В Киноцентре проходит ретроспектива классика французского кино Робера Брессона, автора такого признанного шедевра, как "Приговоренный к смерти бежал". Далеко не все картины Брессона равнозначны. Интересно, что у нашей публики наибольшим успехом пользуются малоизвестные "Дамы Булонского леса". Московские эстеты здесь не оригинальны. Тридцать лет назад, когда этот фильм Брессона был впервые показан в Англии, он вызвал единодушный восторг у лондонских снобов. Но знаменитый британский критик КЕННЕТ ТАЙНЕН высказал тогда иные эмоции.
Энтузиазм, с которым приняли у нас первое появление на английских экранах "Дам Булонского леса" Робера Брессона, представляется мне до смешного чрезмерным. Все кругом бросают в воздух шляпы. Попробую придержать свою на голове.
"Дамы" Брессона появились на свет в 1945 году. Это сентиментальная "драма высшего света", поставленная по велеречивому и несерьезному сценарию Кокто. Остраненное хладнокровие Брессона отвело его от этого сценария на безопасное расстояние, но не сообщило фильму особой глубины. Одним словом, это бульварное кино, и не мудрено, что Брессон впоследствии предпочел такому лоску болезненную, суровую достоверность, которой дышит его шедевр "Приговоренный к смерти бежал".
В основу ранней работы Брессона, о которой идет у нас речь, положена вставная новелла из повести Дидро. События двухвековой давности перенесены в наше время — да так, чтобы ничем не потревожить систему ценностей, вопиюще неуместную в нашей жизни. (Роже Вадим повторит ошибку, оставшись глухим к историческим переменам в своей киноверсии "Опасных связей".)
Героиня Брессона — покинутая любовница (Мария Казарес играет ее "на мягких лапках", втянув свои острые когти), которая мстит возлюбленному, подкинув ему невесту из кабаре. Эта простодушная деревенская женщина (Элина Лабурдетт) когда-то мечтала о балете, но бедность и болезнь сердца обрекли ее на полумрак ресторанной эстрады и случайные связи. Ничего не подозревая о подмоченной репутации своей невесты (и трудно же в это поверить — любой прохожий узнает ее на улице), герой ведет этот бледный вариант Маргариты Готье к алтарю.
Ужас, который охватывает его в тот миг, когда на свадьбе он узнает от любовницы, что его жена хористка, как говорится, нетрудно вообразить. Но нам-то как раз это трудно вообразить, поскольку в наше время тех, кто женится на хористках, ужас больше не охватывает.
Стоит ли смущать преданных почитателей Брессона пересказом финального эпизода? Происходит же там следующее. Невеста опозорена. У нее разыгрывается страшный сердечный приступ. Она в агонии. Но узнает, что, несмотря ни на что, молодой супруг ее искренне любит. И она спасена.
Фильм покушается на свойственное каждому из нас историческое чутье, ибо предполагает, что на ситуацию мы откликнемся точно так же, как откликнулись бы два века назад. С послевоенной действительностью романтических призраков Брессона связывают только их костюмы. Если воспользоваться словами Джона Берджера, сказанными в иной связи, перед нами "существа, искусственно изолированные, — рыбы в бассейне, а не в море". Не утешат меня и восторги тех, кто покорен изобразительностью картины, ее элегантностью. Согласимся с Б. Б. (не с Барухом, не с Бардо и не с Брессоном): "Бывают времена, когда приходится выбирать: оставаться ли человеком хорошего вкуса или просто человеком".