В одном из недавних интервью Константин Райкин заявил, что докажет всем сомневающимся свое право быть не только лидером театра и его первым актером, но и режиссером. Он поставил в "Сатириконе" уже немало спектаклей, но теперь, после премьеры "Кьоджинских перепалок", можно утверждать: доказал, и весьма убедительно.
Говорят, музей Джузеппе Верди в Италии учредил приз тому, кто сумеет внятно и последовательно пересказать сюжет оперы "Трубадур". Якобы приз учрежден давно, но вручить его до сих пор никому не удалось. Приходила ли подобная мысль в головы поклонников другого знаменитого итальянца, драматурга Карло Гольдони, неизвестно. Но, будучи учрежденной, награда за устное воспроизведение сюжета его пьесы "Кьоджинские перепалки", тоже вряд ли бы скоро нашла обладателя.
Райкин как режиссер не делает ничего, чтобы облегчить победу своих зрителей в этом воображаемом конкурсе. Поначалу зрители еще шуршат программками, стараясь уяснить, кто кому сестра, муж или невеста. Но неразбериха в райкинском спектакле не раздражает, а забавляет. Нагромождение мелких склок, возникающих из ничего, из неосторожно брошенного междометия, вспышек ревности, нешуточных свар ("перепалки" — это мягко сказано) с угрозой членовредительства и последующих судебных разбирательств — все это в спектакле предстает не головоломкой, требующей логичного и последовательного разрешения, а благотворной питательной средой, дающей простор раскованной и озорной фантазии.
В поисках зрителя и праздничного настроения наш театр несколько сезонов назад дорвался до драматургии Гольдони (в мире он входит в шестерку самых популярных авторов, наряду с Чеховым, Брехтом и Шекспиром). Драгоценные искры настоящей лицедейской игры пробует высекать едва ли не каждый второй режиссер. Не секрет, что это почти ни у кого не получается. Видны осколки разбитого вдребезги, клочки замыслов, бесплодные карнавальные потуги. Обещанный праздник почти всегда разменивается на мельтешение, на яркие и бессмысленные детали, неспособные сложиться во что-то цельное.
У Райкина в "Кьоджинских перепалках" не разменялось и сложилось. Должно быть, оттого, что он не побоялся вывести на сцену простых, здоровых и естественных героев. Мускулистые мужчины (будто не театральная труппа, а команда культуристов) и их темпераментные подруги в меру наивны, в соответствии с законами жанра смешны и трогательны. Райкин стирает возрастную разницу между старшими и младшими персонажами. Исходная ситуация пьесы — жены и невесты рыбаков, истосковавшиеся по своим мужчинам, ждут их в Кьодже на морском берегу — дает простор для комедии положений и характеров, замешанной на здоровых инстинктах. Но получается еще и комедия интонаций, взглядов, жестов и, что важно, комедия театральной бутафории.
Искусственный и пестрый мир, созданный Борисом Валуевым и Марией Даниловой, разумеется, бесконечно далек от реального быта итальянских рыбаков двухсотлетней давности. Эта принаряженная и преувеличенно сочная сценическая среда по-настоящему готова к карнавалу. Должно быть, тому способствует не только вещественный мир и настрой актеров, но и верно взятый ритм: не просто стремительное и хаотическое движение по сцене, не механическое освоение горизонталей и глубины театральной коробки, но ритм как материальное свойство спектакля. Если и есть в беззаботном спектакле Райкина какой-то пафос, то это пафос упоения жизнью в трехмерном пространстве без "четвертой стены". В любой момент ситуация готова взорваться буффонадой и комическим сюрпризом.
Обычно спектакли театра "Сатирикон" не предполагают увлечение зрителей театрально-историческими реминисценциями. Сюда можно привести человека, вообще никогда не бывавшего в театре, и при этом не бояться, что у новичка будет чувство неловкости от присутствия на чужом празднике для посвященных.
В "Кьоджинских перепалках" одна отсылка очевидна: музыка Нино Рота должна связать происходящее с феллиниевскими мотивами. Но это напоминание слишком дежурное, чтобы быть интересным. Однако есть и другой мотив, ненавязчивый и проясняющийся ближе к финалу. Многие игровые трюки и трючки в "Кьоджинских перепалках" приближаются по своей сути к лацци, "фирменным" опознавательным знакам комедии дель арте. Карло Гольдони, всю жизнь боровшийся за утверждение комедии литературной, в противовес традиционной итальянской комедии масок, у Райкина словно примеривает на себя маску своего противника и оппонента графа Карло Гоцци, убежденного апологета сказки-фьябы и таинственной венецианской карнавальности, скрывающейся под ликами площадной театральной забавы. И тут Райкин, в сущности, идет вслед за великим Джорджо Стрелером, превратившим в свое время гольдониевского "Слугу двух господ" в дель-артовского Арлекина (конечно, без столь очевидной, как у Стрелера, интеллектуальной стилизации).
А еще он идет за самим собой. Потому что сам играл когда-то гольдониевского Труффальдино. Потому что лирический герой Райкина-актера — это конечно же, Арлекин, витальный дзанни, жизнерадостный, но помнящий и о конце жизни,— в "Кьоджинских перепалках" ставший еще и лирическим героем Райкина-режиссера. И когда Григорий Сиятвинда, чернокожий актер, уморительно смешно играющий говорливого, но страдающего всеми возможными пороками дикции падрона Фортунато, пускается в финальный танец, на секунду кажется, что это сам Райкин не выдержал и выскочил на сцену, чтобы самолично поставить в спектакле ясную точку.
Но это только мираж, привычный карнавальный обман. Тем более, что в финале герои облачаются-таки в настоящие карнавальные костюмы и маски. Дух Венеции побеждает. Это и неудивительно: Кьоджа, как свидетельствует географическая карта, находится всего в нескольких километрах от нее.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ