В московском издательстве Ad Marginem вышла очередная книга из серии международной коллекции современной мысли "Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия". Эта книга тут же приобрела почти скандальную известность. Ее знаменитый автор — один из крупнейших современных философов — зачастую работает в жанре культурной провокации, не упускает случая бросить вызов академическому или традиционно-рассудочному дискурсу, общепринятой логике высказывания.
Жак Деррида (63 года), французский философ, профессор, основатель новых философских стратегий деконструкции и грамматологии, которые связываются многими интеллектуалами со становлением постмодернистской культуры. Основные работы: "Грамматология", "Голоса и феномены", "Философия на полях", "Истина в живописи", "Психея". В 1990 году он впервые побывал в Москве. В результате этой поездки он написал свою "деконструкцию путешествия", которая опубликована на русском языке прежде, чем на языке оригинала.
Книга Жака Деррида была неоднозначно толкована в московской интеллектуальной среде. Мнения здесь сложились, как у нас и принято, полярные: от "ничего невозможно понять, нет позитивного содержания — прочитал, а в голове звенящая пустота" до заявления о том, что "мэтр блефует, а может, даже издевается". Кажется, что дело не может поправить уже и московский философ Михаил Рыклин, соавтор этой книги. Конечно же, такая реакция возникла из типичного для кризисного времени симптома ожидания — наконец-то умные и непредвзятые люди нам растолкуют, что у нас тут творится. А книга между тем действительно странная. Первое впечатление такое, что Деррида постоянно предпринимает усилие, чтобы уйти от конкретной политической и даже аналитической оценки собственных впечатлений от пребывания в Москве. Насыщенная цитатами других знаменитых "путешественников в Россию" (Вальтера Беньямина, Андре Жида), точку зрения самого автора книга не конституирует. И может быть, потому, что у этого авторского зрения просто нет точки.
Геометрия деконструктивистского ума не предполагает и не имеет точки схода в некой обобщающей идее. Эта книга является блестящим воплощением деконструктивистской стратегии Деррида: факты, цитаты, суждения, впечатления не выстраиваются в ней линейно и однонаправленно, не устремлены они и к единой точке, центру концепции. Парадокс состоит в том, что Деррида невозможно понять, если к нему подступиться с классическими принципами понимания. Философ локализует смысл отдельных высказываний в самой грамматике, но остается по отношению к ним "экстерриториальным" — не принадлежит ни одному из них, ни тем более какой бы то ни было их обобщенной формуле. Образованному российскому уму, ориентированному на тоталитарное знание, такая позиция кажется по крайней мере экстравагантной, если не чудовищно пустой и беспочвенной. Так оно и есть: Деррида — это ум в полете, между бинарными оппозициями, между "измами", между метафизическим небом и повседневной землей. Деррида — это удивительная способность языковой левитации, позволяющая поставить под сомнение общепринятые аксиомы, устойчивые стереотипы коллективных высказываний. И самое существенное, чему он серьезно учит, — это свободе мысли. Не свободе каких бы то ни было высказываний — свободе самой мысли.
В рамках этой книги функция текста Михаила Рыклина — не дополнение и не контроверза к тексту Деррида. Этот текст — скорее "топический резонанс", отклик на попытку разрушения левоинтеллигентского мифа о Москве. Рыклинский текст структурирован возвращениями "из" и возвращениями "в", и всякий раз он обнаруживает глубинную трансформацию места прибытия. Речь идет о символическом значении Москвы, которая — в качестве Утопии наоборот — занимала существенное место в революционном фантазме всей левой интеллигенции довоенной Европы. Но анализ, который предлагает Рыклин, осуществляется из ситуации "на полшага впереди" Деррида, — уже из ситуации отсутствия СССР. Игра видимого и невидимого, так захватившая Андре Жида в Москве, трансформировалась в данном случае в игру присутствия и отсутствия — в свое время это была одна из центральных тем философии Деррида. Символическая функция Москвы в который раз перемещает ее восприятие "по ту сторону принципа реальности". Рыклин фактически констатирует, что тема московских возвращений из/в закрыта. Деконструкция путешествия Деррида, предпринятая самим Рыклиным, оказывается финальным и прощальным эпизодом. Теперь возвращения уже невозможны: патетика изжита, "символика места" деконструирована. Да и некуда возвращаться: Москва без СССР — это уже иная Москва, а может, и не Москва вовсе.
Заключительная часть книги — "Философия и литература" — представлена весьма содержательной беседой с Жаком Деррида, в которой был поднят корпус проблем, связанных со стратегией анализа литературы, текста как такового, языка, лингвистического психоанализа — в духе французского философа Лакана. Деррида характеризует свой собственный философский подход, деконструкцию, определяет темы и узлы собственных исследований в философии и литературе. И наконец, мэтр не мог не сформулировать своего представления об эпохе сталинизма и перспективах посттоталитарного развития. Так или иначе, но позиция Деррида приобрела вполне осязаемые контуры, оказалась вписана в современный интеллектуальный контекст. Характерно, что здесь французский философ проявил себя значительно менее радикальным и непримиримым к классическому наследию, чем приписывалось ему интерпретаторами, обнаружив глубинную связь своего подхода с такими великими мыслителями, как Хайдеггер, Гуссерль, Ницше, Лакан.
СЕРГЕЙ Ъ-ЗИМОВЕЦ