Харьковский фотограф Борис Михайлов удостоился престижной награды The Citibank Private Bank Photography Prize за серию "Case History" ("История болезни"), опубликованную два года назад.
Фото из альбома "Case History" принесли автору очередную премию. До этого на его счету была, в частности, премия Хассельбладта (500 тыс. шведских крон — около $50 тыс.). В лондонской The Photographers Gallery фотографу, отснявшему харьковских бомжей, вручили чек на 15 тыс. фунтов стерлингов.
Первые фотографические опыты Михайлова конца 60-х годов стоили ему разборок с КГБ, увольнения с работы и угрозы суда. Нужная публика появилась двадцать лет спустя, в середине 80-х: его фотографии оценили на Западе. А все это время Борис Михайлов пристрастно фиксировал распад советской империи. Его объектив целился то в кривую старуху с тележкой, то в алкаша с обломком фикуса, первые абсурдные сюжеты разворачивались на фоне облупившейся сталинской архитектуры и прочих символов "совка". "Красная серия" Бориса Михайлова, законченная к середине 70-х, снискала фотографу славу обличителя советского вранья, тогда как на родине считали, что Михайлов просто не умеет снимать.
Раскованность фотографа в обращении с камерой и материалом приводила к неожиданным результатам. Серия "У земли", которую Михайлов снял, держа фотоаппарат на уровне груди, рассказала о том, что постсоветская депрессия так же тотальна, как и советский оптимизм: как ни щелкни затвором, выйдет беспросветно мрачно. Серия постановочных снимков "Если бы немцем был я", где Михайлов, обряженный фашистом, ублажается с русскими барышнями, показанная в Москве в День Победы, вышла удачной провокацией.
Однако все эти шалости меркнут на фоне последней "Case History". Прославленный фотограф вернулся в Харьков, заплатил местным бомжам, и те разыграли шокирующие мизансцены "Истории болезни". Жизнью клошаров и проституток фотографы не брезговали и раньше: взгляд скользил по лохмотьям, упивался выражением лиц, выжимал у зрителя чувства вроде сострадания. Но до Бориса Михайлова никто не вовлекал зрителя в жутковатую игру с раздеванием несчастных и не маркировал фотографию как средство насилия над ними. Никто не говорил, что платил им по доллару, и не признавался, что ему было стыдно. Непонятно, что больше смущает в этих грубоватых инсценировках: тела, испещренные сыпью, тату, язвами; эмоции, которые по указке фотографа силятся выдавить из себя "мертвецкие" лица моделей; грязная манипуляция ими с помощью денег или высокая ликвидность готового фотографического продукта на художественном рынке. Снимки Бориса Михайлова тем и интересны, что уворачиваются от искусствоведческих интерпретаций на скользкую дорожку нравственных. Стыд, о котором художник рассуждает в предисловии к своему альбому, оказался эффектным художественным приемом, уравнявшим и моделей, и художника, и зрителя. Это очень современно.
В "Истории болезни" есть фотографии вполне здоровых тел, включая художника и его голую супругу. Вообще, "Case History" могла бы вместить еще и "карточки" посетителей бесконечных выставок Бориса Михайлова, щедрых ценителей его таланта, искусствоведов, рассуждающих об "экзистенциальном ужасе" его снимков, согласись они подчиниться непредсказуемой воле фотографа. Впрочем, Борис Михайлов — давно уже главный герой своего творчества, осторожно отвечающий на вопросы об успехе вопросом: "А почему мы снимаем? И для кого?"
ИГОРЬ Ъ-ГРЕБЕЛЬНИКОВ