юбилей музей
Парижский Центр Жоржа Помпиду, в стенах которого расположен крупнейший в Европе и второй в мире после Нью-Йорка музей современного искусства, готовится 31 января отпраздновать свое 30-летие. На состоявшейся вчера пресс-конференции президент центра, в обиходе обычно именуемого Бобуром, Брюно Расин изложил впечатляющие планы глобальной экспансии. Комментирует МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ.
Рождение Центра Помпиду само по себе парадоксально. Один правый президент, голлист Жорж Помпиду, задумал, а другой, Валери Жискар д`Эстен, довел до конца самую левую, самую радикальную идею музея в европейской истории, обошедшуюся в одну седьмую всего культурного бюджета Франции. На архитектурном конкурсе, в котором участвовало 650 проектов, победили Ренцо Пьяно и Ричард Роджерс. Они представляли будущий центр как "разрушение образа культурного учреждения, которое внушает страх", воплощение "мечты о необычайно свободных отношениях искусства и людей", колоссальный стеклянный "корабль" в центре Парижа с вывернутыми наружу, ярко раскрашенными коммуникациями. А первым его директором стал известный музейный радикал и ярый поклонник кинетического искусства швед Понтюс Хюльтен.
Бобуру предрекали быстрое моральное и физическое старение. Но, к удивлению оппонентов, вскоре выяснилось, что строили его "с запасом". Рассчитанный на 7 тыс. посетителей в день, центр принимал в три с половиной раза больше. Возникшие со временем проблемы технического свойства были решены в ходе капитального ремонта 1997-2000 годов, обошедшегося в €80 млн. Выставочные площади дошли до 14 тыс. кв. м. Долгострой с реконструкцией символически завершится в день 30-летия музея. 1 февраля откроется для посетителей этаж, где представлено l`art modern, то есть классический модернизм с 1905 по 1960 год. А в начале апреля — этаж l`art contemporain: искусства с 1960 года по наши дни.
Вполне удалась и казавшаяся утопической идея соединить под одной крышей музей в традиционном смысле слова, просветительский центр и разного рода творческие лаборатории. Музей ужился с уникальной по полноте библиотекой, доступ в которую абсолютно свободен, центром акустических исследований, центром промышленного творчества и кинотеатром, где проходят, пожалуй, лучшие в Париже ретроспективы. А бобуровские выставки, включая ретроспективы практически всех крупных мастеров ХХ века и такие оригинальные проекты, как "Париж--Москва", "Париж--Берлин" или "Реализмы", достойны войти в учебники, как образцы академической полноты и кураторской фантазии одновременно. На некоторые из них приходило до миллиона посетителей. Естественно, что Бобур оказался (иногда с перехлестом) и одним из пионеров в том, что касается включения в музейный контекст новейших, прежде всего цифровых, технологий.
В эти дни, например, в Бобуре функционирует несколько выставок, дающих представление о широте охвата центром современной культуры. Ретроспектива великого абстракциониста Ива Кляйна. Две выставки, посвященные искусству комиксов, в том числе ретроспектива знаменитого рисовальщика Эрже. Экспозиция 680 работ современных фотографов, полученных музеем в дар в прошлом году. Проект "Магелланово облако": вдохновляясь одноименным романом Станислава Лема, восемь художников из разных стран создали свои фантазии на тему социальных утопий.
Но в идее Центра Помпиду изначально был заложен не только культурный, но и геополитический смысл. Жорж Помпиду, который, как и любой правый политик, трепетно относился к идее национальной самобытности, подсознательно хотел вернуть Парижу статус мировой столицы современного искусства, украденный у него после второй мировой войны Нью-Йорком. Пожалуй, только во Франции возможно такое космополитическое воплощение национальной идеи. Международные планы, изложенные руководством центра накануне его 30-летия, тоже имеют явственный геополитический оттенок.
На первый взгляд центр всего лишь идет в фарватере моды на "клонирование" главных мировых музеев. Музей Гугенхайма открылся в Барселоне, филиал Лувра — в Абу-Даби, Эрмитажа — в Амстердаме и Лас-Вегасе. Как и Лувру с Эрмитажем, Бобуру пеняют на чрезмерную коммерциализацию своей деятельности. Господин Расин отвечает на это, приводя обычный аргумент всех музейных директоров: коллекции Центра насчитывают 59 тыс. экспонатов, из которых постоянно экспонируются лишь 1500, чего добру-то пылиться. И называет впечатляющую цифру — €3 млн. Именно столько Бобур заработал в 2005-2007 годах за организацию зарубежных выставок из своих коллекций. Одна из таких выставок открылась в сентябре 2006 года в Гонконге, еще одна, "Франция — приемная родина художников ХХ века", вскоре откроется на четыре месяца в Токио.
Но география бобуровских проектов накладывается еще и на географию новых центров тяжести мировой политики, за влияние в которых европейцы готовы потягаться с американцами. До 2010 года филиал Бобура откроется в Шанхае, самом динамичном из городов КНР. Там постоянно будут экспонироваться 100-150 работ из парижской коллекции, одновременно филиал станет базой для формирования коллекции современного китайского искусства. Причем Центр Помпиду не вкладывает в этот проект ни цента. Проблемы с правами человека, существующие в Китае, господина Расина, в отличие от его оппонентов из числа французских интеллектуалов, не смущают: он, кажется, верит, что экспонирование в Шанхае работ Марселя Дюшана или Ганса Хартунга продвинет Китай по пути демократии. Кажется еще, что он с каким-то странным сладострастием ожидает проблем, которые неминуемо возникнут в связи с намеченной экспозицией работ из Бобура в Абу-Даби: среди них наверняка найдутся вещи, никак не соответствующие исламским представлениям об эстетике. А следующая страна, к которой присматривается центр,— Индия, еще один будущий мировой лидер.