Уже более двух лет в Таджикистане идет война. Погибли сотни тысяч людей, за миллион перевалило число беженцев. На таджикско-афганской границе, давно ставшей линией фронта, сейчас с новой силой вспыхнули вооруженные столкновения, снова гибнут российские пограничники. А конца войне пока не видно. Как и в начале восьмидесятых, телевизор бодрым голосом сообщает — артиллерийскими ударами рассеяны группы исламских боевиков, потерь среди пограничников нет. Но эта лишь одна точка зрения. Специальному корреспонденту Ъ АЛЕКСЕЮ ИЛЬИНУ удалось побывать в отрядах афганских и таджикских моджахедов. Его репортаж — это рассказ наблюдателя, увидевшего события с другой стороны.
Дорога
Попасть в Афганистан можно разными путями. Первый — самолетом до киргизского города Ош, затем машиной до Горного Бадахшана, а уж оттуда тайными тропами через границу — в афганский Бадахшан. Разумеется, не имея своих людей среди местного населения, рассчитывать на этот путь нечего. Поэтому мы с переводчиком выбрали другой, более быстрый путь.
Поздним вечером наш самолет приземлился в Карачи. В городе было словно в сауне — стояла влажная жара. После мучительной ночи в гостинице — кондиционер не помогал — ранним утром мы вылетели на север Пакистана, в Пешавар. Город этот известен советскому человеку тем, что во время советско-афганской войны здесь концентрировались силы моджахедов.
Подобного места в мире, пожалуй, больше нет. Это свободная приграничная зона, фактически неподконтрольная пакистанскому правительству. Пешавар живет сам по себе. Здесь действительно можно свободно купить "стингер" или современный танк, все зависит только от размеров кошелька. С наркотиками проблем тоже нет: по словам местных полицейских, через Пешавар ежегодно проходит не менее двухсот тонн сырья для производства героина. Кроме того, здесь можно по бросовым ценам отовариться японской техникой или одеждой.
После двух часов езды на машине мы оказались на пакистано-афганской границе. Перешли КПП — и вот он, Афганистан. Благополучно загрузились в дребезжащий микроавтобус и тронулись в Джелалабад. Пока ехали, наступила ночь. Взошла луна. В открытое окно машины врывался пьяный запах сочных луговых трав, по обочинам дороги шелестели заросли конопли. Справа и слева мелькали огоньки костров — это беженцы из охваченного войной Кабула готовили себе скудный ужин. То и дело фары выхватывали из темноты идущих по дороге афганцев, почти у каждого за спиной висел автомат или гранатомет.
Через каждые полчаса наша машина останавливалась у постов моджахедов. Военные светили фонариком в лица пассажиров, а про меня шофера спрашивали: "Это не англичанин?" Неприязнь к англичанам пуштуны, населяющие юг Афганистана, сохранили со времен англо-афганской войны.
За полночь приехали в Джелалабад. Моджахеды, встретившиеся по дороге, пригласили нас переночевать. Перед их домом стоял джип ГАЗ, на крыше которого красовалась шестнадцатиствольная реактивная установка. Приняли нас весьма тепло — и это, как выяснилось, не было каким-то исключением: за время моей командировки я нигде не встретил плохого к себе отношения.
Кабул
На следующий день мы поехали в Кабул. Чем ближе мы продвигались по направлению к афганской столице, тем ужаснее становился окружающий ландшафт. Вдоль дороги, на обочинах и в речках, в расщелинах гор и среди развалин кишлаков лежала разбитая советская техника: тысячи КаМАЗов, ЗИЛов, бэтээров, танков, БМП... Танки — с развороченными башнями, цистерны бензовозов — сгоревшие почти дотла. Когда наш автомобиль останавливался, я подходил к этим таким знакомым машинам, проводил рукой по их горячим от солнца кабинам...
Как рассказывал один моджахед, таджик по национальности, сначала воевавший на стороне Союза, а потом перешедший к афганцам, нетронутой не проходила практически ни одна автоколонна. Вначале по первой и последней машинам моджахеды стреляли из гранатометов, а потом расстреливали конвой. Потеряв 20-30 человек, озлобленные "шурави" подъезжали к ближайшему кишлаку и стирали его с лица земли вместе с жителями. Доставалась кишлакам и от советской авиации, поскольку моджахедов, засевших в выкопанных в горах норах, она достать не могла.
Как рассказывал таджик, в советских войсках существовали даже специальные карательные роты. Их мало кто видел: днем они пили водку и курили анашу, а ночью шли по кишлакам, уничтожая все на своем пути — вплоть до кур и собак. По словам моджахеда, в его роте солдатам раз в месяц якобы для прививки делали укол, после чего рота спала суток по двое, а проснувшись, солдаты с трудом могли вспомнить, где родились...
Вдоль дороги тянулись разрушенные кишлаки вперемежку с кладбищами. Они ощетинилась кривыми палками с разноцветным тряпьем на концах — нехитрыми мусульманскими памятниками. Хлопали на ветру полусгнившие створки дверей, иссеченные пулями развалины смотрели пустыми глазницами на дорогу.
И вот, наконец, Кабул — пыльный город цвета земли. Ужасающая грязь: канализации в городе нет, и нечистоты текут прямо по улицам. Запросто можно подхватить малярию или холеру. Повсюду видны укрепления, наготове стоят пушки и бронетехника. И снова развалины — но свежие.
В Афганистане идет междоусобная война.
В гостях у таджикской оппозиции
За 4 дня, объезжая районы боевых действий и территории, контролируемые узбеками, на лошадях, машинах и ишаках, нам удалось проехать от Кабула до Кундуза. Взобравшись на перевал Саланг, где снега лежат многометровым слоем, мы увидели огромное количество разбитой советской техники. А из Кундуза, проклиная афганские дороги, приехали в штаб таджикской оппозиции, расположенный неподалеку.
Собираясь в Афганистан, к таджикской оппозиции, я ожидал увидеть группы одичавших в горах бандитов, которые с тупым упорством совершают безуспешные набеги на границу, но, встретившись со шквальным огнем российской 201-й дивизии, "рассеиваются", бросая убитых и раненых. Именно такое представление об оппозиции формируют у обывателя российские средства массовой информации — телевидение в первую очередь.
Увидел же я настоящую регулярную армию, вооруженную и экипированную не хуже иных спецслужб. В удобной американской форме, с портативными японскими рациями и дальней связью, диверсионными группами и разведкой, "тоетами" и "стингерами". Бросилась в глаза четкая организация, железная дисциплина и отсутствие алкоголя и наркотиков.
Сейчас этой армией командует лидер таджикских моджахедов Резвон, до недавнего времени воевавший в горах внутри Таджикистана. Он согласился дать эксклюзивное интервью Ъ.
— За что вы боретесь?
— Вот уже два с половиной года мы воюем против коммунистов. Ни для кого не секрет, что нынешняя власть в Таджикистане — остатки бывшего партаппарата. Поверьте, эти люди способны на все. Сколько невинных людей погибло от их рук, сколько сожжено домов, изнасиловано женщин — знает только Аллах. Я взял в руки автомат после того, как увидел зверства боевиков Народного фронта. Наша цель — освободить родину от правящего там коммуно-фашистского режима.
— Как вы думаете, почему Россия помогает таджикскому правительству? И правда ли, что оппозиция против России?
— Действительно, Россия помогает режиму Имомали Рахмонова. Если бы не российские войска, нынешняя душанбинская власть не продержалась бы и одного дня, это я вам гарантирую. Но мы не против русского народа, с русскими мы жили бок о бок многие годы. Мы понимаем, что народ не при чем. Но есть в России чиновники, которые не думают о российских солдатах, что погибают на границе. Мы знаем, за что воюем: за веру, за свободу родины. А 18-летние дети, которых привезли на границу, не знают, за что погибают. В Афганистане было около 15 тысяч убитых. Кто теперь скажет, за что они отдали жизни? За что тысячи стали калеками и сиротами?
Сегодня российские военные хотят устроить второй Афганистан в Таджикистане, начало уже положено. Тогда был Наджибулла, сейчас Рахмонов, но сценарии совершенно одинаковые. У власти в Таджикистане люди, у которых руки в крови. Они боятся того, что история их не простит, что народ их не простит, что моджахеды их не простят. И поэтому увязают все глубже.
Оппозиция не против того, чтобы российские войска оставались на нашей родине. Мы только хотим, чтобы они соблюдали нейтралитет. Не такой, как сейчас, а настоящий.
— С какой целью вы обстреливаете пограничные заставы?
— Мы просто хотим вернуться к себе домой, в Таджикистан, откуда мы были изгнаны с помощью российских войск. Домой нас не пускают пограничники. Вот и приходится устранять преграды со своего пути. На некоторых заставах есть умные командиры, которые позволяют моджахедам беспрепятственно пересекать границу. На этих заставах не погиб ни один солдат. Интересно, что бы делали вы, если бы вас не пускали домой посторонние люди?
— Что будет, если российские войска все-таки не будут соблюдать полный нейтралитет?
— Пока мы ждем и надеемся, что в российском правительстве нас наконец поймут. А если не поймут — моджахедов ничего не остановит. Два года мы воевали, но силы оппозиции были разрознены, и не имели между собой связи. Не так давно я пришел в Афганистан и начал объединять всех командиров. С помощью Аллаха я это сумел. Раньше у нас были только автоматы, пулеметы и гранатометы. Теперь есть самое современное оружие. Нас научили воевать афганские моджахеды. Сил у нас сейчас достаточно для того, чтобы смести 201-ю дивизию за несколько часов. Но мы не хотим большой крови, ибо за ней последует еще большая.
— Вас называют исламскими боевиками и фундаменталистами...
— Какие мы фундаменталисты? Поймите, в Афганистан был вынужден бежать цвет таджикской нации. У нас воюют умные, образованные люди. А моджахедом называют справедливого и честного воина, который не убивает безоружных. Мы обыкновенные люди и просто хотим освободить родину от режима Рахмонова.
Граница на замке
Среди таджикских моджахедов есть и русские.
Саша еще в апреле этого года служил в Курган-тюбинском полку 201-й дивизии, потом попал на границу. Как рассказал Саша, на Калайхумской заставе #4 царил полный бардак. Не было там ни отбоя, ни подъема, солдаты и офицеры ходили пьяные и обкуренные. Границы, по его словам, не было совсем. Была обыкновенная речка, через которую в обе стороны свободно ходили группы моджахедов с оружием.
Застава охраняла только себя. Мало того, пограничники не прочь были продать моджахедам ящик-другой патронов. Саша подружился с оппозицией и однажды вечером перешел в Афганистан. Теперь он стал моджахедом, воюет у Резвона и не собирается возвращаться. Принял ислам и новое имя — Самиулло Мирзо.
Два других русских солдата с той же заставы попали в Афганистан еще год назад. Теперь они изучают ислам и не хотят обратно в Россию, опасаясь наказания за дезертирство. Еще один русский перешел буквально на днях. И сколько еще будет таких дезертиров, пленных, пропавших без вести и убитых — никто не знает.
Беженцы
Неизбежное следствие любой войны — беженцы. Спасаясь от смерти, через границу перешли десятки тысяч жителей Таджикистана.
Старик-таджик, прошедший всю Отечественную, плача, рассказал мне, как беженцы переправлялись через реку — на плотах, автомобильных камерах, вплавь. С детьми и жалким скарбом, который успели захватить в дорогу. Во время переправы, по словам старика, их бомбили узбекские самолеты и обстреливали народофронтовцы, так что от крови река стала красной.
Сейчас беженцы живут в брезентовых палатках, землянках и лачугах, слепленных из глины. Недавно 30 таджикских женщин-беженок объявили джихад и с боевиками решили переправиться в Таджикистан. Лидеры оппозиции пошли им навстречу и определили будущих моджахедок в учебный лагерь. Через два месяца из них сделают профессиональных диверсанток.
До афгано-иранской границы мы летели на вертолете советского производства. На приборной доске не было ни одного прибора — только провода торчали. Едва ли не половина обшивки отсутствовала. Летели мы на высоте метров 20, чтобы в случае отказа двигателя падать было невысоко.
Странные люди эти афганцы... Могут идти несколько суток по горам без еды и сна, приспособить водопроводную трубу для стрельбы "нурсами", отрезать голову врагу и поделиться с незнакомым последней лепешкой. Впрочем, на войне как на войне.