Чего ждет бизнес от власти
ПЕТР АВЕН
В России — очередная эпоха надежд. Новое тысячелетие, новый президент. В любой стране совпадение подобных событий стимулирует веру в лучшее. Но в России особая, экзальтированная вера в чудо. Владимир Путин — новое русское чудо, концентрация завышенных ожиданий и многолетних несбывающихся надежд. Отсюда и фантастический рейтинг.
Правда, чем больше надежд сегодня, тем глубже разочарование завтра. Как маятник. И чем популярнее обещающий чудо лидер, тем более он ненавидим тогда, когда чудо не состоялось. Не только потому, что обманул, но и потому, что народу стыдно становится своей наивной веры.
Это произошло с Горбачевым. Это произошло с Ельциным. Это, увы, скорее всего, случится и с Путиным.
Хотелось бы ошибиться. Для этого, впрочем, должен быть осознан и решен ряд коренных вопросов общественного бытия.
Вопрос первый: о морали
В течение почти двух тысячелетий на Западе существует институт, основная цель которого — формирование твердых принципов общественной морали. Этот институт — Христианская церковь. Особенно явно воспитательная роль церкви проявилась в восемь или десять веков, предшествующих Возрождению, но и сейчас огромное значение религии и церкви для поддержания нравственных устоев западной цивилизации несомненно.
В России (принято считать, что особенно со времен Петра I) Православная церковь общественной совестью и нравственным ментором общества не являлась. Общество же нуждалось в таком менторе. Им стала русская интеллигенция.
Именно отсутствие высокого авторитета церкви породило интеллигенцию как истинно русский феномен. Светские писатели, поэты и мыслители заместили в душе русского человека христианских проповедников и святых. Увы, сформулировать ясные принципы морали и "вбить" их в сознание общества интеллигенции оказалось не под силу.
Достоевский (особенно в "Бесах") пытался разъяснить абсолютный приоритет нравственных ценностей над внешними формами организации общественной жизни. Об этом и "Вехи". Подобная точка зрения услышана не была или, во всяком случае, не стала символом веры. В этом, по моему глубокому убеждению, главная причина российских бед. В частности, неэффективности российской экономики.
Банально, но факт: нормы общественной морали трансформируются в правила делового поведения. Последние же непосредственно влияют на издержки бизнеса. Без высокого уровня деловой морали невозможно взаимное доверие партнеров, построение стабильных долгосрочных отношений. Напротив, резко растут т. н. трансакционные издержки, т. е. затраты на проверку информации, на безопасность, на обеспечение выполнения контрактов (неважно, заключены ли они легально, или "по понятиям") и т. д.
О каком взаимном доверии может идти речь, если в нашем деловом сообществе не слишком зазорным считается лгать или, во всяком случае, предоставлять заведомо неверные сведения о своем бизнесе. К искажению информации все относятся абсолютно спокойно. Выходит очередной банковский рейтинг, и в банках начинают увлеченно прикидывать, кто и насколько приукрасил баланс. А потом "неожиданные" (для публики) банкротства, очереди вкладчиков и т. п. Переход на международную систему учета и отчетности, развитие аудита безусловно необходимы. Однако если предоставление правдивой информации не станет нормой деловой морали, врать будут всегда.
У нас не считается абсолютно необходимым выполнение взятых на себя обязательств. Более того, откровенный обман (кредиторов, поставщиков, мелких акционеров.) стал нормой жизни; умением безнаказанно "кинуть" гордятся и бравируют. Показательна в этой связи вялая реакция Центрального Банка на откровенное воровство активов в десятках коммерческих банках после кризиса 17 августа. Если в глубине души руководство ЦБ не видит в выводе активов преступления (тем более что вкладчики — это нечто эфемерное, а банкиры сидят в приемной), то и серьезного наказания трудно ожидать. Можно ли тогда надеяться на доверие к отечественной банковской системе, особенно не со стороны российских граждан (по привычке быстро смирившихся с потерей вкладов), а со стороны Запада, где подобный вывод активов абсолютно невозможен. Вот и закрыты все лимиты на наши банки и нет притока дешевых ресурсов.
Правда, принято считать, что можно "кидать" чужих, а "своих" — нельзя. Поэтому такое дикое для иностранца значение приобретают "личные отношения". Неформальное общение в бане или распитая совместно бутылка становятся залогом выполнения контракта или даже заменяют его. А так как граница, отделяющая "своего" от "чужого" у каждого своя, а легального контракта нет, то после срыва договоренностей начинается пальба, освященная необходимостью возмездия за попранную дружбу.
Одним развитием законодательства, обеспечивающего выполнение контрактных обязательств, проблемы не решить. Законы работают тогда, когда они кодифицируют нормы, уже укоренившиеся достаточно глубоко в общественном сознании. Если же судья сам не уверен в необходимости должнику возвращать долги, а судебный пристав сомневается в правах собственника управлять купленным заводом, то надеяться на законодательство преждевременно. Умиляет поэтому настойчивость МВФ, постоянно увязывающего выделение очередного транша с принятием тех или иных законов. У нас, скажем, имеется вполне продвинутое законодательство по иностранным инвестициям. Но иностранный инвестор всегда "чужой". А посему нигде иностранцев не обманывали так последовательно и нагло, как в России (а вложено в российскую экономику в расчете на душу населения в семь раз меньше средств, чем в экономику Польши, в 16 раз — Чехии и в 20 (!) — Венгрии).
Законопослушание, кстати, тоже есть проблема убеждений и морали, неразрывно связанная с проблемой выполнения взятых на себя обязательств. Закон в демократическом государстве — то же обязательство, только взятое на себя не индивидуумом, а обществом. Можно, конечно, заставить следовать закону из-под палки. Да только сегодня для нас это малоэффективно — палка надломлена. И пока необходимость подчиняться требованиям закона не станет нормой морали, на закон полагаться бессмысленно. В частности, пока не станет широко осознанной необходимостью уплата налогов, с доходной частью бюджета, боюсь, будут проблемы. Сегодня платить налоги считается, мягко говоря, странным (или не вполне обязательным). Точнее, в деловой среде считается неприличным совсем ничего не платить, но и уплата всего положенного вовсе не предполагается. И общество с этим легко готово мириться — уплата части налогов "по справедливости" является общепринятой моральной нормой. Было бы не так — не видать депутатских мандатов многочисленным бизнесменам, показывающим в своих декларациях совсем смешные доходы. Или кто-то верит в приводимые там цифры? Напротив, правдивое декларирование очень высоких доходов вызвало бы, по-моему, общественное раздражение ("зарабатываешь миллионы, так молчи и не хвастайся — никто за язык не тянет").
Аналогично наше общество вполне лояльно ко взяткам. Взятка, если вспомнить Бердяева, является устоем русской жизни, ее основной конституцией. Могло бы это быть так, ежели бы общество всерьез не мирилось со взяточничеством, считало его настоящим злом? Считало бы — не позволило бы достаточно рядовым чиновникам владеть иностранными автомобилями, стоимость одного колеса которых равна месячной зарплате хозяина. И дачами, пусть даже и оформленными на дальних родственников жены. Наоборот, крупный взяточник вызывает в нашем обществе определенное восхищение. Во всяком случае, от дома не отказывают, руку подают.
Безусловно, коррупция есть следствие целого комплекса причин. Однако в основе — те же моральные ценности, прежде всего отношение к закону и к своим обязательствам. Если твердого правила нет, если каждый (в первую очередь госчиновник) сам определяет, что из легально должного он будет выполнять, а что — нет, взятка как аргумент, передвигающий эту границу, становится неизбежной. Особенно если возможности у чиновника большие, зарплата маленькая, а взяткодатель сам размыто относится к своим обязательствам и внутренне взяточника не осуждает. Напротив — понимает и согласен платить. Как все мы платим ГАИ (не берущий деньги гаишник считается сумасшедшим), можно напомнить известный фильм с Никоненко в главной роли.
Попробуйте предложить взятку полицейскому в Германии или США. Вы думаете, это проблема законодательства?
Экономическая неэффективность коррупции очевидна. Когда решение принимается не из экономической целесообразности, а за "откат", рассчитывать на эффективность не приходится. Однако "бороться с коррупцией" правоохранительными методами также бессмысленно, как пытаться "увеличить долю "живых" денег в платежах естественных монополий". Это борьба с симптомами. Для лечения болезни необходима целая система институциональных мер и, повторюсь, безусловная трансформация общественной морали.
Создание каталога норм эффективной (с точки зрения бизнеса) морали ("не лги", "выполняй взятые на себя обязательства", "подчиняйся закону", "не бери и не давай взятки") не было моей целью. Можно указать на многие "странности" нашей деловой и общественной морали — например, на всеобщую готовность принимать спонсорскую помощь от бандитов или строителей финансовых пирамид ("Хопер-инвест" пару лет поддерживал такой уважаемый очаг культуры, как Дом кино, а сколько храмов построено на бандитские деньги), но дело не в перечислении. Не надеюсь я и на исправление пороков общества с помощью газетных статей: для этого, во всяком случае, нужны совсем другие авторитеты.
Собственно вопрос об авторитетах и является ключевым. Как и более общий (и главный) вопрос — о механизмах формирования "эффективной" морали.
Я часто вспоминаю командировку группы московских экономистов летом 1985 года в новосибирский Академгородок. Общественная атмосфера была похожей на нынешнюю — тоже надежды, только связанные не с Путиным, а с Горбачевым. Мы рассказывали сибирским экономистам, социологам и психологам, как устроены хозяйственные механизмы в Венгрии и в Югославии — странах, служивших нам примерами успешных экономических реформ. Мы хорошо знали предмет и были твердо убеждены в ключевом характере обсуждаемых новаций для трансформации общества. А посему вдохновенно на первом же семинаре в течение двух часов детально рассматривали кардинально иные, чем в СССР, правила распределения прибыли предприятий, формы регулирования рынка труда, ставки налогообложения и т. п. По окончании доклада в аудитории воцарилась неловкая тишина, и, наконец, Татьяна Ивановна Заславская спросила: "Вы серьезно думаете, что если все это поменять, в стране наступит другая жизнь?" Каюсь, я тогда действительно так думал. Более того, в 1991 году также думала и команда Гайдара.
Во многом я и по-прежнему в это верю. Формальные правила политического и экономического устройства в огромной мере определяют нашу жизнь. Однако есть и еще одна важнейшая составляющая: общественная мораль, укоренившиеся в обществе правила и нормы поведения.
Безусловно, внешние формы организации влияют на мораль (которая, в свою очередь, определяет трансформацию этих форм). Существующие сегодня правила хозяйствования предполагают стремление к прибыли, а значит, к минимизации издержек. А высокие трансакционные издержки — следствие низкой ("неэффективной") морали. Поэтому если базисные принципы общественного устройства не претерпят очередных революционных изменений (в чем я уверен), то рано или поздно в лучшую сторону изменится и деловая мораль. Простая мысль, что честным быть не "хорошо", а "выгодно" и посему необходимо, постепенно станет всеобщей.
Процесс уже "пошел". В первую очередь это касается внутрикорпоративной морали. Прошедшие десять лет убедительно доказали, что в современном бизнесе выживают только те структуры, внутри которых не воруют, доверяют друг другу, живут по ясным правилам и стремятся к единой цели. Поэтому нравственная атмосфера в частном банке куда как чище, чем в советском академическом институте — со стукачеством, доносами в партком и т. п. В бизнесе, конечно, приходится конкурировать, но в первую очередь не внутри коллектива, а со внешним миром, что всегда чище.
Да и в правилах этой "внешней" конкуренции, как и во всей общественной морали, происходят определенные сдвиги. Я вообще убежден, что, вопреки распространенному мнению, нынешнее российское общество гораздо нравственнее советского. Жившего в условиях двойной морали (парткома и кухонь), легко мирившегося с арестами диссидентов, государственным антисемитизмом и многим другим. Общество "выправляется". Постепенно меняется и деловая среда. Героями бизнеса восьмидесятых почти исключительно были откровенные аферисты — "продавцы воздуха". Среди крупнейших российских предпринимателей сегодня, честное слово, попадаются вполне порядочные люди.
Боюсь, однако, что процесс исправления морали может затянуться. Затянуться, так как "автоматического" изменения моральных норм под влиянием формальных правил не происходит. И глубокого укоренения "эффективной" морали придется ждать. Возможно, десятилетия. В течение которых ущербная этика будет оставаться главным тормозом нашего экономического роста. А Россия по-прежнему будет отставать, опускаясь все ниже в мировой экономической иерархии (с 4-го места по размеру ВВП в 1913-м году до 15-го в 1999-м. По уровню ВВП на душу населения наше место сегодня — 101-е).
Можно ли ускорить этот процесс? Какие субъективные факторы на него влияют?
Мы вновь возвращаемся к вопросу авторитетов. Возвращаемся, так как я убежден, что наличие в обществе общепризнанного нравственного авторитета, способного не столько проповедовать, сколько своим поведением задать высокий моральный стандарт, может серьезно влиять на процесс трансформации общественной и деловой морали. Кто сегодня может быть таким авторитетом?
Вопрос второй: о моральном авторитете власти
Православная церковь им может быть еще в меньшей степени, чем до 1917 года. Не только ввиду своих внутренних проблем и новейшей истории, но и потому, что голос церкви сегодня не будет услышан. Его не принимают всерьез — посмотрите в качестве иллюстрации, кто во время службы внимательно слушает священника. Одни старушки. Для большинства церковь, увы, не авторитет. И число посещающих церковь, по данным социологов, не растет.
Им не может быть интеллигенция. Собственно, внезапно выяснилось, что у нас вовсе нет интеллигенции в истинном смысле этого слова — как совести общественного организма. Одно время казалось, что это советская интеллигенция потеряла представление о своей нравственной роли, но где-то есть настоящая русская интеллигенция (на чем настаивал в своем стихотворении Вознесенский), просто ей не дают слова. Слово дали, интеллигенция не обнаружилась. Недавняя верноподданническая суета, наверное, обеспечит финансирование отечественного кинематографа или Театра имени Ленинского комсомола (хорошее название), но она почти окончательно убила моральный авторитет интеллигенции.
Не приходится рассчитывать и на деловую элиту.
Тогда на кого? Я склонен думать, что если кто и может быть нравственным авторитетом в современном российском обществе, то только верховная власть. Более того, в задании "нравственной планки" больному обществу состоит сегодня главная задача президента. Как и в определении и отстаивании наиболее общих принципов политического и экономического устройства, которые зачастую не являются чисто этическими, но на деле неразрывно связаны с этикой и моралью.
Борис Ельцин преподал нашей стране три основных урока.
Урок первый: политический соперник верховной власти не обязательно должен сидеть в тюрьме. Напротив, он может быть свободен в своих высказываниях и действиях (если они не противоречат закону).
Урок второй: пресса должна быть свободной, сколь бы враждебной власти она ни была.
Урок третий: верховную власть следует передавать путем всеобщих выборов. И можно даже добровольно уйти в отставку.
Значение для России этих уроков, неожиданно быстро (непонятно, как глубоко) усвоенных, огромно. Особенно это касается последнего. Никита Хрущев на фатальном для себя Пленуме ЦК, отбиваясь от нападок, ставил себе в заслугу саму возможность мирной смены руководителя страны. И был прав. Однако если прецеденты мирной передачи власти в российском прошлом все-таки были, то всенародное избрание главы государства при Ельцине состоялось впервые. Чем он и определил свое место в истории.
Конечно, хотелось бы, чтобы лидер страны был еще и строителем. Государство развалено, идет война и т. д. Боюсь, умение строить сегодня вторично. Так как низкая мораль будет, словно жучок дерево, подтачивать строящийся дом, и он рано или поздно обязательно рухнет или, во всяком случае, опять покосится. Не случайно так часто Ельцина называли царем — в этом отразилась потребность в нравственном авторитете, которым для русского человека может являться именно "царь" (а не "президент" или "премьер-министр").
К сожалению, многие уроки власть пока преподать не может, так как сама их не усвоила. Например, власть пока не научилась говорить правду. Раньше население избавлялось от рублей, услышав твердое обещание не проводить денежную реформу. Теперь ту же роль играют обязательства поддерживать обменный курс: вспомним заявление Ельцина о невозможности девальвации за три дня до оной. После подобных казусов мы изначально уверены, что власть будет лгать (искажая, скажем, число убитых в Чечне). А можно им — можно и нам.
Совсем плохо обстоит дело и с выполнением властью взятых на себя обязательств, с ответственностью. Многолетние задержки выплаты заработной платы и пенсий — лучшее тому подтверждение. А дефолт 17 августа? Более всего ночью с 16 на 17 августа в Белом доме меня поразило полное отсутствие переживаний по поводу безнравственности происходящего. И равнодушие к чужим потерям. Тысячи людей теряли свои сбережения, данные в долг государству. Кому-то было стыдно? Кто-то извинился? Или молча ушел в отставку? Обычное у нас отсутствие добровольных отставок — яркое свидетельство безответственности и порочной морали.
Примеров безответственности власти великое множество. И меньше, к сожалению, не становится. Давать только те обещания, которые наверняка будут выполнены, наши руководители не спешат. Сейчас вот готовится соглашение с Лондонским клубом о долгосрочной реструктуризации российской задолженности. Выводящее в ближайшей перспективе на примерно $12 млрд годовых платежей. Кто-нибудь уверен, что мы сможем столько платить? Если и сможем, то на пределе возможностей и благодаря постоянным новым заимствованиям. Их может не быть, и тогда мы, весьма вероятно, вновь окажемся в дефолте. Не лучше ли не торопиться? Дело даже не в том, что в сегодняшней ситуации это соглашение вряд ли откроет нам путь на финансовые рынки. Дело в другом: репутация важнее сиюминутной выгоды. При Ельцине деловая репутация России упала куда как низко. Ее восстановление должно стать приоритетом власти. А посему рискованные соглашения ("авось выполним") заключать нельзя.
Замечу, что вопрос об отношении к долгам, сделанным прошлым режимом, является далеко не новым. Разные страны его решали по-разному: настаивая на частичном списании, реструктуризации и т. д. Пришедший же к власти в Чили Пиночет заявил, что его правительство будет твердо выполнять все имеющиеся обязательства, включая возвращение бессмысленно потраченных кредитов, взятых правительством социалистов у СССР. Это решение не было неизбежным. Но может быть, именно поэтому у Чили такие результаты?
В вопросе ответственности пример власти имеет решающее значение. Не случайно, за дефолтом федерального правительства последовали дефолты субъектов федерации, причем даже тех, кто вполне мог платить. И если власть не выполняет свои обязательства перед народом, то и народ не торопится платить налоги. Действительно, на что платить? На бесплатную медицину? Но каждый, чей родственник оказался в больнице (не в ЦКБ), знает, сколько и за что надо платить нянечкам и медсестрам. На образование? Но кто не тратит деньги на содержание ребенка в школе? На охрану общественного порядка? Не хочется даже говорить, сколько стоит Альфа-банку служба охраны. Все подобные расходы — по сути, вторая, "теневая" система налогообложения. Зачем тогда нужна первая, легальная?
Безответственность власти — главная причина низкой собираемости налогов. А не наоборот.
Не блестяще обстоит у нашей власти дело и с законопослушанием. По-прежнему трудно возразить Герцену, писавшему, что "русский, какого бы он звания ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство". Примеры приводить скучно. Однако, в отличие от предыдущих "жестких" норм, с законопослушанием власти дело обстоит сложнее.
Несомненно, что даже в самых демократических и законопослушных странах изредка случаются ситуации, когда правительство если и не нарушает впрямую закон, то действует "на грани фола". Особенно неизбежно возникновение подобных ситуаций в странах "молодой демократии", с недостаточно укоренившимися традициями гражданского общества. Классическим примером является Турция, где армия с молчаливого согласия президента вмешивается в политический процесс тогда и только тогда, когда становится реальной угроза прихода к власти исламистов. И общество готово с этим мириться, тем более что основание этой системы заложил еще Ататюрк: демократия и законность, но только в тех рамках, которые гарантируют сохранение светского государства, т. е. самих демократии и законности.
Или в Чили, где Пиночет был готов обсуждать с народом все, кроме вопросов "религии, армии и частной собственности". Тоже демократия, но при незыблемости базисных институтов, судьба которых определяется авторитарно.
Подобные "изъятия" неизбежны у нас. И общество их приемлет. Так, не слишком, видимо, законно были отстранены от последних выборов в Думу Баркашов и некоторые криминальные "авторитеты". Формально, "по анкетам", они давно чисты. Однако абсолютное большинство населения поддерживает силовое отсечение бандитов от власти. Потому что нельзя дать право принимать законы тем, кто нагло их попирает. И нельзя демократическим путем приводить к власти тех, кто безусловно отменит демократию ("настоящих коммунистов" в том числе). Поддержка обществом подобных действий подтверждается переизбранием Ельцина в 1996 году после известных событий 1993-го.
Однако право на не вполне легитимные решения получает только верховная власть, обладающая несомненным моральным авторитетом. За долгие годы правления Пиночета в Чили не было ни одного коррупционного скандала. Более того, даже самые непримиримые противники режима признавали безусловную личную чистоплотность диктатора и его министров.
Не так у нас. Я убежден, что именно многочисленные скандалы и слухи, сопровождавшие ближайшее окружение Ельцина в последние годы, стали причиной катастрофического падения его популярности. А вовсе не провалы в социально-экономической политике.
К несчастью, верховная власть давала повод подобным слухам. Я, в отличие от большинства населения, не склонен подозревать окружение президента и членов правительства в банальном взяточничестве. Мне трудно представить, что высокопоставленный чиновник обсуждает с кем-либо "цену вопроса". Думаю, этого почти не было. Было другое — те же "личные отношения", перерастающие во взаимные обязательства.
По сути, наши крупнейшие бизнесмены сыграли в отношении власти роль змея-искусителя, соблазняющего дружбой. И "мелкими" дружескими услугами. Действительно, "во Франции пустует вилла, а рядом в море болтается тоже пустующая яхта. Почему бы тебе не отдохнуть там с семьей? Мы же друзья". Типичное предложение бизнесмена чиновнику. И никаких взяток. "Есть, правда, отдельные деловые вопросы. Но их все равно надо решать. В интересах не столько моего бизнеса, сколько России. А заодно и семья отдохнет".
Увы, в цивилизованных странах как-то не принято, чтобы члены правительства отдыхали на виллах миллиардеров. Особенно тех, кто стал таковым в годы работы этого правительства. И не принято за счет бизнесменов летать на частных самолетах. И учить детей в швейцарских школах и т. п.
Наша верховная власть все это себе разрешила. А посему разрешили и губернаторы. И другие руководители рангом пониже (отдыхают, правда, в Крыму).
Это и есть коррупция. Не взяточничество, но "покупка влияния". Особенно опасная в России, где "другу" отказать тяжело. И где общество безусловно вправе предполагать худшее: принятие решений не в интересах страны, а в интересах "друзей".
Очищение власти от подобных предположений — важнейшая задача нового президента.
Я не верю при этом в проповеди. И в популярную ныне идею принятия "кодексов поведения" — бизнеса или власти. Кодексами, проповедями и заклинаниями ничего не исправить. Единственное действенное средство — личный пример верховной власти. Свято соблюдающей заданный ей самой моральный стандарт. И карающей за его нарушение.
Как сказано в Библии: "Каков правитель народа, таковы и служащие при нем; и каков начальствующий над городом, таковы и все, живущие в нем".
Вопрос третий: о твердых принципах общественного устройства
Твердые моральные принципы власти — необходимое условие успеха страны. К сожалению, недостаточное. Миропорядок держится как на этических нормах, усвоенных обществом, так и на "технологических" правилах, которые тоже должны свято соблюдаться. Часть этих правил непосредственно вытекает из этических норм, часть — нет. Но многолетний опыт доказывает: их нельзя нарушать никогда.
В некоторых вещах вообще нельзя сомневаться. Для успеха необходимы твердые убеждения. И человеку, и обществу. Аксиомы, не требующие подтверждения. Если мне станут объяснять, что можно бить жену и детей, я не стану слушать. Мне не интересны аргументы: я твердо знаю — нельзя.
То же и в управлении государством. В 1991 году я выслушал тысячу аргументов, почему в России не может быть конвертируемой валюты — от бывших советских министров, банкиров, депутатов Верховного совета. Мне говорили, что остановится импорт. Что нельзя открывать обменные пункты ("рублей не хватит!" — кричал мне в парламенте известный доктор экономических наук). Если бы правительство Гайдара хоть на секунду засомневалось в необходимости свободных цен, конвертируемой валюты, частной собственности и т. п., ничего бы этого, возможно, не было до сих пор. Давлению тысячи различных сил может противостоять только твердая, непоколебимая уверенность в своей правоте.
Отсутствие принципов, твердого понимания того, "как надо", провоцирует постоянные метания, изменения политики. Хуже этого ничего нет. Сегодня валюта реально конвертируема — завтра две торговые сессии и специальный курс для выводящих деньги инвесторов; сегодня свободная торговля — завтра "защита внутреннего рынка"; сегодня беспрецедентная поддержка рубля — завтра плавающий курс и т. п. Отсутствие убеждений и принципов — большая беда России.
Повторюсь, не все эти принципы носят явно выраженный этический характер. Некоторые внешне вполне "технологичны". Но и по чисто технологическим вопросам необходимы твердые убеждения. Существует абсолютно обоснованное объяснение того, почему Чехия или Эстония намного успешнее нас переходят к рынку. Дело в том, что они не столько осуществляют реформы, сколько пытаются стать членами западного сообщества. А на Западе давно сформулирован набор твердых, необсуждаемых правил решения политических и экономических вопросов. Я не говорю о необходимости выборов. Но и куда как более "земные" вопросы (типа невозможности эмиссионного финансирования бюджетного дефицита или предоставления налоговых льгот отдельным предприятиям) там давно и окончательно решены.
А мы по-прежнему мечемся. И не понимаем, что следование принципам безусловно важнее конкретного результата.
Поэтому, когда я слышу слова и. о. президента об индексации заработной платы, меня пугают не новые бюджетные расходы. Я знаю, что, как обычно, проиндексируют раз или два, а потом перестанут — деньги кончатся. Меня пугает само согласие на индексацию, осуждаемую нашими предыдущими правительствами и, кстати, законодательно запрещенную в Германии. Запрещенную, т. к. ничего более инфляционного, чем индексация зарплаты, не существует.
И меня пугает финансирование дефицита бюджета кредитами ЦБ тоже не ввиду своей разовой опасности (ладно, неожиданно "накрылись" транши МВФ), а ввиду нарушения принципа. Слишком тяжело будет от таких кредитов отказаться.
И я не могу поддержать действия Юрия Лужкова по недопущению иногородних в Москву. Я понимаю аргумент: город не справляется с таким числом жителей. Но это тот случай, когда аргументы не имеют значения. В цивилизованном государстве каждый гражданин может жить там, где он хочет. И тут нечего обсуждать.
Аналогично, валюта должна быть конвертируемой, а курс ее — единым. Это — принцип, давно усвоенный миром. А посему две торговые сессии на валютной бирже абсолютно недопустимы, что бы ни говорил Виктор Геращенко.
Вопрос о твердости принципов — тот же вечный вопрос о целях и средствах. Некоторые средства нельзя использовать, как бы выгодно это ни казалось. Потому что негодные цели преображают достигнутую цель.
Вера народа в твердые принципы власти абсолютно необходима. Как и в ее моральную чистоту. Что, собственно говоря, почти одно и то же. И никакие соображения политической или экономической эффективности зачастую не перевесят несправедливость, моральную "неправильность" тех или иных решений.
Именно поэтому я считаю ошибкой позицию Кремля во время недавнего распределения портфелей в Думе. Требования меньшинства были проигнорированы легитимно, но, с точки зрения миллионов избирателей, несправедливо.
Ошибкой, по-моему, была история со сменой руководства "Транснефти". Не сама смена, а ее процедура. Лучше было два месяца подождать, но сделать все по закону.
Возвращаясь назад, я считаю огромной ошибкой залоговые аукционы. Конечно, граница справедливости у каждого своя, но мне кажется, что именно в этом случае она была безусловно нарушена. Даже если бы в результате появились "эффективные собственники". Дело не в эффективности. Реализацией залоговой схемы власть грубо нарушила один из основополагающих принципов современного общественного устройства — принцип равных прав. И, дав пример, предоставила возможность нарушать его всем субъектам экономической деятельности. Что куда как важнее конкретного результата реализации залоговой схемы.
Я недавно выступал на одном экономическом семинаре. Когда заговорил о равных правах, в аудитории раздался смех: кто бы говорил. Что ж, я вполне принимаю упрек: крупный бизнес подталкивал власть к неравенству прав и охотно этим неравенством пользовался. Замечу однако в свое оправдание: мы работаем для своих акционеров. И пользуемся тем, чем можем воспользоваться, чем пользуются наши конкуренты. Не мы устанавливали неравные правила — в конечном счете, это всегда делала власть. Как сказано у Булгакова: ". он не душил младенца".
Борьба с неравенством прав, важнее переговоров с МВФ.
И сложнее, так как это проблема морали. Собственно, вопрос о равенстве прав убедительно демонстрирует неразрывность этических норм и экономической эффективности. Аморальное стратегически неэффективно. И посему губительно. А высокоморальные общества добиваются больших темпов роста. Строя ясные "технологические" правила и не отступая от них. Правила, основанные на моральных нормах. Которые не сразу бросаются в глаза.
Так, нельзя долго жить с дефицитом бюджета. Вполне технологическое правило. Но в основе мораль: живите по средствам.
И нельзя финансировать дефицит, если он допущен, за счет эмиссии. Занимайте на рынке. Так как можно занять, чтобы потом отдать. Но нельзя перекладывать свои долги на других, на общество.
И нельзя ограничивать перемещения капитала из страны в страну. Это тоже вопрос свободы, а посему — морали. Действительно, если человек имеет право свободно путешествовать, то почему свои деньги (после уплаты налогов) он должен вкладывать только у себя дома? Или получать на вывоз капитала разрешение ЦБ (попробуйте получите)? Обычный рецидив выездных комиссий райкома КПСС.
Все это прописные истины. Не усвоенные, увы, нашим обществом. Не имеющим твердых принципов и "эффективной" морали. Именно поэтому четкое формулирование основополагающих принципов общественного устройства и следование им — главная задача нового президента России. Так как нет у нас другого авторитета и воспитателя.
Кстати, я вовсе не думаю, что все такие принципы можно заимствовать за рубежом. Некоторые должны безусловно учитывать российскую специфику, исторический опыт и глубинные представления народа о "правильном". Например, к принципиальным и "национально-специфическим" относится вопрос о месте государства в жизни общества. Не решенный нами за годы реформ. Действительно, в Советском Союзе было понятно: государство, грубо говоря, отвечало за все. Каковы сегодня должны быть функции государства? Как их следует распределить между федеральным центром, губерниями, местными органами власти? Отсутствие ясных ответов — важнейшая причина слабости российской государственности. Ответ должен быть дан за годы следующего президентства.
***
Существует самое, возможно, глубокое — этногеографическое объяснение наших бед: Россия находится между Западом и Востоком. И там, и там есть свои твердые принципы. Более или менее эффективные, но есть. У нас — никаких твердых. Мечемся посередине. В начале века — к гражданскому обществу, в середине — к восточной деспотии. Потом обратно.
России необходимы твердые принципы. И ясная мораль. Их можно искать в рамках третьего пути — между Западом и Востоком. Мне это не кажется перспективным: Запад есть Запад, Восток есть Восток — симбиоз не получится.
И можно приводить множество аргументов, почему в современных условиях западное общество экономически эффективнее (Интернет, свободный доступ к информации и т. д.). И почему, следовательно, в Китае или поменяется общественный строй, или резко упадут темпы роста.
Я — не о конкретных принципах. О самом их наличии. В любом случае позволяющем тому же Китаю расти сегодня в пять или шесть раз быстрее нас. (Я не сомневаюсь поэтому в будущем Украины. Она выбрала свои принципы — выбрала Запад).
Мы уже научились чувствовать "свой шанс" на серьезный прорыв в экономике. Мы не использовали его в 85-м. Недостаточно использовали — в 91-м, совсем никак — в 93-м. Что ж, можем не использовать и нынешний, который, благодаря исключительному доверию народа к Владимиру Путину, безусловно имеется. Ничего страшного — всего лишь потеряем еще несколько лет. И окажемся еще ниже в мировой табели о рангах. По размеру экономики Мексика и Индонезия нас уже обошли. Таиланд, Турция, Пакистан (кто бы мог подумать!) — на подходе. Что ж, будем не пятнадцатыми, а двадцать вторыми (это если расти на 2-3% в год — согласно оптимистическому прогнозу Минфина на десятилетие). И по доходу на душу населения будем не 101-ми, а 125-ми. И окончательно потеряем свою ядерную исключительность. Станем, одним словом, обычной бедной страной средних размеров.
И тогда, возможно, задумаемся о принципах. И используем следующий шанс. Он, конечно, рано или поздно опять появится. Я не верю в апокалиптические прогнозы: у страны не бывает, в отличие от людей, "последнего шанса".
А у поколения — бывает.