49-й Эдинбургский театральный фестиваль начался уличным карнавалом и торжественным выступлением оркестра под управлением Клаудио Аббадо. Программа 1995 года признана лучшей за почти полувековую историю этого крупнейшего в мире фестиваля. Параллельно с основным, театральным, в Эдинбурге проходят фестиваль "маргинального" (или экспериментального) театра Fringe, кинофестиваль Drambuie, книжная ярмарка, смотр шотландских военных оркестров. Обилие событий и небывалая для этих мест жара привлекли в Эдинбург массу туристов, превратив на время главный город Шотландии в одну из самых оживленных европейских столиц.
Ну вот, не так уж и трудно
На автобусе #23, увозящем уставшую от сутолоки публику ближе к морю и Королевским ботаническим садам, аршинными русскими буквами выведено: "Ну вот, не так уж и трудно читать субтитры". Кому именно адресовано это верное наблюдение, не очень ясно. Российским ли коллегам, "сдублировавшим" любимца британской публики Хью Гранта (по числу cover stories он уже почти догнал принцессу Диану) и всех его сотоварищей по "свадьбам и похоронам", отчего фильм стал совсем уж скучным. Торжественному ли визиту на Drambuie Никиты Михалкова сразу с двумя картинами — "Утомленные солнцем" и "Анна от 6 до 18" — или (и даже скорее всего) гастролям Мариинской оперы (Kirov Opera, как ее упорно называют здесь) на главной театральной площадке — в Festival Theatre.
У Эдинбургского фестиваля музыки и драмы (его первоначальное название) долго не было собственной оперной сцены. На деле это почти не ощущалось — гастроли оперных и балетных театров с успехом проходили в Королевском театре и концертном зале Usher Hall, — но престижу вредило. А потому к 1994 году была завершена сложнейшая работа: на месте бывшего Empire Theatre возник новый Festival Theatre, сохранивший изначальный интерьер зала, но погрузивший его в многоярусный стеклянный аквариум, странным образом сочетающий современный дизайн со старинной роскошью.
Это одно из немногих в Эдинбурге мест, куда ходят в вечерних туалетах, где публика не стесняется быть и выглядеть богатой, где весь ход спектакля запротоколирован по минутам и опоздавшим сначала предложат следить за происходящим на сцене по гигантским мониторам, а потом — когда возникнет секундная, на перевод дыхания, пауза — проведут на место. Здесь-то и показывала Мариинка "Сказание о невидимом граде Китеже". Дирижировал Валерий Гергиев, на сцене высились церкви и терема, бурлила русская старина, к экзотике которой британская публика со времен дягилевских сезонов, как известно, очень чувствительна. А над сценой светились субтитры, читать которые оказалось не только не трудно, но и весьма занимательно: у русскоязычных зрителей появилась наконец возможность разобрать слова арий.
Королевский банк и другие хозяева фестиваля
Королевский банк Шотландии, привезший петербургский театр на гастроли (имя генерального спонсора пунктуально указывается на всех фестивальных билетах) и пытавшийся угостить зрителей бокалом шампанского (что никак не удавалось: все устремлялись к платным барам, игнорируя представительские столы с табличкой "от Королевского банка"), не просчитался: во все вечера "Сказания..." был аншлаг.
Кстати, Фестивальный театр — одно из немногих мест, где проверяют билеты. Обычно же на фестивале, несмотря на ажиотаж, квиток контроля так и остается неоторванным, а капельдинер может подойти к вам с одной лишь целью: помочь отыскать кресло. Но зайцем никто пролезть не стремится. Вообще фестиваль — довольно странное место, где почему-то всегда порядок. В отличие, кстати, от самого города, где улицу переходят в любом месте и на любой сигнал светофора, спят и едят на траве — благо садов и скверов достаточно. На газонах, по которым ходить, естественно, разрешается, валяются кучи мусора, а собаки, точно так же, как и их российские собратья, вольны делать что угодно и где угодно — хотя в некоторых парках и существуют специальные собачьи туалеты. Впрочем, собаки здесь — публика привилегированная: сородичам любимого персонажа Эдинбурга — легендарного пса Бовви из Монастыря серых ряс (жизнеописание которого продается во всех книжных магазинах, а надгробие находится на самом почетном месте монастырского кладбища) — разрешается многое.
К людям эдинбуржцы куда более строги. С первого фестиваля у некоторых появилась традиция: уезжать на весь август из города. Говорят, снобы и мизантропы поступают так и по сей день. Но в основном горожане лояльны к своему фестивалю и даже гордятся им. По статистике, 39% процентов зрителей — из Эдинбурга, 24% — из остальной Шотландии, 10% — из Лондона и юго-востока острова, 12% — из остальных районов Великобритании и 15% приезжают из-за морей. Вклад же фестиваля в шотландскую экономику весьма ощутим: к началу 90-х он составил 72 млн фунтов стерлингов.
"...Все клоуны мира собрались в Эдинбурге"
Эдинбургский театральный фестиваль — машина настолько отлаженная, что вряд ли может дать сбой. На всех буклетах печатается состав фестивального оргкомитета. Он велик (страница убористым шрифтом), но невооруженным глазом его членов не отыскать. Кажется, будто всем заправляют несколько девушек: в фестивальном центре они дают справки, помогают получить бронь и продают фестивальные сувениры, а в пресс-центре следят за тем, чтобы у журналистов было все необходимое: от кофе до копировального аппарата. Пробыв с ними некоторое время, понимаешь, что жизнь их очень нелегка, просто они пытаются это скрыть. Зато в комнате для прессы всегда тишина и покой: такого понятия, как тусовка, здесь не существует, и за столиками сидят обычно лишь несколько старичков, зашедших сюда полистать газеты и выпить кофе.
На самом деле прессы на фестивале очень много, чуть меньше, чем гостей и участников. Фестивальным сувениром этого года стала майка с надписью "Если весь мир — театр, то почему все клоуны мира собрались в Эдинбурге?". Это, конечно, преувеличение, но небольшое: на фестиваль приехали 1200 театров, 8 тысяч актеров, и лишь ежедневная программа "Фринджа" насчитывает около шестисот событий (Fringe идет нон-стопом, с утра и до позднего вечера). Здесь стараются сделать так, чтобы никто никому не мешал. Журналисты — зрителям и друг другу, уличные представления "Фринджа" — прохожим, а сам фестиваль — горожанам или приезжающим в Эдинбург по своим делам людям. И это, надо сказать, удается — как удалось замаскировать одну из самых оживленных в стране железнодорожных веток, проходящую через самый центр города, — ее почти невозможно заметить.
"Я не танцую под музыку — я танцую с ней"
Прошлый Эдинбургский фестиваль критика окрестила "тевтонским нашествием" — из-за обилия трупп из Германии. В этом году немцев опять немало, но пока лидируют американцы, заполонившие собой почти всю нишу музыкального театра.
Много шума и пересудов вызвал приезд Miami City Ballet с "Щелкунчиком" и большим количеством детей: в знаменитую версию Баланчина было решено ввести учеников балетных школ. Предваряя гастроли, автор идеи и постановщик шоу Эдвард Виллелла (Edward Villella) пожаловался, что труднее всего было совладать с родительскими истериками. Детей же надо было заставить танцевать почти так же хорошо, как взрослых (а MCB известна как одна из самых техничных трупп мира), но не в ущерб детской трогательности.
С трогательностью все было в порядке: в интервью дети грамотно признавались, что выступать со звездами прославленного театра оказалось для них самой настоящей сказкой. С техникой сложнее — хотя юные артисты очень старались и демонстрировали отличную выучку, настоящим балетом это все же было трудно назвать. Что дало повод нечадолюбивой части публики несколько усомниться в здравомыслии авторов проекта. Примирили с обновленным "Щелкунчиком" взрослые исполнители — хотя и они, по мнению некоторых рецензентов, уступали Ульяне Лопаткиной и ее коллегам по Мариинке (перед тем как Kirov Opera начала петь в Эдинбурге, Kirov Ballet закончил танцевать в Лондоне). Но знатоки все же советуют запомнить и одно детское имя. Марку Келли сейчас 13 лет. Говорят, он будет звездой.
Другой прославленный балет из США — Танцевальная группа Марка Морриса (Mark Morris Dance Group) — тоже внимателен к детям и проводит летом занятия в шотландских хореографических школах. Но на фестиваль они привезли совсем другого "Щелкунчика", и даже называется он иначе: "Крепкий орешек" — "The Hard Nut" (напомним, что английское название балета Чайковского — "Nutcracker"). Если верить театральной легенде, идея этой постановки родилась в конце 1989-го и принадлежит Михаилу Барышникову, который заявил, что хотел бы станцевать в "Щелкунчике" маленькую девочку Клару. Моррису мысль понравилась, и он обратился к знаменитому автору "ужасных" комиксов Чарлзу Бернсу (Charles Burnes) с просьбой оформить спектакль. Ровно через два года состоялась премьера "Орешка". Правда, Михаила Барышникова на сцене не было, а девочку Клару звали Мари — как у Гофмана.
Именно к сказке Гофмана и вернулся Марк Моррис — он убежден, что она куда страшнее и сильнее, чем либретто. Но действие перенесено в 1960-е (годы детства самого хореографа, родившегося в 1956-м): пластиковая елка, пластиковая мебель, рок-н-ролл, негры, арабы, наркотики... Вместо обычных 35 исполнителей в балете Морриса всего 16. Партитура же Чайковского сохранена полностью. Но этот спектакль зрители увидят только под занавес фестиваля. А в первые дни была показана другая программа группы: несколько миниатюр на музыку старинных и современных композиторов.
В свое время Моррис объяснил, что стал балетмейстером, потому что устал танцевать: будучи геем, трудно все время притворяться, что влюблен в партнершу. Но в своей новой программе он танцует сам, и больше всего в ней историй любви: от лирической "Кто-то пришел ко мне сегодня ночью" (на музыку американца Стивена Фостера), исполняемой несколькими смешанными и одной мужской парой, до постмодернистской "Прекрасной ночи" (на музыку Генри Перселла). Она начинается как ироничный парафраз "Видения розы": женщина (химическая завивка, деловой современный костюм) засыпает после трудового дня, а в комнате появляется призрак. Его танцует сам Моррис, так же не похожий на Нижинского и впоследствии исполнявшего эту роль Лифаря, как его балет на творение Бакста — Фокина — Дягилева. Не прекрасный юноша, а лишенный романтического флера Дракула, простой американский вампир с картинок того же Бернса, Моррис, перед тем как умертвить партнершу, умудряется исчерпывающе прокомментировать свое отношение к классическому балетному наследию. Значения которого он, впрочем, никогда не отрицал. Комментарием к танцу-модерн стала "Контора" — миниатюра в духе еще одной гостьи Эдинбурга, Пины Бауш, но с гораздо более тонким, чем в театре Вупперталь, пластическим и музыкальным рисунком ("Я не танцую под музыку, — настаивает Моррис, — я танцую с ней").
Марк Моррис — любимый персонаж фестиваля. Он приезжает сюда в четвертый раз подряд и утверждает, что с этим Эдинбургом у него роман. Надо полагать, не притворяется.
Фестиваль в Эдинбурге продлится до 2 сентября. Нам еще предстоит рассказать о его оперных и драматических постановках.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА