Ветеран Трехпрудного, а ныне художественный руководитель "АртСтрелки" ВЛАДИМИР ДУБОСАРСКИЙ ответил на вопросы ИРИНЫ Ъ-КУЛИК.
— Почему вам вдруг захотелось вспомнить опыт Трехпрудного?— Для нас для всех Трехпрудный был школой. Все художники нашего поколения не получили реального образования. Мы учились на коленке, разведкой боем. Это сейчас мы делаем вещи бесспорные: они могут нравиться или не нравиться, но они очевидны. А тогда мы не знали, правильно ли то, что мы делаем, мы испытывали восторг и страх — у нас колени тряслись. Именно ради этого я занимался "АртКлязьмой" и "АртСтрелкой" — то, что я сам делаю в искусстве, мне и так понятно. А вот про ту же "АртКлязьму" до сих пор непонятно, чем она была — ее и ругают, и хвалят не за то. Это был коллективный перформанс ста художников, из которого бессмысленно вычленять хорошие и плохие работы. Галерея в Трехпрудном функционировала так же. Она создавала событие, историю, традицию, культурную линию.
— Трехпрудный помнят прежде всего как галерею акций и перформансов. Почему сегодня вы решили выставить именно живопись? Это единственное, что можно показать, или потому, что сегодня это представляется наиболее ценным?
— Во времена Трехпрудного все говорили о том, что живопись неактуальна — картины просто никуда не брали. Поэтому мы и создали галерею как некую модель существования искусства. Это была игра в настоящее современное искусство — игровое, коллективное, интерактивное. Но в Трехпрудном была и некая параллельная, тайная жизнь, замечательные тихие вечера, когда все работали в своих мастерских, рисовали, ходили друг к другу пить чай и обсуждать картины. На самом деле все мы умели и любили делать именно живопись. Но я не берусь отделять живопись Трехпрудного от наших акций. На самом деле самым ценным в опыте Трехпрудного было то, что мы оттуда вышли художниками, причем совершенно разными.
— То есть некоего единого стиля Трехпрудного не существует?— Мы сплотились из экономических соображений — поодиночке мы просто в этом городе не смогли бы выжить. Все трехпрудники были маргиналами, провинциалами — Илья Китуп был из Вильнюса, Авдей Тер-Оганьян, Валера Кошляков — из Ростова, Паша Аксенов — из Ижевска, я был из Москвы, но тоже не из тусовки. Время было жесткое, не то что сейчас, когда все ищут молодых художников. Трехпрудный был сквотом, самозахватом. Наш стиль родился из обсуждений — чем мы, никому не известные художники, можем заинтересовать этот чужой город? Нам была очень важна некая "алкоголическая" линия, которую проводил Авдей Тер-Огяньян. Искусство тогда делалось с водкой — так же, как в каком-нибудь Нью-Йорке 60-х оно делалось с наркотиками. И мы были первыми, кто осмыслил это как факт культуры. Это было стечение обстоятельств — что такие талантливые художники встретились, объединились, смогли сделать коллективный проект. Живопись в него не входила, это скорее было пространством индивидуальных поисков каждого. Но когда сегодня эти работы опять собрались вместе, плечом к плечу, понимаешь, как она отличалась от того, что в то же время делали другие московские художники нашего поколения,— в ней нет стебалова, она более лиричная и поэтическая, более светлая. Я столько удовольствия получил, когда все это свезли в галерею и я опять все это увидел.