|
Комплекс Хомского |
 |
Ноам Хомский сидит в своем кабинете, сложив руки на груди и закинув ноги на открытый ящик стола. Одет как всегда — рубашка, свитер, джинсы. Слегка вьющиеся седые волосы, очки, очень тихий, монотонный голос. Рабочий кабинет Хомского — небольшая комната, забитая книгами и бумагами.
Подобное описание содержится почти в каждой публикации об этом человеке. "Годы после 11 сентября были ужасными,— вздохнув, сказал он журналистке The New Yorker в 2003 году.— Я трачу целый час в день только на то, чтобы отклонить предложения прочесть лекцию или дать интервью".
 |
| Ноам и Кэрол познакомились почти 70 лет назад, а поженились в середине прошлого века. Для этого Кэрол пришлось основательно заняться ивритом |
Ноам Хомский — почетный профессор Массачусетского технологического института, где он проработал больше 50 лет и который благодаря ему стал Меккой лингвистов. Он 56 лет женат и обожает своих внуков. Ему уже тяжело даются дальние поездки и выступления перед большими аудиториями. Он не любит ходить в кино, мало смотрит телевизор, зато исправно читает газеты. И почти каждый раз, просмотрев передовицы, приходит в ярость. Эта ярость уже много лет заставляет его тихим голосом говорить страшные вещи, в связи с чем одни объявляют Хомского сумасшедшим, а другие — совестью американской нации.
Антисемит
Аврам Ноам Хомский родился в 1928 году. В среде, где он рос, статус человека во многом определялся уровнем знания иврита. Ноам превзошел в этом своих сверстников. Еще в 13 лет отец доверил ему вычитывать рукопись книги об особенностях иврита XIII века. Летом Ноам ездил в лагерь, где дети практиковались в языке, а потом и сам стал организовывать молодежные группы по изучению иврита, еврейской истории и культуры. Будущая жена Хомского — Кэрол Шац — была знакома с ним с раннего детства. После того как Кэрол по настоянию Ноама побывала в летнем лагере и он убедился, что она достаточно владеет еврейским языком, они поженились. Ему был 21 год, ей — 19.
В молодости Ноам думал, что станет в конце концов директором какой-нибудь школы по изучению иврита. Это было почтенное, одобряемое семейной традицией занятие. Лингвистика как наука о разных языках его не интересовала. К тому же мать Ноама была совершенно права, когда замечала: "Что-то я никогда не видела на улице объявления 'Требуется лингвист'". Иврит, который Ноам знал блестяще, являлся для него скорее частью "сионистского проекта", которым тогда была увлечена часть еврейской молодежи в Америке (и не только).
 |
| И хотя Хомский считает себя полноценным общественным деятелем, в рабочем кабинете он выглядит более естественно, чем в обществе Фиделя Кастро |
Решение палестино-израильской проблемы долгие годы было одной из главных тем размышлений и выступлений Ноама Хомского. Но после "шестидневной войны" 1967 года он полностью разочаровался в государстве Израиль. Его критические выступления были столь острыми, что многие сочли их антисемитскими. Чего стоят хотя бы рассуждения Хомского о том, что Израиль превращается в расистское и даже чуть ли не в нацистское государство. Между тем Хомский не считал Израиль самостоятельным источником зла. В том, что проблема Ближнего Востока не решается, он винил американские власти. На протяжении десятилетий именно они были главной мишенью его политической критики.
Анархист
В студенческие годы Хомский проводил много времени в Нью-Йорке в обществе своего родственника коммуниста Мильтона Крауса, державшего на Бродвее газетный киоск, у которого собирались и устраивали дискуссии левые радикалы. Тогда же он полюбил ходить по книжным магазинам и листать брошюры, где излагались самые разные политические взгляды и теории. Леворадикальная критика как СССР, так и западного империализма с самого начала казалась ему убедительной. Но сам он впервые серьезно выступил во время войны во Вьетнаме.
В январе 1967 года, когда военная операция США была в разгаре, один из ее разработчиков заявил, что "хотя за кулисами есть несогласные дикари", на основной политической сцене дебаты идут "о тактике, а не о сути" — только дикарям приходит в голову оспаривать право США на интервенцию. Спустя месяц издание New York Review of Books опубликовало манифест Ноама Хомского, озаглавленный "Ответственность интеллектуалов", в котором "дикарь" вышел из-за кулис на сцену и не только публично отказал Америке в праве на вторжение во Вьетнам, но и обвинил бюрократов, ученых и СМИ в потакании властям.
Хомский включился в антивоенное движение, когда оно еще не было массовым. Его протест не ограничивался выступлениями перед большими и маленькими аудиториями. В течение десяти лет он отказывался платить налоги; он помогал тем, кто уклонялся от призыва; он был в никсоновском черном списке; несколько раз его арестовывали. Один из сокамерников Хомского потом описывал его как "изящного человека с острыми чертами, аскетическим выражением лица и общим обликом сдержанной, но безукоризненной нравственной цельности".
 |
| Фото: GAMMA |
Активно участвуя в акциях протеста 60-х годов, Хомский оставался человеком 50-х — рациональным в повседневной жизни. Прилично одетый профессор с коротко стриженными волосами и тихим голосом. Он не был трибуном и любителем демонстраций, который чувствует, что живет, только противопоставляя себя государству. "Я не думаю, что ему это нравится,— сказала как-то Кэрол.— Он бы хотел, чтобы его оставили в покое. Чтобы все происходило как надо само собой, без его участия. Но мир таков, каков он есть. И всякая несправедливость и всякое преступление вызывают у него яростный протест".
Первая политическая книга Ноама Хомского "Американская власть и новые мандарины" вышла в 1967 году и была реакцией на войну во Вьетнаме, но Хомский уже тогда пошел гораздо дальше прочих левых, утверждая, что Америке необходима "своего рода денацификация". Его критика уже была безжалостной, но еще не стала ядовитой: Хомский рассуждал о будущем с надеждой, а когда говорил об американцах, то говорил "мы".
Если возмущение по поводу войны во Вьетнаме и Уотергейта было всеобщим, то аннексия Индонезией Восточного Тимора в середине 70-х осталась вне поля зрения американской общественности. Хомский взял на себя миссию народного просвещения, поскольку пресса игнорировала факт массовой резни, происходившей с одобрения администрации Форда. Он даже оплатил билеты нескольким жителям Восточного Тимора, чтобы те смогли, приехав в США, общаться с журналистами, однако их свидетельства никого не заинтересовали. Хомский многие годы возвращался к событиям в Восточном Тиморе как к доказательству того, что СМИ, сознательно или неосознанно, выполняют госзаказ: если права человека попираются дружеским режимом, американские газеты и телевидение делают вид, что ничего не происходит.
В 60-е и 70-е годы позиция Хомского была не менее радикальной, чем сейчас, но тогда ее разделяли не только значительная часть простого населения, но и многие ньюсмейкеры. В этом смысле нынешнее положение Хомского иное — он по-прежнему убежден, что взгляды американского общества достаточно левые, во всяком случае гораздо левее, чем это кажется по публикуемым результатам опросов, но при этом оно лишено рупора. Сделавшись маргиналом, Хомский остается едва ли не единственным последовательным и непримиримым критиком государства, и теперь его голос слышен лучше, чем когда-либо. Так или иначе, сборник его интервью на тему террористической атаки 11 сентября "9-11" разошелся в 300 тыс. экземпляров. Кто еще мог решиться на такое — сразу после трагедии назвать США "главным террористическим государством в мире"?
Антиструктуралист
 |
| В 2002 году турецкие издатели присудили Хомскому Премию мира. Турецкие читатели тоже любят Хомского |
Хомский попытался применить общепризнанные тогда структуралистские методы к описанию синтаксиса, то есть того, как устроены предложения в языке. Постепенно выяснилось, однако, что эти методы подходят для описания звукового состава слова и его смысловых частей, но на уровне предложений не работают. Дело в том, что количество предложений, которое можно составить на том или ином языке, принципиально бесконечно. Кроме того, разные предложения могут значить практически одно и то же, а одно и то же предложение иногда можно понимать по-разному, даже если все слова в нем однозначны.
В первой монографии Хомского, упомянутых "Синтаксических структурах", язык представлен как механизм синтеза бесконечного множества предложений с помощью конечного набора средств. Хомский предложил ввести понятие глубинной структуры: например, "Рабочие строят дом" и "Дом строится рабочими" являются реализациями одной и той же глубинной структуры. И наоборот, одно и то же предложение может на глубинном уровне иметь разные структуры; так, предложение "Посещение родственников утомительно" подразумевает две разные ситуации: "кто-то посещает родственников" и "кого-то посещают родственники". При всем при том грамматически неправильные предложения порождаться не должны. Новое учение получило название теории генеративной (порождающей) грамматики, или генеративизма.
Поначалу не все по-настоящему испугались. Одним работа показалась чрезвычайно техничной и малодоступной для понимания, другие увидели в ней полезное расширение дескриптивной лингвистики, разработанной американским лингвистом Леонардом Блумфилдом и его последователями. Блумфилд считал, что лингвистика должна сосредоточиться на наблюдаемых в разных языках явлениях, и в этих жестко заданных границах весьма преуспел, собирая корпуса данных и классифицируя встречающиеся в них элементы. Поскольку синтаксис до сих пор не входил в сферу интересов дескриптивной лингвистики, теорию Хомского многие восприняли как применение старого подхода в новой области.
 |
| Миссия Хомского — показать зло через увеличительное стекло. Как с ним бороться, он не знает |
Применительно к языку это означало, что его нужно изучать не как культурный артефакт, различающийся от одного народа к другому и от одного говорящего к другому, а как врожденную способность человека. Грамматика языка является универсальной структурой мозга, и задача лингвистики — понять, как устроена эта структура. Поэтому не стоит тратить силы, чтобы раздобывать горы фактов во множестве языков,— чтобы получить начальное представление об универсальной грамматике, достаточно сидеть в кабинете и анализировать данные английского языка.
Разумеется, разразился скандал, который перерос в настоящие лингвистические войны. Нападки адептов нового учения на ретроградов мало напоминали цивилизованную научную дискуссию — на заседании Лингвистического общества как-то даже пришлось изъять кусок стенограммы с особенно грубыми выпадами. Хомский не убедил признанных лидеров американских лингвистических кругов, но зато сумел убедить их студентов и аспирантов. Хомский и сплотившаяся вокруг него молодежь считали себя авангардом революции, подвижниками, несущими людям истину, Хомский был не просто учителем, а пророком, объектом поклонения.
Через несколько лет генеративизм одержал полную победу, распространившись по всему миру.
Антибихевиорист
Хомский был категорически не согласен с тем, что ребенок — "чистый лист", чье "языковое поведение" определяется в первую очередь тем, как его обучают и что он слышит от взрослых. Дети самого разного социального происхождения и интеллектуального уровня овладевают родным языком примерно в одно время и с одинаковым успехом. Если ребенок не ходит в школу, он может не уметь читать и писать, но говорить он тем не менее умеет, и здесь ему не нужно никаких стимулов и поощрений, которые так любят бихевиористы. Наконец, главный аргумент Хомского состоит в том, что при отсутствии врожденной языковой способности вообще невозможно объяснить, как дети, располагая конечным числом языковых фактов, которые они когда-либо слышали, способны понимать и составлять бесконечное число предложений.
Языковая способность развивается естественно, как способность видеть и слышать, причем довольно рано, до пяти лет, когда интеллект развит еще слабо. Значит, есть врожденный орган, отвечающий за эту способность, определенный участок мозга, причем он есть только у человека и в этом смысле чрезвычайно важен для определения сущности "человеческого". Системы коммуникации есть и у животных, но они используются обычно под действием внешнего стимула, а арсенал возможных "высказываний" конечен, тогда как человек использует язык творчески, порождая бесконечное множество непредсказуемых высказываний.
Структурализм и бихевиоризм были похоронены, хотя традиционалисты долго еще ворчали и считали Хомского и его учеников варварами. Зато эти самые ученики, восприняв хомскианский критический пафос, обратили его против учителя. По их мнению, слабость концепции Хомского заключалась в недооценке роли семантики, и они задумали дополнить порождающую грамматику "порождающей семантикой". Знаменитый пример Хомского — "Бесцветные зеленые идеи яростно спят" — иллюстрирует как раз то обстоятельство, что структуру можно изучать независимо от значения: это предложение бессмысленно, но является правильным с точки зрения грамматики.
Изучение языка интересовало Хомского главным образом как способ проникнуть посредством языковых структур в недоступные до сей поры механизмы человеческого мышления. Использование языка для общения, которое обычным людям кажется его главной функцией, не оказывает никакого влияния на язык как структуру, и поэтому Хомского не интересовало.
Теория Хомского остается предметом жарких споров на протяжении полувека; за это время она несколько раз кардинально менялась, в том числе усилиями самого основоположника. Одну из последних глобальных ревизий генеративизма — "Минималистскую программу" — он опубликовал в 1995 году. Будучи крайне жестким оппонентом, Хомский не только не боится менять свои научные взгляды и признавать ошибки, но и считает это абсолютно необходимым: "Если преподаватель на протяжении пяти лет рассказывает студентам одно и то же, значит, либо наука, которой он занимается, умерла, либо он ничего о ней не знает".
Научная общественность восприняла хомскианскую революцию почти как в свое время "теорию относительности" Эйнштейна. Леонард Бернстайн использовал теорию Хомского, чтобы анализировать музыку; психологи едва ли не впервые основательно занялись изучением детской речи и процессов усвоения родного языка. Философы стали вновь обсуждать идеи, о которых никто всерьез не задумывался со времен Декарта. Даже те, кто не был согласен со многими положениями хомскианства, получили мощный инструмент изучения языка. И все-таки главным достижением Хомского его коллега Джон Серль называет нечто выходящее за границы любой науки: "Он сделал огромный шаг к тому, чтобы восстановить традиционный взгляд на уникальность человека и на человеческое достоинство".
Антиглобалист
 |
| Высшее признание общественных заслуг Хомского — комикс, где он участвует в дискуссии наравне с Бритни Спирс |
Перед миром стоят четыре глобальных проблемы, считает Хомский: ядерная война, экологическая катастрофа, равнодушие сверхдержав к этим двум проблемам и их неспособность извлечь уроки из прошлых ошибок. Обвинения, которые он выдвигает против сильных мира, не новы: корпорации подчиняют себе страны третьего мира, средства массовой информации являются орудием капиталистической пропаганды и манипулируют массовым сознанием, внешняя политика США, каковы бы ни были ее декларируемые мотивы, на самом деле нацелена на мировое господство и неизменно приводит к катастрофическим последствиям там, где американцы пытаются переломить ситуацию, будь то Вьетнам или Ирак. The New Yorker озаглавил материал о Хомском "Счетовод дьявола" — он действительно методично подсчитывает, во сколько жизней обходится каждая американская операция, и неважно, что власти хотели "как лучше".
То, что Хомский страстно обличает американское руководство, вовсе не означает, что он как-то особенно ненавидит Америку. Как анархист Хомский против любого правительства, но при этом не устает отмечать, что США при всех их недостатках остаются самой свободной страной на планете. Однако, будучи гражданином этой страны, он ощущает собственную ответственность за ее действия и ее роль в мире. Одно из самых скандальных заявлений Хомского — сравнение событий 11 сентября и бомбардировки Хартума, когда Клинтон распорядился уничтожить военный завод, оказавшийся фармацевтической фабрикой. В первом случае убийство было целью, во втором смерть тысяч людей, оставшихся без лекарств, была лишь побочным эффектом, но для "счетовода дьявола" важны только цифры, и никакие благие цели не могут их оправдать. И хотя Хомский — блестящий полемист, который может заставить любую банальщину звучать как откровение, многим такой взгляд на вещи кажется, мягко говоря, упрощенческим.
То ли тихий голос в сочетании с могучим темпераментом и интеллектом так действует, то ли полемический талант, но противники Хомского редко могут устоять в личном споре с ним и не прогнуться под действием его исключительной харизмы. Издалека же его упрекают во множестве грехов — от подтасовки фактов до оправдания холокоста и резни в Боснии. Никакие новые исторические факты не могут изменить его позицию, возмущаются оппоненты, что, несомненно, справедливо: даже после падения коммунизма Хомский продолжал утверждать, что "по сравнению с условиями, которые навязывают американские тирания и насилие, Восточная Европа под властью СССР была практически райским местом". Наверное, все дело в том, что СССР не входил в сферу его гражданской ответственности.
Наконец, самый мелочный упрек Хомскому состоит в том, что он критикует буржуазное общество и одновременно пользуется его благами. Дотошные недоброжелатели раскопали, что Хомский, демонизирующий американский генералитет, написал "Синтаксические структуры" в том числе и на гранты американского оборонного ведомства. "А у вас есть акции?" — поинтересовалась недавно агрессивно настроенная журналистка британской The Guardian. Хомский рассердился и ответил, что об этом лучше спросить у его жены, и вообще, кому было бы лучше, если бы он жил в горах отшельником.
Когда Хомского спрашивают, что делать, он не может предложить рецептов. Можно было не применять санкции в отношении Ирака и ждать, пока народ сам свергнет Саддама. Можно развивать альтернативные, "народные" средства массовой информации, которые будут независимы от бизнеса, но интернет его не вдохновляет, поскольку его использование отнимает слишком много времени и к тому же неизвестно, чему там стоит верить. Можно объединяться в группы и движения и отстаивать национальные интересы, а также интересы рабочих или женщин, но в реальности мало чего удается добиться. Хомский часто говорит, что не исповедует в политике никакой теории, а только излагает факты "как они есть". Его долг — рассказать, как устроен мир на самом деле. А дальше пусть каждый сам решает, как жить с этим знанием.
АНАСТАСИЯ ФРОЛОВА