Вера Бодунова: Айвазовский — свой среди чужих
Блицинтервью
Помощник куратора выставки ВЕРА БОДУНОВА рассказала ВАЛЕНТИНУ ДЬЯКОНОВУ о музее вне политики, романтизме и юбилее Айвазовского.
— Когда началась работа над выставкой?
— Полтора года назад. По меркам галереи она быстрая. Серов делался три года, например. У нас сбор материалов и переговоры с музеями уместились в полтора. Мы хотели быть первыми, первыми представить Айвазовского к двухсотлетию со дня рождения. Сам юбилей будет через год. Художник всеми любимый, поэтому надо успеть — в следующем году такую выставку не соберешь.
— Была ли задача выстроить какой-то новый образ Айвазовского?
— Мы старались максимально раскрыть те стороны художника, которые были незаметны за общепринятым клише "салонный живописец". Мы сознательно отказались от хронологии, чтобы верно и точно показать его с разных сторон. Разложили его работы по географическому принципу. Многим кажется, что Айвазовский — это бесконечное море, и мы попытались показать, что оно все-таки разное в зависимости от того, где художник пишет.
— Он воспринимается не столько как салонный художник, сколько как художник-чиновник. Эта сторона Айвазовского тоже отражена в выставке?
— Он действительно служил, но в качестве художника Главного морского штаба. Айвазовский — первый и единственный русский художник, ставший действительным тайным советником.
— Что кроме хитов вошло в выставку?
— Отбор производился исходя из качества работ. Айвазовский работал много и с упоением. Он чем феноменален — у него не было этюдов. Каждую работу он писал сразу. Так что проходных вещей очень много.
— А в международном контексте Айвазовский какое место занимает?
— Это художник, который считается поздним романтиком. Многие художники нового времени, передвижники например, не воспринимали его как полноценного мастера. Он очень систематичен, что характерно для раннего романтизма. Романтизм ассоциируется с эмоциями и накалом страстей, но у Айвазовского все в определенных рамках, его картины не пугают. Есть элемент медитативности, отстраненность. Он свой среди чужих, чужой среди своих.