Перед открытием выставки ВИМ ДЕЛЬВУА ответил на вопросы ИРИНЫ Ъ-КУЛИК.
— Вы татуируете живых свиней?
— Я покупаю поросят, когда они весят килограммов тридцать. И сразу начинаю делать татуировки. И когда свиньи растут, татуировка тоже увеличивается. Это в некотором роде метафора арт-рынка. Все же хотят заполучить произведение, которое будет расти в цене, становиться все более и более знаменитым. Именно поэтому я, кстати, решил татуировать именно свиней. Ведь раньше для бедняков свинья, которую откармливали, была чем-то вроде банковского вклада. Копилки до сих пор делают в форме свиньи.
— А живую свинью можно купить или только шкуру?
— Вначале я пытался продавать живых свиней, и мне даже удалось пристроить несколько произведений. Но это было очень сложно — ведь свиньи оставались на ферме, а коллекционеры могли следить за ними и показывать их своим друзьям только через веб-камеры.
— Вас, наверное, осуждают защитники животных?
— Я сам вегетарианец и не люблю причинять боль животным. Но мои поросята не страдают: татуировки им делают под общим наркозом, под наблюдением ветеринаров. И живут они гораздо дольше, чем обычные свиньи, предназначенные на забой.
— Почему вы решили расположить ферму, где разводят и татуируют свиней для вашего проекта, в Китае?
— Я всегда был заворожен Азией. До этого я жил в Индонезии, где работал с множеством местных резчиков по дереву над деревянными скульптурами для готического проекта. А когда Китай стал открытой страной, я решил что-нибудь устроить там.
— В Китае, в Азии, наверное, существует особое искусство татуировок...
— Для меня это не было решающим фактором. Но вообще азиатские татуировки мне нравятся больше, чем западные. Европейцы делают татуировки без общего плана, от случая к случаю — одну наколку тут, другую там. А азиаты с самого начала мыслят целым произведением, покрывающим большие участки кожи.
— А как вы придумываете татуировки для свиней?
— О, это совершенно особенное занятие. Человек обычно сам говорит татуировщику, что бы он хотел сделать, каждый элемент его татуировки имеет для него смысл, связан, например, с какими-то событиями в его жизни, с его убеждениями и пристрастиями. Свинья, понятное дело, ничего сказать не может. У меня свиньи как бы играют роли, я придумываю множество персонажей, которые могли бы сделать ту или иную татуировку,— это целый роман.
— Но у вас есть и произведение-человек, уже завещавший свою кожу с вашей татуировкой купившему ее коллекционеру.
— Да, это уже совсем другой проект, скорее в духе "эстетики взаимоотношений". Тем более что этот парень в отличие от свиньи уже не вырастет. Он, кстати, прекрасно понимает суть произведения, то, что это критика капиталистического общества. Его зовут Тим Штайнер, он живет в Цюрихе, он музыкант. Он продал себя некоему коллекционеру из Германии, которого зовут Рик, а фамилию я не могу вспомнить. Кстати, я ничего не получил от этой сделки — все деньги достались Тиму. И он очень доволен. Как и его родители, которые должны были подписать контракт, что они не возражают, что после смерти Тима коллекционер может забрать его кожу.
— А кто из них старше — Тим или коллекционер?
— Старше коллекционер. Так что он рискует никогда не получить эту самую кожу. Но он может выставлять живого Тима определенное количество дней в году. Я вообще думаю, что Тим ввязался в этот проект отчасти из-за своих эксгибиционистских наклонностей. Ну и еще ему, как и всем, хотелось бы обрести подобие бессмертия.
Ведь мое искусство, как и все искусство вообще, про бессмертие. "Клоака" ведь тоже образ бессмертия — эта машина, это произведение все время будет поглощать и переваривать пищу, а значит, в некотором роде жить вечно. Для меня "Клоака" имеет религиозный смысл, а кормить машину, кормить произведение искусства — это ведь своего рода жертвоприношение. Я думал о том, чтобы поместить ее в одно их тех готических сооружений, которые я создаю. Готический собор — это ведь нечто невероятное, я считаю, что это высшее достижение европейской цивилизации, западного духа.
— Вы религиозны?
— Да нет, я агностик.