Во вторник на сцене "Под крышей" театра им. Моссовета прошел премьерный показ мольеровской "Школы жен" в постановке Бориса Мильграма. Не попавший ни в одну из номинаций "Хрустальной Турандот", этот спектакль, по мнению обозревателя Ъ ЛАРИСЫ Ъ-ЮСИПОВОЙ, наряду с разделившими ту же участь постановками Владимира Мирзоева для московской театральной ситуации очень существенен.
Борис Мильграм родился в 1954 году в Одессе. Окончил Пермский политехнический институт, затем заочное отделение ГИТИСа — курс Анатолия Васильева. Создал в Перми "Новый молодежный театр", где сделал несколько спектаклей, в том числе "Случай в зоопарке" Олби, объехавший многие престижные фестивали мира. С этим спектаклем пришел в театр Моссовета, где поставил также "Конец игры" и "Первую любовь" Беккета. В нынешнем сезоне, помимо "Школы жен", выпустил показанную в Эрмитажном театре оперу "Орфей" с Эриком Курмангалиевым. Как и в "Орфее", художником нового спектакля стала Алла Коженкова.
То, что "Школу жен" делал человек, причастный "Школе драматического искусства", очевидно уже с первого взгляда на программку (Анатолий Васильев, как известно, уделяет дизайну рекламы своего театра ничуть не меньше времени и забот, чем репетициям). Обрамленная краткой историей театра им. Моссовета с одной стороны и рекламой компании Tank Processor Inc. — с другой, внутри она содержит изящный вкладыш с гравюрой Шово ко второй сцене третьего акта и письмо Мольера с посвящением Ее Высочеству Генриетте Английской, супруге герцога Орлеанского. Письмо на русском, подпись под гравюрой — на французском, так же как и название спектакля. Аутентичной иллюстрацией экскурс в эпоху Мольера заканчивается. Дальше следует то, что ошибочно можно было бы назвать попыткой осовременить пьесу. На самом же деле Борис Мильграм как истинный ученик Анатолия Васильева (а это, судя по всему, диагноз, причем пожизненный) пытается извлечь из текста пьесы все, соответствующее нынешнему пониманию театра.
"Кино о кино" — излюбленная тема уже нескольких поколений режиссеров, в том числе и советских. В российском театре ничего подобного не было до поры, пока Васильев не открыл для себя "Шесть персонажей в поисках автора" и "Сегодня мы импровизируем" Пиранделло и не поставил их со своими студентами (как раз того курса, на котором учился Мильграм) в Школе драматического искусства. Тема "театра о театре" была заявлена и с тех пор постоянно присутствует в лабораторных опытах "Школы", где любое слово любого текста — будь то проза, поэзия или философский трактат — воспринимается как повод к мини-представлению. Иногда это поражает абсолютной бессмысленностью, но иногда попадает в цель, и тогда даже платоновские "Диалоги" оборачиваются драматургией. Мольера, казалось, сам Бог велел ставить именно так. Но без пиранделловских штудий это вряд ли стало бы очевидным. Равно как и нехитрая мысль, что один и тот же текст предполагает 100 миллионов интонаций, которые можно соединить в одной точке и веером развернуть перед зрителем. "Шесть персонажей" складывались из множества фрагментов, поставленных разными режиссерами и смонтированных в спектакль так, что один и тот же эпизод разыгрывался несколько раз. Кажется, что "Школа жен", несмотря на свою линейную композицию, делалась точно так же. Режиссер проигрывает (пусть в уме) множество вариантов, и хотя в результате остается только один, остальные не исчезают, а маячат с трудом различимой тенью. А иногда он будто отказывается от выбора и тогда в "беловике" остается сразу несколько вариантов — как со шлягерами, которые во множестве включены в действие и поются на разные лады. В результате оказывается, что история очень умного человека — Арнольфа (Евгений Глядинский), одураченного своей воспитанницей — простушкой Агнессой (Евгения Крюкова) и ее чудаковатым возлюбленным (Андрей Межулис) — это история логики, проигравшей наивности. В словах собеседника Арнольф искал смысл, в то время как они лишь повод для той или иной интонации, для заявки на театр, каждая из которых отыграна. В первом действии сплетаются мелодрама, триллер, фарс, лирическая комедия, театр как немое кино, идущее под тапера (рояль перед сценой с забытой на крышке шляпой, на котором музицируют и в антракте, напоминает, что происходящее не более чем салон). Зато во втором, когда все главное уже свершилось и дело идет к счастливой для влюбленных развязке, игра полуреализованных возможностей отступает. Режиссер явно ощущает свою неспособность усложнить финишную прямую фортуны и отдает хэппи-энд на откуп эстраде. А это уже не так интересно.
Предсвадебная суета его не слишком занимает, и он пытается побыстрее от нее отделаться. Потому что, когда действие заканчивается, начинается самое для него интересное. Гаснет свет, оживают тени, чтобы, на секунду застыв в портретном сходстве с полотнами "Мира искусства", превратиться под музыку Нино Роты в совсем иных персонажей — из финала "8 1/2". Тот памятный всем хоровод объяснял зрителям, что "кино о кино", которое они только что посмотрели, как бы и не совсем фильм. "Театр о театре" на звание "спектакль" никогда не претендовал. И постановка Мильграма в этом смысле традиционно непритязательна.