Предварительный просмотр Фестиваля фестивалей стал премьерой в России двух фильмов бывших социалистических кинематографий — "Детоубийства" молодого венгерского режиссера Илдико Сабо и "Корова" чешского ветерана Карела Кахини. Одним из неформальных лидеров прошлогоднего фестиваля был фильм испанца Хулио Медема "Коровы". Вероятно, по следам этого успеха в программу фестиваля нынешнего включена почти одноименная.
Карел Кахиня дебютировал в 1955 году, Илдико Сабо — в 1987-м. Вместе с телепостановками фильмография Кахини насчитывает около семидесяти названий, Сабо сделала только две полнометражные ленты. Призер Канн и Сан-Себастьяна, Кахиня успел получить от социализма несколько госпремий, в год "пражской весны" удостоиться звания Народного артиста и тогда же лечь "на полку". Илдико Сабо сразу заслужила репутацию режиссера с выраженным стилем. И "Корова" и "Детоубийства" появились в позапрошлом киносезоне, когда Кахине исполнилось почти семьдесят, а Сабо — едва за сорок. Оба они пережили социализм.
Впрочем, параллельные жизнеописания не дают ответа на главный вопрос: почему пожилой чешский мастер сделал печальную и красивую картину о неистребимости жизни, а нестарая еще венгерка — красивый и мрачный фильм о постоянстве смерти?
Четверть века назад Кахиня экранизировал автобиографическую книгу Алана Маршалла "Я снова прыгаю через лужи" — повесть о маленьком калеке, преодолевшем недуг волей к радости. В коммунистические времена он вообще много снимал для детей и о детях. И не только потому, что так проще было ускользнуть от идейных инструкций — сказочность мира в той же степени присуща и его "взрослым" фильмам. "Корова" — сказка о не помнящем родства деревенском Сизифе. Сын шлюхи Адам (Радек Холуб) живет на холмистых выселках и каждый день упорно таскает камни из долины, воздвигая стену между собой и другим миром. Умирает порочная мать, умирает пришлая красотка Роза (Алена Михулова), ей на смену является бродяжка Анета. Всякий раз, как в доме поселяется новая женщина, Адам покупает корову — символ семьи, покоя и достатка. И всякий раз обманчиво обретенное родство рушится. Корову приходится сводить со двора в оплату услуг местного доктора или для взятки косо поглядывающему жандарму. Но все так же истово карабкается по склонам простак Адам. И так же безропотно волочит за плечами свой каменный крест.
Поведав сказочную притчу о тщете и необходимости жить, Кахиня и его оператор Петр Гойда показали изумительно совершенный пластический мир, одновременно плотный и прозрачный, как живопись на стекле или туман, клубящийся у подножия моравских высот. У Илдико Сабо мир увиден совсем по-другому — в ужесточенной реальности черно-белой ракурсной фотографии, в статике только что случившейся катастрофы. При этом герой "Детоубийств", 12-летний Золт по кличке "содовая вода", чем-то неуловимо напоминает маленького уродца из старого фильма Кахини: толстые очки, порывистые движения, странная речь. В первых же кадрах фильма операторский вертолет кружит над городским водохранилищем. Сверху оно кажется не больше лужи, но через эту лужу не перепрыгнуть. Мир распался, в нем живут только неприкаянные старухи и завороженные смертью дети. Добровольный сирота Золт не отрываясь смотрит, как из чрева несовершеннолетней цыганки появляется мертвый ребенок — такую сцену мог бы снять Дэвид Линч, но ее снимает венгерка, растворившая осадок социальной беды в стилистике отвращения. Умирает младенец, вешается в спецприемнике бездомная мать, тонет настучавшая на нее девочка-соседка. И хотя фильм называется "Детоубийства", так до конца и не понятно, кто спихнул доносчицу с опоры разрушенного моста — мстительный ровесник или ангел смерти, взмахнувший поблизости крылом.
Будучи непритязательной сказкой, фильм Кахини вбирает в себя настоящую культуру киноавторства. И наоборот — стильная и даже рафинированная венгерская картина невнятна по содержанию. Вероятно, потому, что Сабо не избежала беды многих постсоциалистических дебютантов, спешащих переписать собственным почерком эталонные европейские шедевры. "Детоубийства", сильно заряженные отрицательным авторским обаянием, все равно зависают где-то между Караксом и бунюэлевскими "Los olvidados", так что даже генетическая "странность" венгерского кино выглядит в них следованием очередной моде. Это заставляет задуматься. При советской власти фильмы того же Кахини шли у нас по телевизору и на детских утренниках, зато венгерский "сюр" пользовался повышенным спросом киноклубов. Поскольку "прыжки через лужи" являлись делом массовым и подневольным, в чести было все искривленное, больное, беспросветно-трагическое. Теперь времена изменились, и каждому предоставлена свобода личного выбора: прыгать через лужи или тонуть в них.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ