«Деньги же при передаче обмакивались в уксус»

Недавняя пандемия коронавируса показала, что между XIX веком и XXI общего гораздо больше, чем кажется. “Ъ” продолжает цикл публикаций об истории становления медицины в России. На этот раз речь пойдет о том, как в Москве и Петербурге боролись с чумой, холерой и оспой — болезнями, поражающими и старых, и молодых, и богатых, и бедных без разбору. Рассказываем, как наши предки болели, бунтовали и умирали.

Текст: Мария Башмакова

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Веками человечество сталкивалось со множеством эпидемий: чума, оспа, корь, сифилис, холера, сыпной тиф, грипп и так далее. В этом мрачном списке чума занимает особое место, как символ неизбежной и массовой гибели, ее название на латыни — pestis, то есть «бич», «бедствие», «гибель».

Первые достоверные сведения об эпидемиях на Руси относятся к XI веку, то есть ко временам создания первых древнерусских летописей.

И очень долго (так было и в XVIII веке!) доктора придерживались определения, данного древнеримским врачом Галеном: «Если какая-либо болезнь поражает на одном месте многих людей, то она называется повальной, а если от нее в то же время многие умирают, то это чума».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Карантин от заразы

«В XVII–XVIII веках чума господствовала на всей европейской территории, а меры борьбы что в Европе, что у нас с ней в виде карантинов были абсолютно неэффективными. Чума — это очень сложная инфекция, партия четырех игроков: возбудитель чумы, человек, черная крыса и блоха. Пока в Европе не было черных крыс — переносчиков чумы, не было и чумы. А потом изменился климат, ушли крысы, а вместе с ними — и чума»,— объясняет главный научный сотрудник ФГБНУ «Национальный НИИ общественного здоровья имени Н. А. Семашко» Сергей Затравкин.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В зависимости от способа заражения и развития болезни одна и та же бактерия вызывает несколько форм чумы. Самая распространенная из них — бубонная. Ее развитие сопровождалось лихорадкой, воспалением лимфатических узлов, появлением язв на коже, нарывов черного цвета на теле — бубонов. Зараза пришла на Русь в 1351 году из Западной Европы. В качестве противоэпидемических дезинфекционных средств применялись огонь, холод и вода. Люди жгли можжевельник, полынь и окуривали этим дымом дома. Вещи умерших сжигали. Но самым эффективным методом противодействия, который как раз и появился во время чумы, был карантин. Термин «карантин» в переводе означает «40 дней» (ит. quaranta giorni). Доктор медицинских наук Марк Мирский в книге «Медицина в России X–XX веков» пишет, что карантины для борьбы с эпидемиями применялись в стране уже в начале XVI века. А для погребения огромного числа жертв эпидемий с XIII века устраивались «скудельницы» (общие могилы) вдали от жилья и питьевых источников, ими ведали специальные люди, обычно монахи.

Икона и бунт

Чума приходила в Россию не единожды. Эпидемию 1770–1772 годов, которая свирепствовала в Москве, считают последней масштабной вспышкой. Об этом пишет историк Михаил Пыляев в книге «Старая Москва».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Как предполагал Пыляев, «занесена была чума в Москву войском из Турции; ее впервые завезли вместе с шерстью на суконный двор, стоявший тогда у моста, за Москвою-рекою». Историк описывал ужасы зачумленного города: «Первая чумная больница была устроена за заставой в Николоугрешском монастыре. Вскоре число больниц и карантинов в Москве прибавилось, также были предприняты и следующие гигиенические меры: в черте города было запрещено хоронить и приказано умерших отвозить на вновь устроенные кладбища, число которых возросло до десяти, затем велено погребать в том платье, в котором они умерли. Фабрикантам на суконных фабриках было приказано явиться в карантин, не являвшихся же приказано было бить плетьми; сформирован был батальон сторожей из городских обывателей и наряжен в особые костюмы. Полицией было назначено на каждой большой дороге место, куда московским жителям позволялось приходить и закупать от сельских жителей все, в чем была надобность. Между покупщиками и продавцами были разложены большие огни и сделаны надолбы, и строго наблюдалось, чтобы городские жители до приезжих не дотрагивались и не смешивались вместе. Деньги же при передаче обмакивались в уксус».

Эпидемия чумы 1770–1772 годов унесла в Первопрестольной 100 тыс. жизней — половину тогдашнего населения города. В начале осени положение в Москве было отчаянным.

Дома опустели, на улицах лежали трупы, всюду слышались унылые погребальные звоны колоколов, вой и плач. Люди обеспеченные спешно бежали из Москвы, крестьяне же в свои деревни московских гостей не пускали. И вот в ночь на 16 сентября в Москве вспыхнул бунт.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

По городу прошел слух, будто фабричному во сне явилась Богородица и сказала, что, так как ее образу на Варварских воротах вот уже более 30 лет никто не пел молебнов и не ставил свечей, Христос хотел послать на Москву каменный дождь, но Она умолила послать на Москву только трехмесячный мор. Как пишет Пыляев, этот фабричный поместился у Варварских ворот, собирал деньги на какую-то «всемирную свечу» и рассказывал свой сон. Толпы повалили к воротам. Митрополит Амвросий, понимая опасность сборищ, думал убрать икону в церковь, а собранную на нее в поставленном там сундуке сумму отдать на Воспитательный дом. Посоветовавшись с генерал-поручиком Петром Еропкиным, он решил убрать сундук с деньгами. Этот жест гуманизма стал его приговором. Изнуренная страхом и мором толпа не стала вникать в детали, а взбунтовалась с воплем: «Богородицу грабят!». Толпа разгромила Чудов и Донской монастыри, разнесла дома аристократов, карантинные дома, растерзала архиепископа Амвросия.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

21 сентября Екатерина II направила в Москву своего фаворита графа Григория Орлова, наделив его широкими полномочиями. Орлов прибыл в Москву с большим штатом лекарей и в сопровождении четырех полков лейб-гвардии. Он создал в Москве следственную комиссию, созвал Медицинский совет, участники которого должны были разобраться со свирепствовавшей заразой, а главное — не щадил бунтовщиков. Он ввел учет количества заболевших и умерших, пообещал выписывающимся из больниц и карантинных домов денежное вознаграждение и новую одежду.

Москву разбили на санитарные участки, за каждым был закреплен врач. Начались холода — и эпидемия стала понемногу сходить на нет. Орлов был объявлен победителем мора, с триумфом возвратился в Петербург, где его наградили медалью.

«Даже если никак не вмешиваться, любая эпидемия всегда закончится сама по законам саморегуляции и саморазвития паразитарных систем,— объясняет Сергей Затравкин.— Реакция людей на эпидемию — одна сторона медали. Другая — реакция властей, которые действуют в своих интересах, пытаясь сохранить и власть, и свою жизнь. В 1771-м один страх побороли другим: угрозу чумы вытеснили страхом применения вооруженной силы».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Лица со шрамами

В царствование Екатерины II постоянно свирепствовали эпидемии, а сама она вошла в историю медицины в связи с оспой. Эта острая инфекционная болезнь характеризуется тяжелым течением, лихорадкой и сыпью на коже и слизистых. В России от оспы в 1730 году умер 15-летний император Петр II Алексеевич, и с его смертью оборвалась династия Романовых по прямой мужской линии. Император Петр III смог пережить оспу, однако ее следы — глубокие рубцы — навсегда остались на его лице.

В разгар эпидемии в 1768 году 39-летняя Екатерина II пригласила в Петербург английского врача Томаса Димсдейла, который сделал прививку от оспы самой государыне и 14-летнему наследнику престола, будущему императору Павлу Петровичу. Кстати, увидев женщину с оспинами, Екатерина шутила, что та «носит историю болезни на своем лице».

Государыня подала пример — практика прививки от оспы прочно укрепилась при дворе, а вот менее родовитым смертным еще предстояло дождаться своей очереди.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Мемуарист Дмитрий Благово в книге «Рассказы бабушки…» передал воспоминания своей бабки Елизаветы Яньковой: «Осенью 1770 года было сильное оспенное поветрие; оспы тогда не умели еще прививать и ждали, чтобы пришла натуральная. Потому в то время много мерло детей, и вообще в мое время было больше рябых, чем теперь. <…> Сестру схоронили тогда же, а я оправилась, живу с тех пор еще девяносто лет, и хотя все лицо мое было покрыто как корой, а остались на лице только две маленькие язвинки на лбу».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Оспу в России и при Екатерине не умели лечить, и сейчас не умеют,— объясняет Сергей Затравкин.— Екатерина II и ее сын Павел прошли процедуру не вакцинации, а вариоляции (метод активной иммунизации против натуральной оспы, заключающийся во введении человеку оспенного материала больного, этот метод предшествовал вакцинации, предложенной английским врачом Эдвардом Дженнером в 1796 году.— “Ъ”). Слово "вакцина", по латыни vaccinus, означает "коровий", это прививка коровьей оспы. Если вакцинация относительно безопасна, то вариоляция — нет». Конечно, Екатерина шла на огромный риск, поскольку и она, и ее сын могли заболеть и умереть. Акция императрицы носила в первую очередь политический характер.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 2

Письмо Екатерины II о необходимости вакцинации от черной оспы, посланное графу Румянцеву в октябре 1768 года

Фото: MacDougall's

Письмо Екатерины II о необходимости вакцинации от черной оспы, посланное графу Румянцеву в октябре 1768 года (продолжение)

Фото: MacDougall's

Только в конце XVIII века, после изобретения вакцины, в России начали создаваться оспенные комитеты. И с XIX века в стране начинается массовое прививание вакциной коровьей оспы.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Много болезней в грязной воде

Холера — острая кишечная инфекционная болезнь, вызываемая холерным вибрионом. Вирус попадает в организм с зараженной водой или через контакт с выделениями инфицированных. Больные страдают от рвоты, диареи и обезвоживания. Холера, зародилась в 1817 году в Индии.

Впервые холерная эпидемия в России была зафиксирована в 1823 году. В 1830-м в России насчитывалось около 68 тыс. заболевших, для 54% болезнь оказалась смертельной.

В том же году она бушевала в Москве, а летом 1831 года вспыхнула в Санкт-Петербурге, где умерло около 7 тыс. человек, что стало поводом для бунта.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Возбудитель холеры стал известен лишь в 1883 году благодаря открытию немецкого врача Роберта Коха. А в 1830–1850-е врачи не умели лечить холеру, упорно пытаясь справиться с ней кровопусканием, что только ухудшало положение: в предельно обезвоженном организме кровь сворачивалась прямо во вскрытой вене. Тогда врачи стали вскрывать артерии, в особо тяжелых случаях кровь сворачивалась и там.

«При попытке вылечить холеру была сделана первая задокументированная катетеризация сердца — кровь пытались пустить прямо оттуда,— рассказывает Сергей Затравкин.— Этот случай наглядно показывает силу общетеоретических представлений, господствующих в медицине в то или иное время. Безусловно, нашлись врачи, которые говорили о ведущей роли обезвоживания в развитии холеры. Но они были в меньшинстве, и их мнение долгое время оставалось маргинальным».

Как эпидемии меняют городскую среду

Как пишет антрополог Мария Пироговская в книге «Миазмы, симптомы, улики: между медициной и моралью в русской культуре второй половины XIX века», в Российской империи с 1820-х и до самого конца XIX века эпидемии холеры были самыми частыми: в период с 1823 года по 1914-й в России 44 года были холерными, погибли более 2 млн человек. И только следом шли по частотности различные тифы, дифтерит, дизентерия, скарлатина, оспа, желтая лихорадка, перемежающаяся лихорадка и, наконец, чума.

Докторов трудно достать

В 1831 году шеф жандармов и начальник Третьего отделения Собственной Е.И.В. канцелярии Александр Христофорович Бенкендорф лишился чувств, принимая горячую ванну. У него, как и у многих в городе, началась холера.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Близ Царского Села кордоны установили 19 июня 1831 года — и находившийся там с семейством Александр Пушкин оказался отрезан от столицы. В письме Елизавете Хитрово он успокаивал: «Итак, у вас холера, но, впрочем, не беспокойтесь. Это все та же история, что и с чумой: порядочные люди никогда от нее не умирают <…>. Надо надеяться, что эпидемия не будет слишком сильна даже и среди простого народа. В Петербурге много воздуха и к тому же море…». Поэт оптимистично ошибался: холера выкашивала всех без разбора, и тут показательно сравнение холеры с чумой, которое часто мелькает в мемуарах.

Слышать об эпидемии и находиться в ее эпицентре — разные вещи. Александр Никитенко, будущий цензор и академик, стал очевидцем событий холерной эпидемии в столице. Он писал в дневнике 19 июня 1831 года: «Город в тоске. Почти все сообщения прерваны. Люди выходят из домов только по крайней необходимости или по должности». На следующий день его запись еще мрачнее:

«В столице мало докторов, и теперь их трудно достать. В городе недовольны распоряжениями правительства; государь уехал из столицы. Члены Государственного совета тоже почти все разъехались. На генерал-губернатора мало надеются.

Лазареты устроены так, что они составляют только переходное место из дома в могилу. В каждой части города назначены попечители, но плохо выбранные, из людей слабых, нерешительных и равнодушных к общественной пользе. Присмотр за больными нерадивый. Естественно, что бедные люди считают себя погибшими, лишь только заходит речь о помещении их в больницу. Между тем туда забирают без разбора больных холерою и не холерою, а иногда и просто пьяных из черни, кладут их вместе. Больные обыкновенными болезнями заражаются от холерных и умирают наравне с ними. Полиция наша, и всегда отличающаяся дерзостью и вымогательствами, вместо усердия и деятельности в эту плачевную эпоху только усугубила свои пороки».

Как наводили в Москве незатейливую чистоту

Комментирует Сергей Затравкин: «Страх во время холеры перед врачами объясним: люди попадали в бараки и не выходили. Так барак превращается в место смерти. Карантины — бессмысленная мера с точки зрения борьбы с эпидемией. Врачи того времени просто не знали, что надо делать».

Ужас перед эпидемией, усиленный полицейский надзор, оцепление города подкрепляли слухи о врачах-отравителях, которые подхватило простонародье.

Бенкендорф в «Записках» вспоминал: «Стали собираться в скопища, останавливать на улицах иностранцев, обыскивать их для открытия носимого при себе мнимого яда, гласно обвинять врачей в отравлении народа». Паника, страх неизбежно подталкивают найти «виноватых», причем в обществе, которое еще недавно казалось сплоченным общим страданием.

Хождение в болеющий народ

Сюжет подавления холерного бунта есть на барельефе пьедестала памятника Николаю I на Исаакиевской площади в Петербурге: царь в эффектной позе, с поднятой рукой, обращается к коленопреклоненной толпе. Императрица Александра Федоровна во время описываемых событий была на последнем сроке беременности.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

22 июня обезумевшая толпа разгромила на Сенной площади дом Таирова, в котором была устроена временная больница. Как рассказывает Бенкендорф, бунтовщики разбили окна, выбросили мебель на улицу, изранили и выкинули больных, забили до полусмерти больничную прислугу и самым бесчеловечным образом умертвили нескольких врачей. Полицейские попрятались или ходили между толпами переодетые. Военный генерал-губернатор граф Эссен показался на Сенной и ретировался от озверевшей толпы. Власти пригнали на Сенную батальон Семеновского полка.

Узнав о бунте, Николай I на пароходе прибыл из Петергофа в холерный Петербург. На Сенной площади еще лежали трупы жертв бунтовщиков. Царь появился в дорожной коляске, а далее события разворачивались как в героическом эпосе. Остановив коляску среди толпы (около 5 тыс. человек), император приказал всем встать на колени. Его речь, переданная в письме Василия Жуковского или в мемуарах Александра Бенкендорфа, эффектна. Рефреном звучали две фразы: «На колени!» и «Покайтесь!» Многотысячная толпа, сняв шапки, приникла к земле. Царь обратился к народу: «Русские ли вы?» — и велел отворить двери церкви, молиться за упокой душ невинно убиенных. Голос у Николая был громкий, говорил он внятно настолько, что толпа «в слезах стала креститься».

После приезда императора на Сенную площадь принудительные госпитализации с улиц и ночные похоронные процессии были отменены. Часть арестованных были этапированы в Новгородские военные поселения, что привело к более страшному и кровавому бунту: в поселениях погибло больше офицеров, чем врачей.

Однако холера себя не отменяла. В Петербурге священники едва успевали отпевать, умирало до 600 человек в день. От холеры умер брат Александра I великий князь Константин Павлович.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Во время эпидемии человека парализует страх перед неизвестностью,— говорит Сергей Затравкин.— Так было и во время пандемии ковида: непонятно, что это за болезнь, как передается. То же самое было в холерную пандемию 1830-х, когда холера захватила всю европейскую часть России и ушла в Европу. Страх неизвестности — абсолютно универсальная человеческая реакция. Люди реагируют на него по-разному: одни мобилизуются, у других начинается паника, третьи ищут виноватых».