От рудомета до дохтура

В третье воскресенье июня в России отмечают день медицинского работника. Но праздники проходят, а болезни и врачи остаются. “Ъ” решил по случаю вспомнить историю профессии и подготовил серию публикаций. В первом материале рассказываем, от чего и как лечились наши предки, кто становился врачами без должного образования и когда главной манипуляцией лекарей было кровопускание.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Текст: Мария Башмакова

Слово «врач» имеет общеславянское происхождение и связано с глаголом «врать» (в значении «говорить, рассказывать»). В первоначальном смысле «врач» означал заклинателя, прорицателя или знахаря. В уставе князя Владимира Святославовича о десятинах, судах и людях церковных (конец X–XII вв.) перечислено, какие люди находятся под покровительством церкви и подлежат суду митрополита и епископа. Среди них и лекарь. Летописи оставили немало свидетельств о монахах-лекарях. Один из них, Агапит, «безмездный врач» (тот, который не брал денег за лечение), исцелил князя Владимира Мономаха. Доктор медицинских наук Марк Мирский в книге «Медицина России X–XX веков» объясняет успешность медицинской деятельности монахов сочетанием комплексного лечения с обязательным применением психотерапевтических методов. Тем не менее в Древней Руси XI–XIII вв. «верили, что врачество предполагает сокровенные знания, предпочитая иноземных лекарей».

Своеобразным «министерством здравоохранения» российского государства стал Аптекарский приказ. Он был основан в 1580-е. «Созданный вначале как чисто дворцовое ведомство, очень скоро он расширил компетенцию за пределы Кремля и включил в сферу своей деятельности помимо забот о здоровье царского семейства еще и заботу о придворных царя, ближних боярах, военачальниках, а затем и обо всем царском войске, и еще многое другое»,— пишет Марк Мирский. Готовили лекарей, в том числе и хирургов, сначала по методу ремесленного ученичества — этим занимались в первую очередь иноземные лекари, постепенно подготовившее целое поколение русских врачей.

«Недуг, егда в очи власы врастають»

Современникам весьма трудно понять, чем именно страдали люди в XVII–XVIII вв.: принятой сегодня медицинской терминологии не существовало, а те описания, которые дошли до нас, порой выглядят как шифр. Уже в начале XVIII столетия Федор Поликарпов создал «Лексикон треязычный» (1704 год), то есть трехъязычный словарь, описывающий 19712 слов. В этом словаре содержится большое количество названий болезней и лекарственных трав на церковнославянском, греческом и латинском языках.

Медики-иностранцы познакомили россиян с теорией гуморов, объясняющей здоровье и болезнь балансом четырех телесных жидкостей — крови, флегмы (лимфы), желчи и черной желчи, влиявших на телосложение, темперамент и склонность к тем или иным занятиям. Историк Алексей Морохин, автор книги «Придворная медицина в России в петровскую эпоху. 1682–1733 гг.», отмечает: «В российском обществе на протяжение XVII столетия было весьма неоднозначное отношение к приему изготовленных профессиональными медиками лекарств».

Недуги, упоминаемые в дневниках и мемуарах XVIII–XIX вв., не всегда понятны сегодня, а их названия не имеют полных аналогов в современном русском.

Например, геморрой называли «чечуем» и «почечуем». «Лихорадка» или «горячка» еще имела название «фебра», как пишет Алексей Морохин, и «представляла собой спектр болезненных состояний, сопровождающихся жаром.

Горячка имела множество видов, могла обернуть опасной "огневицей", при которой следовало главное — "от сердца лютость немощи отгнать"», помимо борьбы с жаром и кровопускание.

«Древнерусским лекарям приходилось сталкиваться с самыми различными болезнями, требовавшими хирургического лечения»,— пишет Марк Мирский, ссылаясь на физиолога Николая Богоявленского, который считал, что это были ранения, переломы, вывихи, камни в мочевом пузыре, грыжи, трихиаз («недуг, егда в очи власы врастають»), родовспоможение, «гаггрена удов» и т. д. Конечно, самыми частыми были различные повреждения, боевые травмы, раны.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Тяжкие недуги — все это наказание»

Медицина Нового времени — практика, базирующаяся на рациональных основаниях, поэтому она предпочитает называть упование на чудо психотерапевтическими методами. В допетровской Руси хоть и были всякие снадобья и кровопускания, но к болезни относились как к испытанию и/или каре, которые лечили молитвой. Это отражено в «Домострое» — энциклопедии быта и семейных отношений XVI в., где одна из глав посвящена тому, «како врачеватися христианам от болезни и от всяких скорбей».

Там описаны различные недуги, посланные человеку как наказание, что в современном написании звучит так: «Если Бог пошлет на кого болезнь или какой-то недуг, то пусть исцеляется Божией милостью, слезами и молитвой, постом, милостыней нищим и истинным покаянием, пусть ко всем имеет милость, прощение, милосердие и нелицемерную любовь… Господь, научая нас и обращая к покаянию, испытывает нас, как праведного и долготерпеливого Иова, посылает нам различные скорби, болезни, тяжкие недуги и от духов лукавых мучение. Разложение тела, ломота в костях, отеки и опухоли на всех членах, запор обоих проходов, внутренние камни и нарывы, гниение половых органов, отеки, глухота, слепота, немота, боли в животе и сильная рвота, кровь и гной внизу в обоих проходах, чахотка, кашель, головная и зубная боль, грыжа, язва, подагра, френчуга (видимо, сифилис.— “Ъ”), расслабление [всех членов] и дрожь, желваки и бубоны, парша, горб, скрюченные голова, щеки, руки и ноги, косоглазие и другие тяжкие недуги — все это наказание, [идущее] от гнева Божия».

Характерно, однако, что в «Домострое» хотя и не было никаких конкретных советов по лечению болезней, приведены причины неправедного поведения, которое карается недугом. Список грехов длинен. Смирение — главный совет страждущему.

Как объясняет доцент кафедры вспомогательных исторических дисциплин и археографии РГГУ, научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Кирилл Худин, внутри Аптекарского приказа на протяжении многих лет существовала устойчивая классификация: доктор, аптекарь, его помощник алхимист, иноземный лекарь, русский лекарь и разные ученики — аптекарский, лекарский и пр. Эта структура в течение XVII в. подвергалась некоторой трансформации.

Историк Александр Медведь в книге «Болезнь и больные в Древней Руси: от рудомета до "дохтура"» пишет, что лекари, кровопуски с «рудометами» (рудомет — тот, кто занимается кровопусканием. Праславянский корень ruda — родственник латинских rutus, ruber (красный).— “Ъ”) учились своему ремеслу непосредственно на практике. Большая часть известных русских лекарей и «рудометов» — мужчины. Их социальное и имущественное положение было довольно скромным. Упоминания о них в материалах переписных книг почти полностью пропадают ближе к концу XVII в.

Опись медицинских инструментов XVII в. впечатляет разнообразием: «ланцеты кровопущаные», клещи, «снасти, что в ранах осматривают», «шильца троеугольные», буравы, «снасть костоправная с веревками», «клещи родильные», «ножницы двойные, что раны разрезывают», «пилы, что зубы трут» и др.

Самым распространенным видом хирургического вмешательства в дрневнерусском обществе было кровопускание.

«Кровопускание было излюбленным методом лечения самых разнообразных заболеваний — его в течение нескольких веков применяли в различных странах… Случалось, что хирургическое лечение производил и вовсе "лекарь-самоучка" — просто образованный, грамотный человек, наблюдавший, очевидно, не раз за действиями медиков»,— пишет Марк Мирский.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«В петровскую эпоху наблюдаются изменения и в методике лечения ряда недугов. Так, с начала XVIII столетия в России начинает практиковаться бальнеотерапия — лечение минеральными водами, которое стало особенно популярно после открытия целебного источника в Карелии в 1717 году, получившего название Марциальные воды… Большую роль в популяризации бальнеотерапии сыграл сам Петр I, который неоднократно лечился минеральными водами на курортах Европы, а затем и в России окончательно уверовал в их целительную силу»,— пишет Алексей Морохин.

После смерти Петра I практика поездок на воды прекратилась, и лишь с 1740–50-х годов вновь стали популярны поездки на курорты в Европе. В Европе в XVII–XVIII вв. это лечение было очень популярным. Интерес к минеральным водам, которые пытались найти в родных широтах, заметен и в мемуарах. Так, Филипп Вигель в «Записках» писал о 1820-х в Москве: «Мне повторяли врачи и в Петербурге, и на юге, что мне необходимо пользоваться мариенбадскими минеральными водами, и для того посылали за границу… Старый и знаменитый Лодер с помощию молодого доктора Енихена завел первые в России искусственные минеральные воды. Они только что были открыты над Москвой-рекой, близ Крымского брода, в переулке, в обширном доме с двумя вновь пристроенными галереями и садом».

В первой половине XIX в. кровопускание остается популярной практикой, хотя нередко это приводит к печальным последствиям.

Мемуаристка Елизавета Водовозова (урожденная Цевловская), происходившая из мелкопоместного дворянства, в книге «На заре жизни» описывает, как в 1848 году за полтора месяца холера унесла восьмерых членов ее семьи. Когда состояние Елизаветы ухудшилось, ее мать, обезумев от горя, в сердцах сказала: «Девятый покойник! девятый покойник! Что же... Пусть умирает! И оставшихся нечем кормить!» Однако четырехлетняя девочка выжила. Мать череда смертей подкосила. У нее случился обморок. Женщина не приходила в себя. Тогда доктор пустил ей кровь и посоветовал ей делать так регулярно.

Мемуаристка сокрушалась: «К несчастью, матушка послушалась этого совета и стала ежегодно пускать себе кровь сначала раз в год, а потом и два. Нужно заметить, что она, несмотря на свой тридцатишестилетний возраст, несмотря на множество рожденных ею детей, неизменно отличалась превосходным здоровьем… но, как только она стала прибегать к кровопусканиям, она, несмотря на в высшей степени деятельную жизнь в деревне и большой моцион, стала чрезмерно толстеть. Через лет десять она уже выглядела старухою и стала чрезвычайно толстою… Когда приближался срок кровопускания, у ней начинались приливы крови к голове, и она чувствовала недомогание. Только после многих лет такого способа лечения один доктор убедительно доказал ей вред для нее кровопускания, и она наконец решилась покончить с ним».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Этим лекаришкам я ни на грош не поверю»

Сподвижник Петра I Франц Лефорт делится наблюдениями о состоянии медицины в России в письме к брату Ами от 12 июня 1677 года: «В случае лихорадки они берут большой стакан водки, кладут туда перцу, чесноку и пороху, все это перемешивают, процеживают сквозь тряпку и выпивают. Средство хорошее, но не всякий переносит его». Ключевых моментов тут два — русские в случае хвори обращались с испытанным народным средствам, а не к врачам. Подобный радикальный подход работал, но не всегда успешно.

Спустя годы мемуарист Астольф де Кюстин, неутомимый хулитель России, оставил любопытные путевые зарисовки о русских глазами иностранца «Россия в 1839 году». Он считал Россию «страной фасадов», в которой «на самом деле… нет даже врачей». «Стоит заболеть, схватить лихорадку, и приходится самому себя лечить или приглашать врача-иностранца. Если же вы случайно позовете живущего поблизости русского врача, то можете считать себя заранее мертвецом. Русская медицина еще не выросла из пеленок. За исключением лейб-медика, русского врача и, как говорят, человека действительно ученого, все остальные врачи, которые не спешат отправить своих пациентов на тот свет, это — немцы, состоящие при великокняжеских дворах…

Наиболее опытные врачи из княжеских дворцов стоят несравненно ниже наших простых госпитальных врачей. Наиболее опытные практики быстро теряют свой опыт и знания, проводя жизнь во дворце, редко бывая у постели больного. Я с интересом читал бы любопытные секретные мемуары придворного врача в России, но я побоялся бы доверить ему свое лечение. Эти люди — более удачные мемуаристы, чем врачи. И в результате, если вы заболеете, попав к этому quasi–цивилизованному народу, для вас самое лучшее — считать, что вы очутились среди дикарей и предоставить все природе»,— писал де Кюстин.

Алексей Морохин уточняет: и профессиональные врачи, и молитвы, заговоры, и лечение травами — все это использовалось одновременно в XVII–XVIII вв.

При Петре I профессиональных врачей в России стало гораздо больше, к ним стали чаще обращаться за помощью, по крайней мере — представители элиты. К тому же царь сам очень интересовался медициной. Сложно пройти мимо консилиума медиков в Москве 1723 года. Доктора обсуждали здоровье склонного к чахотке Александра Меншикова. Среди прочих рекомендаций высококалорийной диеты примечателен совет: «Надлежит себя остерегать от много мышления и думания», потому что «сие здравию вредително». Если вельмож пользовали дипломированные специалисты, простой народ по-прежнему предпочитал лечиться у знахарей. Врачей не хватало. Впрочем, сегодня методы лечения и знахарей, и медиков, приверженцев теории гуморов, вызывают вопросы.

«Дворяне, крестьяне, мещане и купцы продолжали сохранять привязанность к народному здравоохранению, как минимум, до конца XIX века,— говорит доктор исторических наук профессор Валентина Веременко.— Не доверяли не только иностранцам, но и местным врачам. Тем более до середины XIX века методы лечения официальной медицины были довольно жесткими. Только с появлением наркоза иметь дело с врачами стало не так страшно. К дипломированным врачам обращались в трех случаях. Когда знахари так запустили болезнь, что уже все было совершенно плохо и ничего другого не оставалось; когда не было денег на знахарку, а в больницу можно было пойти бесплатно; когда какой-то врач вылечил несколько знакомых или родственников и получил в данной местности общественное признание, уровнявшись в статусе со знахарем.

К врачам могли обратиться и в том случае, если человек уже имел дела с врачами. Например, мужчина по всеобщей воинской повинности (с 1874 года) служил в армии, и к нему приглашали там врача, вот он и привык. Либо женщина работала прислугой, и ее в больницу направляла хозяйка. Да и до середины XIX века врачей в сельской местности было очень мало. Земская медицина (c 1864 года) сделала их более привычным явлением».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

О недоверии врачам в начале XIX в. свидетельствует мемуарист Дмитрий Благово в книге «Рассказы бабушки…» Он передал воспоминания своей бабки Елизаветы Петровны Яньковой о событиях 1806 года: «Здоровье батюшки давно уже становилось все хуже и хуже: у него была водяная, пухли по временам ноги, и была большая одышка. Я стала его уговаривать переехать в Москву… — Нет, матушка, никто мне помочь не может; у меня болезнь, от которой не излечиваются, водяная. В Москву поехать я, пожалуй, поеду, не для себя, потому что всем этим лекаришкам я ни на грош не поверю…»

Елизавета Янькова вспоминала подмосковное имение соседок по фамилии Фаминцыны, которые в конце XVIII в. «составляли разные мази, примочки и пластыри и гнали из разных трав воды». «К ним из околотка приходило много больных, и они им очень помогали простыми средствами. Помню, что они гнали воду из васильков — средство от воспаления глаз; воду из ландышей — от падучей болезни; воду из тмина — от завалов в желудке, и много других средств, которых я и не припомню»,— рассказывала мемуаристка.

Самые колоритные рассказы о народной медицине дошли до нас благодаря воспоминаниям купцов. Николай Лейкин, выходец из небогатой купеческой семьи, описывая в мемуарах свое детство в 1840-е в Петербурге, упоминает об авторитете знахарей. Так, старик-лавочник, упомянутый Лейкиным, «лечил глаза, употребляя какую-то примочку собственного изделия, и заговаривал зубную боль, давая проглотить бумажку с написанными им таинственными словами, которые читать не позволял». Для прорезывания зубов этот старик вешал младенцам ладанку, эффективность которой мать Лейкина объясняла использованием «рачьих жерновов» и тем, что тайна лечения передается у лавочника из рода в род. Лечил знахарь даром, но требовал, чтобы пациент ставил свечку Петру и Павлу.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В 1840-е знахарей в Петербурге было действительно много. Вот и сторож Владимирской церкви, по словам Лейкина, лечил страждущих от разных болезней, давая испить какой-то настой трав на водке. Странницы-богомолки, будочник, полицейский страж — кажется, медпрактику вели все, кому не лень. Особенно хвалили коновала Якова, про которого говорили, что он «лучше всякого доктора». Яков был специалистом широкого спектра: пускал кровь, лечил заговорами, натирал больное место лошадиной дугой, сам изготавливал лекарства. «Прием этих лекарств сопровождал обрядами, и мне теперь кажется, что эти-то обряды темным людям и нравились»,— вспоминает Лейкин, уточняя, что принимать снадобье надо было не абы как, а пить из берестяного стакана на заре, наливать левой рукой, стоя на земле.

Популярность знахарей Лейкин объяснял «малочисленностью врачей, почти отсутствием амбулаторий и плохой славой, которой пользовались тогдашние больницы».

Больничные практики порождали слухи и страшные анекдоты. Так, диета в народном сознании породила слух о немцах-лекарях, которые морят пациентов голодом, сажают в кипяток (горячие ванны), потрошат кишки. Потому простой народ и предпочитал лечиться у знахарей в банях растиранием мазями, правлением костей, накладыванием банок и горшков. При хворях говорили, что «это кровь нудит», и шли к цирюльнику отворять жилу. Он же ставил пиявки и клистиры. В семействе Лейкина пиявки обитали в банке с водой, и про них говорили: «Отдыхают». Температуру не измеряли, а в качестве слабительного использовали настой александрийского листа.

В купеческой и крестьянской среде были в ходу «фонтанели» и «заволоки». Фонтанель – искусственно вызванная гноящаяся рана. Заволока — продергивание в лечебных целях под кожу с предварительным ее разрезом или проколом полотняной тесемки, шелковой ленты, чтобы вызвать нагноение и отток гноя. Против грыжи мужчины, пишет Лейкин, носили в ухе серебряную серьгу, против заразы — медный крест, который вешали на шею с золотым, а также для этих целей служила ладанка с чесноком. О фитонцидах тогда не слышали, но чеснок уважали, потому в качестве дезинфекции у входной двери вешали открытую банку с дегтем и пучок чеснока. Помещения при заразных болезнях окуривали можжевельником и уксусом, делали ванны с «серным цветом». При кашле надевали шерстяной чулок с левой ноги, натертый серым мылом. Свечным салом мазали нос при насморке. Лечение горловых болезней подразумевало прижигание горла ляписом, полоскания шалфеем, горчичники. Многие болезни списывали на сглаз, с которым боролись соответствующими способами, например делали внезапные опрыскивания водой с углей изо рта, чтобы испугать больного.

Дворянин Василий Селиванов в этнографическом очерке «Год русского землевладельца» описывает быт крестьян Рязанской губернии второй половины XIX в., который знал не понаслышке. Он писал: «Сельское население, особенно бабы, до сих пор еще верят в колдовство и боятся порчи». Истерические припадки, падучую, осложнения после родов — все это приписывают порче, потому в подобных обстоятельствах обращаются к знахарю. Могли бабы и девки помочь себе и сами, например собирая целебные травы. Как пишет Селиванов, делали это в день Рождества Иоанна Предтечи, 24 июня, «в промежутках между заутрени и обедни». Зверобой, кашку, мать-и-мачеху, землянику сушили на солнце и употребляли от кашля. От чахотки заготавливали рябину. 23 июня — в день св. Аграфены — рыли коренья: живульку от рези в животе, петров крест от припадков эпилепсии и другие.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Если не вылечили

«Отношение к смерти внутри религиозной картины мира было более принимающим,— говорит Кирилл Худин.— Таким было отношение к детской смерти и взрослой практически вплоть до XX века. Если говорить о второй половине XVIII-го — XIX веке, то, по всей видимости, оно сохранялось таким в большей степени в крестьянской среде».

Впрочем, древнегреческий врач Гиппократ, напоминает Михаил Гаспаров в «Занимательной Греции», учил: врач должен помочь организму избавиться от избыточных соков кровопусканием, рвотным или слабительным. Больше он ничего не может, будучи помощником при самоисцеляющей силе природы. А главная задача врача даже не диагноз, а прогноз, что само по себе уже вызывает уважение к врачу и, видимо, не лишает больного самостоятельности в борьбе с хворью.