В самом начале своей борьбы, в марте 1992 года, недальновидный Руслан Хасбулатов признавался: "Боюсь очень неюридических советов юриста Шахрая". Боялся, как видим, зря — как раз благодаря неюридическим советам сказанного юриста Хасбулатов покинул Лефортово и отправился на родину. Родные места неудержимо тянут к себе всякого человека — тем более узника, однако в "любви к родному пепелищу, любви к отеческим гробам" освобожденный Хасбулатов сделал неожиданное открытие: "Еще несколько веков назад мои предки знали, кто такие Пифагор и Сократ, были знакомы с понятиями 'цивилизация', 'культура', 'демократия'".
"Несколько" значит "два или более", и следовательно, уже в XVIII, а, возможно, и в XVI-XVII веках в Чечне процветал не только родоплеменной строй, но и университеты, где изучали диалоги Платона, мистику пифагорейцев и доказывали теорему "пифагоровы штаны на все стороны равны". Особенно поражает восприимчивость патриархальных чеченцев к новейшим достижениям европейской мысли: само слово "цивилизация" появилось лишь в XVIII веке в трудах просветителей — и немедленно было усвоено питомцами тогдашних чеченских университетов.
В тяге к мировой культуре от хасбулатовских предков не отстает и коллега председателя ВС РФ по Лефортову председатель движения "Трудовая Москва" Виктор Анпилов, который "в тюрьме написал книгу — 'Лефортовские диалоги. Тюремный конспект лекций Гегеля'. Написана она в виде записи бесед Узника с великими мыслителями от Сократа и Платона до Ленина. Это беседы о государстве, о законности. С Лениным идет диалог о том, как и почему проиграли величайшую революцию".
Как говорится, "чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось" — и тем более других не вешало, так что обращение Анпилова к жанру платоновских диалогов можно только приветствовать. Начинание представляется тем более уместным, что Анпилов опирается на устойчивую традицию русской религиозной философии — ср. написанные в том же жанре "Три разговора" Владимира Соловьева, "У стен Херсонеса" о. Сергия Булгакова и др. Впрочем, по сходству коммунистических убеждений авторов, по их неприязни к нынешнему режиму, а равно по наличию в тексте диалогов бесед с Лениным труд Анпилова, вероятно, будет иметь много общего с книгой мюнхенского философа Александра Зиновьева "Желтый дом", герой которой беседует с Марксом, Лениным, Сталиным, Берией и Железным Феликсом, — так что впредь Анпилову следует бояться не столько Ельцина с Рыбкиным, обещающих снова его посадить в тюрьму, сколько ревнивого к чужой славе и неуживчивого с единомышленниками мюнхенского мыслителя.
Само же обещание вернуть злодеев в Лефортово звучит несколько странно. Министр иностранных дел Андрей Козырев заявил: "Думаю и надеюсь, что они вернутся туда", — а президент сообщил, что "при малейшем рецидиве попыток дестабилизировать ситуацию они будут арестованы".
С тех пор как Козырев из голубя превратился в ястреба, он и во внутренних делах обрел удивительную ястребиность. Ведь правильнее надеяться на то, что Анпилов, Константинов и пр. умилились сердцем и духовно переродились — и тогда им вовсе незачем и не за что возвращаться в Лефортово, а так выходит, что Козырев надеется на скорое учинение ими чрезвычайных безобразий, за которые их и вернут под тюремные своды. Формула Ельцина интересна смешением меры ответственности с мерой пресечения. Кто бы ни учинил буйство — хоть лидер "Женщин России" Наталья Гундарева, хоть председатель Госкомимущества Анатолий Чубайс, хоть лидер ФНС Илья Константинов — организатор преступных скопищ должен быть арестован, а различие между ними может проявиться лишь при назначении кары: Гундаревой и Чубайсу, как впервые (гипотетически) оступившимся, она может быть более мягкой, а Константинову, как (гипотетическому) рецидивисту — более жесткой. Вероятно, Ельцин рассматривает Руцкого, Хасбулатова и. т. д. то ли как взятых на поруки, то ли как своего рода "химиков", т. е. условно освобожденных лиц, направленных на стройки народного хозяйства ("на химию"), между тем амнистия — акт безусловный.
Впрочем, ошибка президента извинительна, ибо примерно той же точки зрения придерживается и юрист Шахрай, оканчивавший отнюдь не строительный институт, а юрфак университета. На юрфаке же, как показывает пример Шахрая, система обучения не всегда бывает поставлена удовлетворительно. Сказанный выпускник юрфака огорчился отставкой Казанника, отметив: "Уход такого блестящего специалиста в области уголовного права может привести к тому, что Генеральная прокуратура вновь вернется в орбиту политических страстей".
Иной "блестящий специалист в области уголовного права" может быть никак не чужд "политическим страстям" в понимании Шахрая и — как то делает в бывшем вполне блестящий адвокат по уголовным делам Борис Золотухин — заметить, что "квалифицированный юрист на должности генерального прокурора обязан был потребовать от Думы решения о порядке применения документа, т. е. вполне традиционного дополнения. Казанник не имел права совершать то, что он совершил". Но дело даже не в том, что и у блестящих специалистов "всюду страсти роковые и от судеб спасенья нет", а в том, что — безотносительно к казанниковскому блеску — бывший генеральный прокурор вообще не является специалистом по уголовному праву, ибо сфера его научной специализации — природоохранное законодательство. Вероятно, будучи лидером Партии единства и согласия, Шахрай настолько проникся партийными идеями всеединства, что Ельцин и Руцкой, Гайдар и Анпилов, уголовное и природоохранное право — все они сливаются в очах лидера партии в некое гармоническое целое.
Вообще же пути согласия неисповедимы. #2 партийного списка горячо поддерживающей идеи согласия ДПР артист Станислав Говорухин указал, что, если бы нынешняя власть не укрепилась, "с нею можно было бы бороться как во всем мире. Сначала — демонстрации широких движений, камней".
На вопрос: "Камни, а дальше что?", — артист отвечал: "А этого я не знаю", — солидаризуясь таким образом как с известным левым принципом "хлеб съедим, а булочные сожжем", так и с любимым ленинским "On s'engage et puis on voit". Строгий критик мог бы указать, что аналогичные принципы в "России, которую мы потеряли" исповедовали большевики, отчего Россия и оказалась потеряна, однако создатель одноименного фильма, вероятно, придерживается гомеопатического принципа и собирается лечить подобное подобным — единожды применив принцип "булыжник — оружие пролетариата", мы Россию потеряли, а применив его вторительно, мы ее тут же найдем. Правда, на фоне говорухинского учения о гомеопатическом булыжнике представляется особенно возмутительной клевета, обрушенная на верхушку ДПР членами ее московского отделения. Перед тем как самораспуститься, московские члены объявили, что ДПР сделалась "партией администрации Ельцина". Если Говорухин — ельцинский администратор, то, вероятно, Руцкой — академик Сахаров.
Прения о булыжнике поучительны также и потому, что лидер КП РФ Геннадий Зюганов, указал, что "помощники Ельцина подвергли решение Думы оголтелому остракизму", а некоторые журналисты ведут себя так, что "складывается впечатление: мир и согласие в России им абсолютно не нужны".
Что касается огорчивших Зюганова журналистов, то — кроме того, что журналисты коммунистов (а еще больше коммунисты журналистов) довольно часто огорчали и тут, наверное, какая-то несовместимость кровей — можно указать на простое обстоятельство. Если человек полагает, что вместо хлеба ему дали камень, и он по этому поводу выражает свое неудовольствие, это никак не значит, что он не нуждается в хлебе. Напротив: чем более нуждается, тем сильнее огорчается. Если человек не желает стрельбы на улицах столицы и полагает, что отпуск на волю известных лиц может этой стрельбе способствовать, то сопровождающие этот отпуск речи о мире и согласие он будет воспринимать как отвратительное лицемерие. Возможно, намерения Зюганова кристально чисты, но поскольку история коммунистического движения в России излишне изобилует примерами как грубого насилия, так и отвратительного лицемерия, то, вероятно, не все журналисты и помощники президента еще осознали, что Зюганов полностью испепелил в себе ветхого коммунистического Адама и вообще — "он весь дитя добра и света, он весь свободы торжество".
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ