Асланом Масхадовым, рядом российских генералов, и поэтому "подстава" должна была быть весьма солидной.
Именно такой она и оказалась. В этот раз Кьюни привез конкретный план перемирия между Москвой и Грозным. И поэтому наверняка должен был встретиться с генералом Дудаевым. Именно поэтому проверка департаментом госбезопасности Чечни его ничуть не волновала. Однако 7 апреля — именно этой даты и боялась Галина Олейник — российская армия начала знаменитую "зачистку" Самашек — родового села чеченского президента. Два дня продолжались там расстрелы. И они не могли не погубить как миссию Кьюни, так и его самого.
Конкурент
К тому времени Кьюни мешал всем: и российским ястребам, и чеченским полевым командирам, и даже политикам своей родной страны. Кьюни не переоценивал степени своего влияния и авторитета в американском истеблишменте. Достаточно сказать, что во многом под его влиянием изменилась военная доктрина США. В прошлом году министр обороны США в докладе конгрессу заявил, что существуют три критерия, когда нация может воспользоваться своими вооруженными силами: для защиты жизненно важных интересов, при возникновении угрозы "важным, хотя и не жизненно важным интересам" США и для гуманитарных миссий. До этого в военной доктрине США пунктов было больше, но последний, "гуманитарный", отсутствовал.
Учитывая это последнее обстоятельство, неудивительно, что "миссионерская" деятельность Фреда Кьюни и американской армии после войны в Персидском заливе стали идти рука об руку. Однако если поначалу Кьюни и американские политики успешно сотрудничали, стараясь не вмешиваться в сферу компетенции друг друга, то очень скоро они стали конкурировать. Кьюни все больше влезал в политику, а политики — в "гуманитарную сферу". Гибель конкурента позволила политикам стать монополистами. И они перевернули его план с ног на голову: Кьюни, начав с ликвидации последствий военных операций, пытался сконструировать международный механизм для предотвращения гуманитарных катастроф. Политики трансформировали его доктрину в "гуманитарные войны", при которых провоцируется гуманитарная катастрофа, которая затем становится поводом и предлогом для военного вмешательства.
ШАМСУДДИН Ъ-МАМАЕВ