430 лет назад, 27 апреля 1578 года, в Париже произошло событие, знакомое россиянам по роману Дюма "Графиня де Монсоро" и одноименному сериалу отечественного производства. Три молодых фаворита короля Генриха III, известные как миньоны, устроили дуэль с фаворитами герцога Гиза. Почти все участники дуэли миньонов погибли. Подоплека этого инцидента не слишком симпатичная, однако как таковая дуэль веками была главным способом защиты дворянской чести и достоинства и, покрытая флером романтики, в наши дни многих лишает покоя. Между тем этот самый благородный из обычаев зародился тогда, когда драться было выгодно, и заглох, когда всякая выгода от него исчезла.
Чисто судебное убийство
Обычай дуэли — одно из самых романтических воспоминаний человечества. Смертельный поединок двух благородных господ, отстаивающих свою честь с оружием в руках и к тому же с соблюдением строгих правил, кажется нам сегодня воплощением красоты и личного мужества. Однако дуэли не всегда были лишь естественным способом защиты дворянской чести. Порой звоном шпаг и грохотом пистолетных выстрелов маскировались прагматичные экономические и политические интересы.
Классическая дуэль возникла и расцвела в Европе XVI-XVII веков, а зародилась еще в глубоком Средневековье в форме судебных поединков. Если тогдашние следственные органы не могли доподлинно установить виновного, стороны брались за мечи и бились до тех пор, пока не становилось ясно, на чьей стороне Господь. Тяжбы, выносившиеся, таким образом, на Божий суд, нередко представляли собой обыкновенный спор хозяйствующих субъектов. В ходе боя благородные рыцари выясняли, у кого больше прав на те или иные земли, или же попросту делили наследство. Материальный интерес присутствовал даже в знаменитом бою рыцарей Жана де Каружа и Жака Легри. Он вошел в историю как последний судебный поединок в истории Франции и в то же время как первая настоящая дуэль, где на кону стояла честь дамы.
Дело было в 1386 году. Благородный, но небогатый рыцарь Жан де Каруж вернулся в родовой замок после продолжительной отлучки и обнаружил свою жену Маргариту беременной. Маргарита, рыдая, рассказала о том, как богатый землевладелец и фаворит графа Пьера Алансонского Жак Легри ворвался в замок и изнасиловал ее. Надо сказать, что де Каруж уже давно не жаловал Легри и безуспешно пытался отсудить у него поместье Арно-ле-Фукон, которое считал своим. Де Каруж подал на обидчика в суд, рассчитывая на крупную компенсацию, но проиграл, поскольку судьей был Пьер Алансонский. Рыцарь подал апелляцию в парижский парламент и потребовал права сойтись с обидчиком в судебном поединке. В свою очередь, Жак Легри продолжал настаивать на своей невиновности, утверждал, что де Каруж просто хочет поправить за его счет свое материальное положение, а также приводил в свою пользу немало серьезных аргументов. Главное — что у него было железное алиби. Имелись свидетели, которые видели Легри во время предполагаемого изнасилования в другом месте. Свидетелей, по тогдашнему обычаю, пытали, но они продолжали стоять на своем. Жак Легри даже подал встречный иск и потребовал с де Каружа 40 тыс. ливров за моральный ущерб.
Тут к материальному мотиву добавился политический. Судебные поединки в ту пору уже вышли из моды и воспринимались как дедовский обычай. Но вопрос в данном случае стоял о прерогативах парижского парламента как высшей судебной инстанции. Оба рыцаря были вассалами графа Алансонского, а значит, пребывали под его юрисдикцией. Если бы парламент отказал де Каружу в поединке, он тем самым признал бы, что не имеет права пересматривать решения графского суда, а на это парламентарии идти не хотели. К тому же страной в ту пору правил Карл VI, вошедший в историю как Карл Безумный. Править он был практически не способен из-за лени и тяжелого психического расстройства, так что вопрос о том, кто кого и как может судить, имел первостепенное значение. В итоге парламент разрешил бой — и рыцари сошлись в поединке. Дуэль была обставлена как великосветское мероприятие. Были подготовлены зрительские трибуны, где заняли места сливки общества. Присутствовал и сам полубезумный король. Маргарита тоже присутствовала. Она сидела в повозке, обитой черной тканью, и истово молилась, потому что, если бы ее муж проиграл, ее тут же сожгли бы на костре за прелюбодеяние и клевету.
Для начала рыцари сели на коней и померились силами на копьях. Когда копья сломались, они принялись рубиться топорами и поубивали коней, так что дальше пришлось драться в пешем строю. Де Каружу удалось повалить врага на землю, а подняться на ноги рыцарь в полном вооружении уже никак не мог. Перед смертью Легри успел в последний раз поклясться, что невиновен, после чего де Каруж заколол его кинжалом. Божий суд свершился, и бедняк Жан де Каруж превратился в богача. Король присудил ему 1 тыс. франков единовременно как награду за великолепное зрелище и 200 франков ежегодной пенсии, а парламент добавил 6 тыс. ливров золотом в качестве компенсации. Окрыленный победой, де Каруж вновь попытался отсудить Арно-ле-Фукон, но граф Алансонский встал на сторону семьи убитого фаворита, и вожделенное поместье так и осталось вне владений удачливого дуэлянта.
Честь и политика
С 1386 года во Франции не было судебных поединков, и искусству дуэли французам пришлось учиться у своих соседей-итальянцев. В XV веке многими итальянскими городами правили богатые семьи, у которых было все, кроме дворянских титулов. Нехватку голубой крови представители этих семейств компенсировали собственным кодексом чести, в котором на первое место ставилась честь семьи. Если добавить к этому обычай кровной мести и итальянскую горячность, то описанные Шекспиром взаимоотношения Монтекки и Капулетти вполне можно отнести к разряду примет времени. Нередко представители враждовавших семейств или просто повздорившие молодые люди договаривались встретиться в укромном месте и без свидетелей решить спор с помощью оружия. Дрались обычно с мечом или шпагой в одной руке и длинным кинжалом-дагой — в другой.
Во время бесконечных итальянских войн XV-XVI веков французы неоднократно вторгались в Италию и подолгу оставались там в качестве оккупантов. Поначалу duello, как называли итальянцы свои частные поединки, казались французам чистым варварством. Французский комендант оккупированного Турина взялся искоренить этот кровавый обычай. Туринцы имели обыкновение драться у городского моста через реку. Комендант повелел, чтобы дуэлянты отныне бились, стоя на парапете моста, причем упавшего в реку запрещено было спасать. Дуэли, конечно, не прекратились, просто у моста их больше не назначали. Вскоре французы переняли итальянский обычай и занесли его во Францию — так же как и испанцы, которые тоже участвовали в итальянских войнах и были задиристы не менее французов. Поскольку Испания и Франция были в ту пору очагами культуры и самыми сильными государствами в Европе, мода быстро распространилась на весь континент, благо скучающих дворян хватало повсюду.
Дуэли превратились в спорт аристократов. В мире, где золото все чаще оказывалось сильнее происхождения, возможность постоять за себя с оружием в руках воспринималась как привилегия истинных дворян. Но денежный и политический факторы продолжали играть весьма заметную роль даже в этом благородном деле. Прежде всего многие небогатые дворяне избрали себе карьеру профессиональных фехтовальщиков. Учителя фехтования основывали школы или нанимались в качестве тренеров к высокопоставленным особам. Для поддержания реноме этим учителям приходилось выдумывать всевозможные трюки. Например, в одной школе фехтования в Германии учеников облачали в доспехи, ставили возле стола напротив друг друга и заставляли наносить друг другу удары боевым оружием. Упражнение заканчивалось, когда каждый из учеников получал по крайней мере две раны. Но главным средством поддержания авторитета служили дуэли, в которых учителя фехтования просто обязаны были участвовать. Доказывать истинность своих теоретических выкладок с клинком в руках приходилось и испанскому мастеру шпаги дону Луису Пачеко де Нарваэзу. Он считался лучшим фехтовальщиком Мадрида и обучал этому искусству самого короля и многих знатнейших грандов. Дон Луис выпустил книгу, в которой излагал свою теорию фехтования, причем использовал аргументы из области философии, богословия и геометрии. Его ученый подход высмеял другой знаменитый фехтовальщик и к тому же талантливый поэт — дон Франсиско де Кеведо, известный россиянам благодаря романам и фильму о капитане Алатристе. Дону Луису пришлось драться, но отстоять научный подход к фехтованию ему не удалось. Дон Франсиско пронзил шляпу противника, и тот с позором удалился. Через много лет дон Луис все-таки отыгрался, поучаствовав в травле поэта за его сатирические стихи. Дон Франсиско де Кеведо провел несколько лет в тюрьме и вскоре после освобождения умер.
Политический мотив был главным в случае со знаменитой дуэлью миньонов во Франции. В конце XVI века страной правил дом Валуа. У королей из этой династии были серьезные конкуренты — герцоги Гизы, которые имели примерно столько же прав на французский престол. При этом страна находилась в состоянии смуты из-за вражды католиков и гугенотов, так что у французских дворян хватало поводов для того, чтобы подраться. Между тем король Генрих III испытывал нежную привязанность к трем знатным молодым людям — де Келюсу, Можирону и Ливаро. Современники подозревали, что трое фаворитов были любовниками короля, и вполне возможно, что так оно и было. Тройку называли миньонами, что переводится примерно как "душки". Один из современников писал о них: "Люди в ту пору прозвали их миньонами, поскольку презирали их как за высокомерие и шутовство, так и за то, что они использовали макияж и одевались в непотребное женоподобное платье... Занимались они тем, что играли в азартные игры, богохульствовали, развратничали и всюду следовали за королем, стараясь угодить ему во всем, соперничая между собой за благосклонность своего хозяина, коего почитали и боялись превыше самого Господа". До нас дошли довольно подробные описания внешности миньонов: "Они носили длинные волосы, завитые в кудряшки, поверх которых надевали бархатные шляпки вроде тех, что носят шлюхи в борделях. Кружевные воротники их рубах имели полфута длины и были так накрахмалены, что их головы походили на отрезанную голову Иоанна Крестителя, лежащую на блюде". Эти-то нарядные господа и служили чуть ли не главной опорой трону Валуа. За верность Генрих III осыпал фаворитов дарами — титулами, землями, золотом. Драгоценным безделушкам и вовсе не было счету.
У герцога Гиза были собственные миньоны — д`Антраге, Риберак и Шомберг. Эти трое ничем не напоминали участников гей-парада, но, по сути, были такими же прихлебателями, как миньоны короля. И вот однажды королевские клевреты решили разобраться с гизовскими. Для обеих группировок победа в поединке означала бы милость со стороны покровителя, так что на кону стояли не только жизни дуэлянтов, но и большие материальные блага. Первым начал де Келюс. Он заметил д`Антраге выходящим из дома некой знатной дамы и заявил, что эта дама не столь добродетельна, как д`Антраге, вероятно, полагает. Фаворит Гиза ответил, что де Келюс лжет, а такое утверждение означало дуэль. На бой де Келюс явился в сопровождении секундантов — Можирона и Ливаро, да и гизовские миньоны пришли в полном составе. Риберак подошел к секундантам противника и предложил уговорить дуэлянтов примириться, на что Можирон ответил: "Бог с вами, Риберак! Я сюда пришел не серенады петь, а драться, и именно этим я и займусь". На вопрос, с кем именно он собирается драться, Можирон ответил, что как раз с Рибераком. Секунданты скрестили шпаги, после чего Ливаро и Шомбергу осталось последовать их примеру. Миньоны обоих властителей, как оказалось, фехтовали в равной степени хорошо (или в равной степени плохо), потому что де Келюс, Можерон, Риберак и Шомберг погибли, а Ливаро был настолько изуродован, что Генрих III к нему охладел. Уцелел только д`Антраге, который был вынужден бежать от гнева короля и вскоре погиб на другой дуэли.
Прямого влияния на историю Франции взаимное уничтожение миньонов, конечно, не оказало, но взаимная ненависть Валуа и Гизов значительно усилилась. Кончилось дело полномасштабной гражданской войной, причем Генрих III подослал к герцогу Генриху Гизу и его брату Людовику, кардиналу, убийц, а вскоре и сам пал от руки монаха Клемана, посланного отомстить за Гизов.
За спор без крови
После гибели Генриха III на французский престол взошел Генрих IV Наварский, и в его время дуэли стали настоящей государственной проблемой. Молодые дворяне бились друг с другом по любому, даже самому вздорному поводу, и никакие запреты на них не действовали. Генрих Наварский правил с 1589 по 1610 год, и за это время, по подсчетам современников, в поединках пало до 12 тыс. человек. Число погибших было бы в два раза больше, если бы король, как того требовал закон, казнил тех, кто оставался в живых. Но король щадил дуэлянтов и помиловал около 7 тыс. дворян из их числа. Такому поведению короля есть несколько объяснений. Во-первых, позиции Генриха как основателя новой династии, да еще и бывшего гугенота, были слишком слабы, чтобы идти на конфронтацию со спесивой аристократией. Во-вторых, он и сам был воинственного нрава, так что агрессивность дворян рассматривал как показатель их бойцовских качеств. И наконец, постоянные кровопускания позволяли беспокойной аристократии выпустить пар, что вполне устраивало короля, опасавшегося смут и восстаний.
В соседних странах ситуация была не лучше. Испанцы, например, полагали, что из-за дуэлей лишь 20% молодых дворян доживают до 30-летия. А об Англии начала XVII века современник писал, в частности: "В начале нынешнего столетия каждая известная семья потеряла хотя бы одного многообещающего отпрыска из-за дуэлей". С другой стороны, привилегированное сословие таким образом как бы демонстрировало, что ставит свои традиции и обычаи куда выше всех королевских и папских эдиктов, запрещавших смертоубийство.
Одним из первых войну дуэлям объявил кардинал Ришелье. Желая преподать дворянам урок, кардинал казнил в 1627 году популярного в Париже графа де Монморанси-Бутвиля, на счету которого было 22 дуэли. Чашу терпения Ришелье переполнил поединок, который граф устроил среди бела дня на Королевской площади в столице. Однако казнь не помогла — Франция еще долго оставалась страной, где дуэли были обыденным явлением.
Куда больших успехов добился шведский король Густав II Адольф, который был современником Ришелье и снискал славу блестящего полководца. Однажды, узнав о том, что два его высокопоставленных офицера собираются драться, король велел сообщить им, что победителя ждет плаха. Дуэль не состоялась. Однако искоренить кровавый обычай все не удавалось. Где-то через 150 лет после истории с Густавом Адольфом примерно то же произошло в армии прусского короля Фридриха Великого. Когда поссорившиеся офицеры явились на место поединка, там их уже ждала виселица, возведенная по приказу короля. Дуэли, конечно, не было.
В XVIII веке уже и сами дворяне начали тяготиться обязанностью драться по всяким пустякам. В конце концов, жизнь в галантном веке с его культом наслаждений была слишком приятна, чтобы жертвовать ею ради гордыни. Во многом благодаря нежеланию дворян сражаться насмерть в моду вошли дуэли на пистолетах. В отличие от дуэли на шпагах или рапирах здесь можно было надеяться на осечку; кроме того, при тогдашних оружейных технологиях с прицельной стрельбой были большие проблемы; наконец, противники, если не желали друг другу смерти, могли сознательно стрелять мимо цели. Против дуэлей выступали и философы-просветители. Оно и понятно, ведь они не жаловали дворянское сословие, а дуэли оставались чуть ли не единственным аргументом в пользу исключительности дворян.
И все же аристократия не мыслила себя без дуэлей. И чем своевольнее было дворянство в той или иной стране, тем с большей охотой использовало оно шпагу или пистолет как средство решения спора. Например, путешественник, побывавший в XVIII веке на Мальте, обнаружил, что мальтийские рыцари настолько ошалели от жары и скуки, что дерутся чуть ли не каждый день. Прогуливаясь по Ла-Валлетте, он насчитал 20 белых крестов, которые рисовали там, где пал сраженный дуэлянт. На Мальте путешественнику рассказывали историю про рыцаря, отказавшегося драться на дуэли после того, как его оскорбили словом и к тому же влепили пощечину. За это рыцаря на 45 дней привязали к позорному столбу, затем пять лет продержали в темнице без окон и лишь потом перевели в обычную тюрьму, где его ждало пожизненное заключение.
Боевая колбаса
Хотя в XVIII веке дуэльное движение пошло на спад, дуэли, заметно влиявшие на политическую и экономическую жизнь, все еще случались. Одна из таких косвенно способствовала экономическому краху Франции в 1720 году. Шотландский финансист Джон Лоу убил на дуэли некоего Вильсона, после чего бежал на континент. Во Франции Лоу предложил заменить звонкую монету ассигнациями, что и было сделано. Ассигнации быстро стали предметом спекуляций и вскоре рухнули, как и подобает всякой необеспеченной валюте, а вслед за ними рухнула и экономика Французского королевства.
Дуэли продолжали время от времени встряхивать общественную жизнь даже там, где их не должно было быть вовсе: в США. В молодой заокеанской республике не было ни дворянства, ни титулованной аристократии, однако хватало джентльменов, считавших себя людьми чести. Самая громкая дуэль в американской истории — поединок между вице-президентом США Аароном Бэрром и одним из зодчих американской государственности Александром Гамильтоном (он был министром финансов в первом американском правительстве, и его портретом украшена десятидолларовая купюра). Оба государственных деятеля были героями Войны за независимость, причем Гамильтон являлся одним из ближайших соратников Джорджа Вашингтона. У обоих были серьезные амбиции вплоть до президентских, к тому же Гамильтон имел собственную экономическую программу (он считал, что США должны проводить протекционистскую политику и всячески поддерживать отечественного производителя). Отношения Гамильтона и Бэрра развивались сложно. Еще будучи вице-президентом в администрации Джефферсона, Аарон Бэрр начал избирательную кампанию за пост губернатора Нью-Йорка, но его планам помешал осуществиться Александр Гамильтон, написавший в адрес Бэрра несколько издевательских памфлетов. Проиграв выборы, Аарон Бэрр вызвал Гамильтона на дуэль, которая состоялась 11 июля 1804 года. Александр Гамильтон был смертельно ранен, а политическая звезда Бэрра закатилась: убийство национального героя еще никому не приносило популярности. В отчаянии от краха всех планов Аарон Бэрр в 1807 году удалился на границу с испанской Мексикой и начал собирать армию с тем, чтобы отвоевать у Испании часть территории и основать там собственное королевство, но был арестован американским правительством и прожил остаток дней вдали от политической власти.
Американские политики и бизнесмены стрелялись и в более поздние времена. Большой популярностью у американских дуэлянтов пользовался остров Кровавый на реке Миссисипи. Поскольку остров (точнее, песчаная коса) возник на границе между штатами Миссури и Иллинойс уже после того, как она была проведена, никто не знал, к чьей юрисдикции остров относится, а потому, случись там убийство, судить убийцу было бы некому. Поэтому на остров зачастили дуэлянты, в связи с чем он и получил свое устрашающее название. В 1817 году на острове дважды дрались сенатор Томас Харт Бентон и адвокат Чарльз Лукас, которому принадлежали чуть ли не все окрестности Сент-Луиса. На одном из судебных процессов, где Томас Бентон и Чарльз Лукас представляли разные стороны, Лукас резко отозвался о Бентоне. Тот в ответ назвал Лукаса щенком, и обоим осталось только садиться в лодку и плыть на знаменитый остров. В первый раз Чарльз Лукас был ранен, но не успокоился и, отлежавшись, заявил, что дуэль была проведена нечестно. Дуэлянтам пришлось возвращаться на остров Кровавый, и на этот раз Лукас был убит.
И все же во второй половине XIX века стало очевидно, что время дуэлей прошло. Они просто перестали быть выгодными. Если во времена Генриха III убийство политического врага означало милости со стороны покровителя и внимание со стороны дам, то в эпоху парламентов и периодической прессы такой поступок мог погубить политическую карьеру или привести на скамью подсудимых.
Богатые и знаменитые время от времени еще вставали к барьеру, но теперь брошенная перчатка все чаще оборачивалась шуткой. Например, президент США Авраам Линкольн, по легенде, однажды был вызван на дуэль кем-то из своего окружения, имевшим репутацию отличного стрелка. Линкольн воспользовался положением дуэльного кодекса — правом вызванного назначать время, место и способ сведения счетов. Он предложил драться на мечах, стоя в воде на глубине 6 футов (1,83 м). Сам президент имел рост 6 футов и 4 дюйма, тогда как его противник был значительно ниже, так что бой не состоялся.
Аналогичная история, как сообщают современники, произошла с Бисмарком. В юности будущий объединитель Германии учился в университете и, как было заведено у немецкого студенчества, часто дрался на дуэлях. Но, уже будучи канцлером, он, как говорят, однажды послал вызов депутату рейхстага и известному ученому Рудольфу Вирхову, который нелестно отозвался о его политике. Вирхов был крупным физиологом, гигиенистом и антропологом (в частности, помогал Шлиману в раскопках Трои). Получив вызов канцлера, ученый предложил вместо сабель и пистолетов использовать два куска колбасы, один из которых должен был быть заражен возбудителем холеры. Каждый участник дуэли должен был выбрать кусок и съесть его. Бисмарк отказался. Постепенно антидуэльные настроения проникли даже в германскую армию, где право сразиться с обидчиком считалось неотъемлемой частью кодекса офицера. В последние годы XIX века рейхстаг постановил, что офицер, убивший другого офицера, должен быть осужден за убийство независимо от обстоятельств поединка, и дуэли сошли на нет.
Впрочем, даже в конце XIX века дуэль была в состоянии изменить судьбу страны. В 1888 году вся Франция ждала, что популярный и амбициозный генерал Буланже устроит военный переворот и то ли возродит монархию, то ли установит личную диктатуру. Но Буланже позволил себе оскорбить идеологического противника — премьер-министра Шарля Флоке. Престарелый республиканец Флоке вызвал генерала на поединок и, к всеобщему удивлению, ранил его. Самоуверенность Буланже словно испарилась, он не решился на переворот и бежал в Бельгию, где вскоре покончил с собой.
Закат дуэлей оказался таким же символом времени, как и их расцвет. В XVII веке дворяне, сражаясь друг с другом, защищали свою сословную исключительность в условиях, когда меч и благородное происхождение начинали уступать силе тугого кошелька. В XIX веке противопоставлять что-либо кошельку уже не было никакого смысла — столь убедительной оказалась его победа.
И все же даже в ХХ веке были страны, где дуэль воспринималась как обычное дело. Латинская Америка оставалась краем настоящих кабальеро, которые по образу жизни и мировоззрению мало чем отличались от дворян времен мушкетеров. В частности, в 1920 году в Уругвае дуэли были легализованы, чем не преминул воспользоваться бывший президент страны Хосе Батле: он немедленно вызвал на бой редактора досаждавшей ему газеты El Paisin Вашингтона Белтрана и застрелил его. Примеру латиноамериканской знати следовали даже ее идейные враги — левые радикалы. Так, в 1952 году в Чили повздорили сенатор Сальвадор Альенде и его соратник в борьбе за народное дело Рауль Реттиг. Политики стрелялись, но благоразумно промахнулись. Впоследствии, уже будучи президентом Чили, Сальвадор Альенде был убит путчистами, а Реттиг через много лет возглавил комитет по расследованию преступлений пиночетовской хунты.
Рецидивы дуэльного мышления наблюдаются и в наши дни. К примеру, в 2002 году перуанский конгрессмен Эйтель Рамос послал вызов вице-президенту страны Давиду Вайсману, который, конечно, драться отказался. Впрочем, вряд ли Рамос ожидал чего-то другого. И все же с дуэлью как с обычным способом защиты чести и достоинства покончено, хотя многие наверняка мечтают ее возродить: красивая романтическая идея не может не привлекать.