Когда в начале 80-х феллиниевский "И корабль плывет" вышел на наши экраны, многим он не понравился. Говорили об усталости маэстро, о возрастном кризисе, об измельчании знаменитой манеры. Тем более интересно пересмотреть, а может быть, и переоценить фильм теперь, по прошествии почти десятилетия. Благодаря телеканалу "Останкино" такая возможность представится сегодня вечером.
У былого неуспеха "Корабля" есть по меньшей мере три причины. Во-первых, в отличие от большинства работ зрелого Феллини, фильм попал к нам почти сразу, без опозданий и таинственных недомолвок. Он не успел обрасти легендой, сопутствовавшей недоступным "8 1/2" или "Сладкой жизни", а позднее "Казанове" и "Сатирикону". Дозволенный плод горше запретного — эта тривиальная истина сработала буквально. Во-вторых, почти одновременно мы увидели "Репетицию оркестра", картину, близкую по теме, но имевшую форму аллегории о власти и свободе. По позднесоциалистическим временам это обладало безусловными конъюнктурными преимуществами перед суматошной невнятицей "Корабля".
Наконец, в-третьих, конец света, ставший теперь вполне обиходной категорией, был для нас тогда далекой и туманной метафорой. "Репетиция оркестра" тоже предупреждала о сумерках человечества. Однако символическое противостояние раздолбаев-музыкантов и говорящего по-немецки дирижера-диктатора было куда ближе, потому что проще и быстрее опрокидывалось на нашу собственную социальную действительность. "И корабль плывет" Феллини зашифровал совсем другими мифами. Вечный образ библейского ковчега сросся с одной из магистральных легенд ХХ столетия о Корабле: истории затонувшего в северном море "Титаника" или гибели "Лузитании" — суперлайнера, потопленного германской миной, отложившихся в памяти века символом взаимопроницаемости комфорта и катастрофы. К культурологической вариации этих сюжетов мы в массе своей тогда еще были не готовы. Потому и разыгранный в оперных декорациях и на бутафорских волнах аляповатый спектакль с сольным выходом живого носорога скорее раздражал, чем тревожил. Больше утомлял, чем озадачивал.
Сразу после национальной премьеры "Корабля" итальянское телевидение показало "Процесс над последним фильмом Федерико Феллини". В ходе его один из журналистов заявил, что режиссер создал шедевр равнодушия и холодности, который, как могильный камень, давит на все его творчество. "Мы вступаем в тот период жизни, когда времени на реализацию наших планов остается все меньше", — огрызнулся в ответ присутствовавший в студии Феллини.
Феллини говорил от имени человечества. По существу он сказал о себе. "И корабль плывет", его восемнадцатый по счету фильм, подвел черту под личным апокалипсисом режиссера. Последовавшие за ним "Джинджер и Фред" и "Интервью" сделаны ностальгически-исповедально. Куда позвал Феллини "Голос Луны" мы, увы, так и не узнаем — фильмографию оборвала смерть.
"И корабль плывет" действительно могильный камень. Но только не над всем наследием автора "Дороги" и "Ночей Кабирии", а над завершенным отрезком пути. Над мрачными сказками, которые Феллини рассказывал от первого лица или снабжая авторской подписью — жизнеописание Казановы, петрониевский "Сатирикон", киноэкскурсия по Риму, столице тысячелетнего упадка. Увенчавший повествование "Корабль" содержит интонацию, с которой сказочник перебивает пророка. Пригласив в сценаристы соавтора по "Амаркорду" Тонино Гуэрру, режиссер честно предупредил: фильм задумывается как розыгрыш, подделка под старое кино, годами пылившееся где-нибудь на полке фильмохранилища.
От общего замысла осталась только первая сцена — вирированная имитация видовой люмьеровской ленты, разыгранная в ощутимом присутствии допотопной кинокамеры. Столь же ощутимо присутствие комментатора-рассказчика, репортера Орландо, ироничного двойника Марчелло из "Сладкой жизни". Но если в финале "Сладкой жизни" мучимый экзистенциальным кризисом герой замирал на коленях у кромки прибоя, исторгнувшего из глубин издыхающее чудище, то в последних кадрах "Корабля" Орландо, единственный спасшийся с борта затонувшей "Глории Н.", мирно гребет по матерчатым волнам в компании носорога. И делится со зрителями радостным открытием питательных свойств носорожьего молока.
"Сладкая жизнь" была первым феллиниевским фильмом без чуда, первым опытом о надвигающемся конце света. "И корабль плывет" стал опытом последним. Конец света в нем случился, а чуда так и не произошло. "Сладкая жизнь" остерегала от пира во время чумы. "И корабль плывет" приглашает к столу, уставленному муляжами. Весь его экипаж — пролетарии и эстеты, аристократы и лицедеи, объединенные странной прихотью захоронить прах оперной примадонны на пустынном греческом острове — мертвы задолго до того, как кайзеровский броненосец влепил залп по этому поющему ковчегу. Отказавшись от идеи состарить пленку, Феллини отыгрался на другом. И прежде неравнодушный к физиогномике своих исполнителей, на сей раз он побил все рекорды в поисках лиц ушедшей эпохи. Лиц, которых больше нет и не может быть снова. История свершила свой круг. Чистые и нечистые, слившись в последнем хоре, отправились на дно, которого, впрочем, тоже нет, а есть вселенская чернота, наспех прикрытая лоскутами студийного реквизита.
В начале 8О-х "И корабль плывет" смотреть было рановато. Смотреть его надо сейчас. Уже потому, что по совокупности причуд этот далеко не лучший фильм маэстро куда более "феллиниевский", чем гениальная "Сладкая жизнь". В той, в частности, области, где ирония скрещивается с трагедией и оставляет надежду отнести мировую катастрофу к удавшемуся фокусу. Для "Корабля"-- лукавой имитации последнего кино и последнего потопа — справедливо и обратное утверждение. Если фокус не получился, катастрофа может подождать.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ
И корабль плывет... E la nave va... Италия-Франция. 1983. Останкино, 22.00