В рамках сокуровского кинофестиваля "Петроградский ноябрь" состоялась премьера фильма Андрея Черных "Секрет виноделия". Несколько лет назад Александр Сокуров, приглашенный в останкинский "Киносерпантин," отдал большую часть эфирного времени представлению предыдущего фильма Черных "Австрийское поле". О работах режиссера рассказывает обозреватель Ъ СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ.
Короткометражный дебют Андрея Черных назывался "Фа минор". Герои преследовали друг друга, разражались длиннющими закадровыми монологами, объяснялись не разжимая губ и жили в комнатах без потолка, увешанных картинами. Обилие предметов искусства и крышка рояля, падавшая на пальцы незадачливого пианиста, указывали — речь идет о любви и творчестве. Высказываясь на эти классические дебютные темы, Черных изобретал образы туманные, красивые и многозначительные. Местами это раздражало, но в целом искупалось малой киноформой.
"Австрийское поле" режиссер пометил также титром "Ми минор". Фильм вновь рассказывал о любви, но не повествовательно, а в категориях звукозрительного контрапункта, недвусмысленно переадресовывавшего историю чувств высшим инстанциям жизни, смерти и истины. Как и в "Фа миноре", действие стояло на месте, зато битва внутрикадровых метафор намекала на присутствие измерения, непостижимого для обыденного восприятия. Как и в "Фа миноре", персонажи очень много говорили, причем их прямую речь невозможно было отличить от косвенной авторской. Подобного деления, впрочем, и не требовалось. "Австрийское поле" окончательно убедило, что творчество и любовь, увиденные с высоты человеческого роста, Андрею Черных не особенно интересны. Занимает его совсем другое — вечные идеи и надмирные выси, слабо мерцающие сквозь грубые покровы обыденности и худо-бедно воплощенные в фигурах культурных героев. Вот почему саморефлексия безнадежного творчества в "Фа миноре" рифмовалась со смертью Маяковского, а любовная коллизия "Австрийского поля" разрешалась противостоянием "ангела" и femme fatale — женских архетипов модерна. То, что капризная эстетика fin du siecle и наследие "лучшего, талантливейшего поэта нашей эпохи" принадлежат разным этажам истории культуры, тут уже не важно. В обоих случаях подразумевались инкарнации художественного гения и абсолютного духа, от имени которых Черных полемизировал с некрасивой (читай "бездуховной") реальностью.
Фа минор — тональность меланхолии. Ми минор подразумевает "печальную ярость". "Секрет виноделия" снабжен знаком imbroglio, означающим смешение размеров, буквально "путаницу". Как обычно у Черных, действие происходит нигде, а потом и вовсе не происходит. Странные люди бродят по снежным равнинам и городским задворкам, пьют вино и рассуждают о смысле жизни. Из разговоров мы узнаем, что до ближайшего вокзала отсюда не добраться и враг подошел совсем близко. На пустынной равнине женщина под зонтиком предлагает прохожему стакан чаю, а потом отплясывает с ним на крыше автомобиля под "Бесаме мучо". С окрестных холмов спускаются вооруженные мужчины в одинаковых черных пальто. Философствующий винодел с карабином наперевес обходит границы своих владений. Звучат Григ и Гершвин, фиолетовые сумерки красиво текут по белому снегу. Доносятся выстрелы, льются вино и беседа. Странник уходит на поиски вокзала, женщина смотрит ему вслед.
Пересказывать сюжет не имеет смысла, потому что в "Секрете виноделия" в очередной раз действуют не люди, а символы, не обстоятельства, а идеи. Если я правильно толкую авторский замысел, выглядит он так: есть персонажи экстравагантные, чувствующие, влюбчивые и аристократичные, исполненные сердечного томления, смакующие тонкое вино. И есть хамы, плебс, бессловесные охотники и потребители грубых напитков. Первых все меньше и меньше, имя вторым легион, и, конечно, между ними тлеет давняя вражда, сдерживаемая до поры тем, что осажденная элита владеет тайной виноделия, рецептом божественного нектара истины и любви. В свою очередь Черных демонстрирует секрет превращения нерассказанной истории в притчу. Предположим, мужчина и женщина разговаривают о погоде. Само по себе это ничего не значит, но если принять во внимание, что женщина голая, а беседа ведется на грани белого стиха, вся сцена приобретает видимость неслучайного глубокомыслия. Добавим, что женщина сидит в ванне, до краев наполненной красным вином, и получим вполне исчерпывающее представление об авторском словаре Андрея Черных.
Словарь этот, хотя и индивидуален, явно восходит к определенному типу сознания, где обнаженное женское тело ассоциируется с духовностью, а эротика — с космосом и музыкой сфер. Отпевая с почти чеховской грустью хрупкое патрицианство своих героев (одного из них, кстати, зовут Антон), режиссер в то же время подыгрывает и самым расхожим плебейским стереотипам. Кровь и вино, снег и огонь, нагие вакханки с оленьими глазами и байронические мужчины, черное и лиловое, графоманская скоропись и экстаз самовыражения, поверхностное присвоение культуры и попытка "облагородить" кино синтезом альбомной репродукции и поэтического слова составляют парадокс манеры Андрея Черных. В фильме винодел определяет тайну профессии как "не только вкусно, но и волнительно для сердца". Секрет режиссерского рукоделия можно определить теми же словами. Но лоза, из которой Черных упорно выжимает священный сок, давно уже не плодоносит. А в перебродившее вино приходится добавлять слишком много сахара. Поэтому получилось не столько вкусно, сколько "волнительно".