"Со временем вы могли бы стать актрисой, но ваша внешность несомненно работает против вас"
На этой неделе по телевидению были в очередной раз показаны программы двух популярных ведущих — москвича Константина Эрнста и петербуржца Сергея Шолохова. По мнению обозревателя Ъ НАТАЛИИ Ъ-ОСИПОВОЙ, оба они, и "Матадор"-Эрнст и "Тихая дама"-Шолохов представляют два образа и два типа поведения на телеэкране.
В центре программы "Матадор" — некоторое явление или событие, в изучение которого Эрнст целиком погружен и которому остается только одно — стать таким, каким Эрнст предпочел его увидеть.
В тихих Доме и Даме в центре события и кадра — всегда ведущий, стихия происходящего захватывает его целиком, и он ей с видимым удовольствием отдается. Но соблазн соучастия играет с Шолоховым шутку: прельстившись нюансами и подробностями, он удаляется от сути происходящего.
Сергей Шолохов — безусловная точка отсчета в пространстве своего дома — об этом недвусмысленно свидетельствуют ремарки в кадре: "слева от Шолохова г-н Y — справа от Шолохова г-н Z". Недаром, объясняя, что есть VIP, ведущий совал в объектив собственную карточку с "Кинотавра": "Зрители, VIP выглядит примерно так". Впрочем, это распространенное и весьма обаятельное свойство провинциального сознания. Хотя, казалось бы, именно от такого рода обаяния экранный образ петербургского ведущего должен быть далек.
Эгоцентризм Эрнста более утончен. Меланхоличные комментарии "Матадора" отличает тяжеловесность, характерная для научных трактатов. Он c равной многозначительностью рассуждает о Райнере Вернере Фасбиндере или об Андрее Бартеневе. Апломб его так убедителен, что не оставляет зрителю повода усомниться в верности сказанного. Категоричность и легкое обращение с предметом исследования — качество, необходимое для популярности телеведущего, но явно недостаточное для успеха критика. Но на эту роль Эрнст, в отличие от Шолохова, и не претендует.
Он — классический популяризатор. Как добросовестный лектор, он настолько увлечен объектом исследования, что стремится сделать его привлекательным для всех. Предмет любви он выбирает произвольно, интуитивно, угадывая конъюнктуру еще неоформившихся зрительских пристрастий. И почти всегда знает, что будет пользоваться спросом. Массовое сознание, а Эрнст очевидный его представитель, легко просчитывается. Для мало искушенного зрителя "Матадоры" кажутся откровением, эстетов же они очаровывают — как очаровывает всякая банальность.
Знаменательно, что сам Эрнст теряет интерес к явлению ровно тогда, когда удается сделать его предметом массового желания и придать ему очарование и романтический флер вновь созданного мифа. Явный пример — Канн, который Эрнста больше не влечет.
Шолохов предлагает вниманию публики не столько объект, сколько свои ощущения от него. Он ненасытен и хаотичен в описаниях, намеренно непоследователен в трактовке события. Он, правда, любит выглядеть проницательным — и очень обижается, когда оказывается, что собеседник предлагает ему легкую загадку. В недавнем "Тихом доме" Шолохов в разговоре с автором картины "Лимита" Денисом Евстигнеевым глубокомысленно заметил: "Ваш герой смотрит на экран компьютера с большим вожделением, чем на женщину". "А мы этого и добивались", — ответил режиссер.
Эрнста и Шолохова объединяет одно — внимание к визуальному ряду, для нашего телевидения традиционно второстепенному. Но на этом сходство заканчивается. У Шолохова оператор лишь интерпретирует событие, согласный с волей и замыслом ведущего. В "Матадоре" оператор реконструирует и отчасти создает событие вновь, делая его более кинематографичным и зрелищным, чем в реальности. Так, веселый и бессмысленный бразильский карнавал, приобрел в "Матадоре" инфернальные черты венецианского.
Когда-то служащий по подбору актеров на студии "ХХ век-Фокс" сказал Мерилин Монро: "Мистеру Дэррилу Ф. Зануку кажется, что со временем вы могли бы стать актрисой, но ваша внешность несомненно работает против вас". В этом конкретном случае он ошибся, но по сути был прав: желание нравится во что бы то ни стало играет против не только старлеток, но и многих настоящих звезд. Кокетливость Шолохова сильно вредит программе и его экранному образу. Эрнст же, несомненно, знает секрет мужской притягательности: он внешне безразличен к себе — старый рецепт успеха в любви. Желание понять, кого же Эрнст, наконец, любит, едва ли не единственный мотив большинства интервью с ним. Заинтересованность Шолохова в зрителях и нескрываемая потребность стать предметом любви — превращает его в соблазнительный объект для критики и делает проблематичным его существование вне экрана.
Рано или поздно Эрнст переберет все забавные и очевидные сюжеты для съемки, а Шолохов доберется до дна собственного подсознания. После этого они вспомнят, что ведущий — не профессия. Шолохов — пушкинист. Эрнст — биолог.